Печать Республики (ЛП) - Сабатини Рафаэль. Страница 2

Когда военные покинули мэрию и направились вдоль набережной, молодой офицер весело рассмеялся.

— Parbleu (чёрт-те что — франц.), Симон! Подумай только! Меня у Гильбо расквартировывает мой соперник. Хорошо было бы ему для начала спросить моё имя! А Гильбо утверждает, что этого человека следует опасаться. Ба!

— Тсс! — воскликнул его сотоварищ-геркулес, встревоженно оглядываясь по сторонам. — Когда же ты оставишь привычку разговаривать крича во всё горло? В один прекрасный день это будет стоить тебе головы, будь уверен. Что до остального, юмора ситуации я не улавливаю. У этой скотины не займёт много времени обнаружить суть своего промаха, а у мэров имеется неприятный способ исправлять промахи.

— Тьфу! Мы уезжаем завтра вечером.

— А что, если он сегодня же узнает, что разместил капитана Андре Деше у гражданина Гильбо?

— Ну и что с того? Разве ты не слышал, как тот парень сказал, что сегодня вечером в Онфлёре будет Дантон? Если понадобится, я обращусь к нему. Он не провинциальный мэр, и солдат может искать у него справедливости.

— Справедливости! — возразил Симон с подчёркнутым пренебрежением. — И что такое справедливость, если гражданин мэр укажет на тебя обвиняющим пальцем Республики? Справедливость, друг мой, это синоним гильотины.

— Чёрт тебя побери, Симон, за то, что ты самый угрюмый сотоварищ, которым когда-либо был проклят добрый патриот. Посмотри, как ярко светит солнце! У нас месяц фрюктидор [14], и завтра день моей свадьбы. Кто говорит о гильотинах?

Крякнув, Симон впал в молчание и так и шагал рядом со своим другом Андре, пока они не достигли Национальной улицы.

Крошка Жантон радостно приветствовала своего возлюбленного, а старику Гильбо показалось превосходной шуткой, что Деманьи нечаянно расквартировал Андре у него.

Он возмущался, однако, из-за того, что именно в этот день ему пришлось прогнать своего порученца Роднара, которого он поймал на шпионстве. Каким бы обыденным ни было это происшествие, оно сразу пробудило в Симоне инстинктивные подозрительность и пессимизм. Ему казалось возможным, что этим самым поступком Гильбо вложил оружие в нечистоплотные руки Деманьи. Что помешало бы этому Роднару поклясться в любой лжи против Гильбо? То были дни, когда привлечение к суду за измену народу шло по пятам вслед за подозрением или обвинением. Требовалось малейшее доказательство, а иногда обходилось и вовсе без оного. В победном продвижении свободы не было досуга слишком долго останавливаться на таких пустяках.

Однако Симон придержал свои дурные предчувствия при себе, не желая, высказав их, бросить тень на беззаботное счастье своего друга Андре и крошки Жантон.

То, что его страхи не были беспочвенны, подтвердило происшествие, которое случилось в доме несколько часов спустя. Его обитатели были разбужены глубокой ночью громким стуком в парадную дверь. Старик Гильбо поднялся в трепете и с сотней страхов в сердце, — поскольку он действительно был заговорщиком, его совесть была неспокойна, — и пошёл вниз в ночном колпаке и халате узнать причину этого полуночного посещения.

Едва он отпер дверь, как её широко распахнула могучая рука, и здоровенный громила во фригийском колпаке [15] — этом ужасающем символе кровожадного патриотизма — шагнул в дом, сопровождаемый двумя другими мужчинами. Один из них нёс фонарь, который поднял так, чтобы свет упал на лицо Гильбо. Это был Роднар — уволенный порученец Гильбо.

— Вы тот самый бесчестный изменник Атанас Гильбо?! — закричал мужчина в красном колпаке.

Сердце у старика словно бы сжалось. Его предали! Тем не менее, действуя скорее инстинктивно, чем осознанно, он кротко ответил:

— Я Атанас Гильбо, но я не изменник. Кто вы и что у вас за дело в такой час?

— Дело народа не знает часов; оно на все времена, — последовал напыщенный ответ. И в грубых выражениях, уснащённых множеством гнусных слов, этот патриот далее сообщил Гильбо, что Комитету общественного спасения стало известно, будто тот состоит в изменнической переписке с крамольными аристократами, и что они пришли наложить печать Республики на дверь некоего алькова, где, как известно, содержатся документы, которые подтвердят данное обвинение.

Холодный озноб пробрал старого конспиратора. Всё же он сохранил самообладание и запротестовал, что произошла какая-то ошибка.

— Знаете ли вы этого человека? — резко спросил патриот, указывая на Роднара.

Гильбо поднял свечу так, чтобы свет упал на злорадное лицо шпиона.

— Да. Он был моим порученцем. Я прогнал его за бесчестные поступки. Если ваши сведения исходят от него…

— Вот именно, гражданин Гильбо! — перебил Роднар с грубым смехом. Затем он закричал остальным: — Следуйте за мной, и я покажу вам, где этот аристократ держит свои бумаги!

Пульс Гильбо лихорадочно бился; во рту у него всё пересохло и запеклось. Тем не менее он попытался проявить мужество.

— Стойте! — вскричал он, вставая перед ними. — Это какой-то заговор, чтобы меня ограбить! Где ваш ордер?

Патриот в красном колпаке сунул ему под нос засаленную бумагу с официальной печатью мэра. Гильбо отступил.

— Вы вольны вести обыск, граждане, — сказал он сдавленным голосом и последовал за ними вверх по лестнице.

Поднявшись на второй этаж, Роднар направился в столовую и через неё к двери алькова, в котором, как он знал, содержались свидетельства измены Гильбо. Ключ находился в замке, но по странной случайности не был повёрнут. В этом, как вы поймёте, была рука Божья.

Патриот подметил это обстоятельство, но, вместо того чтобы открыть дверь, как ожидал Гильбо, он просто запер её и засунул ключ в карман. Затем, достав кусок воска, который он принялся размягчать, наложил три здоровенных комка на щель, таким образом соединив дверь и косяк вместе, и сделал на них оттиск здоровенной медной печати.

— Вот так вот, — сказал он, отходя назад, как это делает художник, чтобы обозреть свою работу. — Содержимое данной комнаты теперь под печатью Республики. Только троньте его на свой страх и риск! Завтра утром гражданин депутат Дантон и гражданин мэр придут его изъять.

— Отец, что происходит? — раздался робкий голос позади них.

Мужчины обернулись. В дверях стояла девичья фигурка, вся в белом, светло-русые волосы девушки рассыпались по плечам, а лицо выглядело бледным и испуганным в свете тонкой свечки, которую она держала.

В этом видении было что-то настолько чистое и непорочное, что эти громилы, казалось, затрепетали в её присутствии, и на их языках не нашлось для неё никакой непристойной насмешки.

Ради своего дитяти Гильбо совладал с истерзанными нервами.

— В постель, Жантон! — воскликнул он. — Ты простудишься. Ничего не происходит. Эти граждане здесь по делам Республики, которыми истинные патриоты должны заниматься в любой час. Вот так вот. Иди в постель, дитя.

И она, которой мало понравились взгляды этих насупленных патриотов, повиновалась ему.

Жантон была не единственной, чей сон оказался нарушен. Выше на лестничной площадке двое мужчин перегнулись через перила и прислушивались к звукам, которые до них долетали. Андре в юношеском порыве хотел было сойти вниз, но осторожный Симон почти силой удержал его и велел подождать. Не ранее, чем санкюлоты спустились и за ними закрылась парадная дверь, он позволил Андре настоять на своём. И было хорошо для них всех, что благоразумие Симона продиктовало такую линию поведения.

Как только патриоты ушли и Гильбо больше не надо было исполнять никакой роли, контроль, который он до сих пор удерживал над собой, исчез. Свеча выпала из его обессиленных пальцев, и с невнятным стоном старик осел, обмирая, у стены. В таком состоянии был он найден Андре, который с помощью Симона перенёс его наверх, в ту самую комнату, куда приводили и санкюлотов.