Серебряный ветер - Кук Линда. Страница 4

Аделина снова и снова перечитывала последнее отцовское напутствие. Что имел в виду Кардок, призывая ее положиться на доброту нормандцев? Задумал ли он нарушить условия договора? Если да, то доброта предков ее матери — все, на что могла уповать Аделина. Страх не покидал ее, он постоянно омрачал ее общение с опекунами-нормандцами. Она ни на минуту не забывала о своем статусе заложницы. Любой гонец, любое послание вызывали страх. Она сжилась с ним, и помолвка с молодым Неверсом стала казаться ей спасением, несмотря на то что у юного нормандца не было ни гроша за душой. От Кардока из Уэльса она больше не получила ни одной весточки.

Всадники, ехавшие впереди, выбрались из леса, и перед ними вновь открылся вид на холмы, возвышавшиеся над верхушками деревьев. Ветер внезапно стих, и в наступившей тишине послышались цокот копыт, похрапывание лошадей и скрип седел. К ним приближались, пока еще не видимые, всадники.

Солдаты, угрюмо переругиваясь, насторожились. Сержант поднял над головой знамя епископа, и полотнище взметнулось над плечом воина. У себя за спиной Аделина услышала, как заскрипели подпруги, лошадь под знаменосцем взбрыкнула и испуганно заржала.

Кардок и его люди пересекали поляну, вдали десять расседланных лошадей щипали то, что осталось от травы.

— Кто это?! — воскликнула Петронилла. — Кто они такие?

— Это мой отец, — ответила Аделина и, сняв капюшон, выехала вперед.

Девушка растерялась, приготовленные заранее слова не шли с языка. Она смотрела на изумленного отца, ожидая, что он заговорит первым. Сержант поднял повыше знамя епископа.

— Мы привезли твою дочь, — сказал он.

Кардок не шелохнулся. За спиной вождя послышался ропот — всадники Кардока угрюмо переговаривались друг с другом. Аделина переводила взгляд с одного на другого, но ни одного знакомого лица так и не увидела. Биение сердца глухо отдавалось в ее ушах.

Сержант оглянулся, взглянул на Аделину, затем на Кардока.

— Твоя дочь, — повторил он, — здесь, с нами.

— Я слышу, черт тебя подери!

Еще десяток всадников выехали из леса и перегородили путь кавалькаде. Кардок обратился к всаднику, ехавшему справа от него, высокому юнцу с рыжей щетиной на рябом лице, велев ему объехать непрошеных гостей с правого фланга. Аделина и ее спутники оказались в кольце весьма неприветливого вида воинов.

— Что он им сказал? — спросил у Аделины сержант.

— Я не знаю.

— Леди, вы рискуете не меньше нас всех.

— Я, честное слово, не поняла, что он сказал, — слабым голосом произнесла Аделина. Выпрямившись в седле, она вдохнула поглубже, собираясь с духом перед тем, как заговорить с отцом.

— Дочь? — Кардок обратился к ней на нормандском языке.

— Отец, я здесь!

Они встретились в центре поляны, так, чтобы их не могли слышать ни люди епископа, ни люди Кардока.

— Это действительно ты. — Должно быть, от холода так свело скулы у Кардока. От холода и ветра, наверное, сузились в щелки его глаза. Кто-то аккуратно подстриг его отливающие сталью волосы.

— Да. — Аделину душили слезы, она с трудом могла говорить.

— Они освободили тебя?

— Да. — Крупный нормандский жеребец под Кардоком забеспокоился. Аделина наблюдала за тем, как отец успокаивал коня. Для того чтобы жеребец перестал ерзать и встал смирно, ему всего лишь пришлось потрепать его по коротко стриженной гриве. У Аделины отлегло от сердца — похоже, конь под ее отцом не был краденым.

Выражение лица Кардока оставалось непроницаемым. Когда-то черные, а теперь серебристые брови его изгибались крутой дугой над ореховыми, в темную крапинку глазами. В детстве по изгибу его бровей она могла угадать, в каком настроении пребывает родитель. Теперь она уже ничего не могла сказать наверняка. Лицо отца потеряло былую подвижность, стало походить на маску, под которой могли скрываться любые чувства. Кардок сурово насупился.

— Почему? Почему они тебя отпустили?

Аделина не ждала, что он станет рыдать или обнимать ее на глазах у стольких людей, но она никак не могла предполагать, что в момент их встречи после более чем пяти лет разлуки первым делом ее родитель задаст именно этот вопрос. Неужели все человеческое в нем заслонила подозрительность? Но Аделина знала, что должна отвечать. Три недели назад Лонгчемп заставил ее заучить выдуманные им объяснения.

— Мне сказали, что теперь в старой крепости над твоей долиной есть нормандский гарнизон и для того, чтобы поддерживать мир, им больше незачем держать меня в заложницах.

Кардок мрачно усмехнулся.

— И они намереваются пополнить гарнизон этими людьми? Я не собираюсь кормить очередную ораву нормандцев всю зиму.

Отец в ее отсутствие не изменился. Как и прежде, его главная забота была о хлебе насущном — о благополучии соплеменников и домочадцев. Нормандцы к этой категории не относились. Даже сегодня, в день возвращения домой дочери, он в первую очередь думал о том, что считал для себя главным. Аделина оглянулась на своих спутников: Петрониллу и солдат, сопровождавших ее.

Сержант выехал вперед.

— Мы из гвардии епископа в Херефорде.

— Можете возвращаться — вы ее мне доставили. Сержант побагровел от гнева. Аделина подъехала вплотную к отцу и указала на Петрониллу:

— Леди Мод отправила эту женщину со мной из Нормандии. Я пообещала, что она может остаться у нас на зиму погостить и уехать домой весной. Ты разрешаешь?

Кардок нахмурился.

— Они послали ее шпионить за мной всю зиму? — Кардок приподнялся в седле и оглядел шеренгу, высматривая побледневшую, ставшую вдруг молчаливой Петрониллу.

— Пойди и приведи ее ко мне, — громко приказал он на чистом нормандском. — Нет, не ты — пусть это сделает Хауэлл.

Рябой рыжебородый юнец повернул своего коня и затрусил к Петронилле. За спиной Кардока его люди с каменными лицами ожидали развязки.

— Отец…

— Аделина…

Кардок окинул взглядом окрестности и махнул рукой сержанту, мол, возвращайся к своим. Начальник охраны нехотя повиновался. Отец и дочь остались наедине, между двумя лагерями. Кардок положил руку на плечо дочери:

— Расскажи, как это произошло.

Вот и прозвучал вопрос, которого Аделина боялась больше всего.

— Расскажи мне сейчас, как она умерла.

Аделина опустила глаза и натянула поводья, намотав их на ладонь. Затем, помня заученный в детстве урок, размотала поводья и положила поперек ладони. Кардок кашлянул, прочищая горло.

— Расскажи мне, — попросил он снова.

Аделина думала, что за пять лет, проведенные у нормандцев, она сумела преодолеть боль, девушка думала, что выплакала все слезы. За спиной Кардока она видела любопытные лица мужчин, приехавших вместе с ним, все поплыло у нее перед глазами. Она подняла руку, чтобы накинуть на голову капюшон.

Аделина услышала, как заскрипело седло отца, и увидела его руку в перчатке на луке седла.

— Ты плачешь? Посмотри на меня, Аделина. Значит, они убили ее? Не бойся говорить, я должен знать.

Что он сделает? Уничтожит охрану епископа? Нападет на нормандский гарнизон? Сейчас не время хныкать. Аделина вскинула голову.

— Слезы, — сказала она, — от холода. Кардок нетерпеливо махнул рукой.

— Нормандские скоты велели тебе скрыть правду.

Лошадка под Аделиной испуганно шарахнулась в сторону, встревоженная его резким тоном. Внезапно воздух прорезал вопль Петрониллы. Рябой юнец схватил поводья ее кобылы и попытался вывести из окружения солдат епископа. Петронилла стремительно вырвала из рук парня поводья.

— Вьючная лошадь! — завопила она. — Мы никуда без нее не двинемся!

Кобыла Аделины обернулась на визг и отскочила от крупного жеребца Кардока. Рыжебородый рассерженно крикнул что-то на валлийском, Кардок выругался.

— Не смей ее трогать.

Слова прозвучали где-то в отдалении, за спиной Аделины. По выражению лиц людей Кардока она поняла, что голос нормандца, произнесшего эти слова, им знаком. Она повернулась в седле. Всадник показался из-за деревьев неподалеку от дороги. Позади него под деревьями ждали еще всадники, их мечи грозно блестели среди обледенелых веток. Незнакомец снял шлем и положил его на согнутую руку. Он действовал с нарочитой медлительностью. Волосы его, подстриженные так, чтобы не мешали носить шлем, черными кудрями обрамляли удлиненное бесстрастное лицо. Свободной рукой рыцарь поманил Аделину.