Остров душ - Пуликси Пьерджорджо. Страница 13

– Так я родом из района Нуоро, сердца Сардинии.

– Давай-ка не будем преувеличивать; тоже мне сердце Сардинии, – раздраженно сказала Мара. – Не верь ему.

– Хочу тебе сказать, что мы, сардинцы, очень грешим местечковым патриотизмом. И, по правде говоря, «очень» – это еще мягко сказано, – сказал Фарчи. – В любом случае Кроче пока здесь неофициально. Она заступит на службу со следующей недели. Морено также будет работать с вами неофициально. Он поможет вам со старыми делами, но я бы хотел, чтобы об этом сотрудничестве, назовем его так, вы не слишком распространялись. Я доступно объяснил?

Ева смотрела на него немного растерянно, и шеф почувствовал, что ей неловко.

– Пойду покурю напоследок, а потом опущу шторы. Кроче, пойдем со мной, расскажешь, как ты устроилась, – сказал Фарчи. Затем он пожал руку Баррали и сказал ему, что поговорит с ним позже.

Уходя, Ева увидела, как Морено кладет на стол толстую папку. На первой странице она прочитала обеспокоивший ее заголовок: «Ритуальные преступления, 1975–1986 годы».

Подняв глаза, Ева переглянулась с Марой, которая незаметно кивнула.

– Мы ждем тебя здесь, Кроче. Проверим, работает ли вообще этот мусор или нам придется приносить из дома свои ноутбуки.

– До скорой встречи, – сказал Баррали.

Ева кивнула и последовала за Фарчи, но мыслями все еще оставалась в подвале, пригвожденная к этому досье, как если б она подверглась магнетическому воздействию, которое с трудом могла рационально объяснить.

Глава 18

Площадь Республики, суд Кальяри

До конца октября оставалось всего несколько дней, а город казался окутанным поздней весной. Дул теплый ветер, распространявший сладковатый запах цветов жакаранды [44]. На небе было ни облачка.

– Это больше, чем закат. Посмотри сюда: похоже на апельсиновый сок.

– И правда… Есть что-то волшебное в свете этого города, – сказала Ева, очарованная сладостью вечера. – В южном солнце есть что-то особенное, но здесь это ощущается еще сильней.

– У острова много недостатков, но это рай, поверь мне. Ты ведь такую погоду не ждала? – спросил Фарчи. Они сидели на скамейке в парке перед зданием суда.

– Совсем не ждала.

– Нам, местным жителям, везет. У нас восемь месяцев лета, три месяца весны и совсем немного осени или зимы, зависит от года. В этом году, кажется, лето не хочет уходить… Ты не против, если я покурю?

– Нет, шеф.

– Хорошо. Итак, это суд, плюс еще прокуратура. Как видишь, они рядом с нашим отделом. Это ускоряет работу. На следующей неделе я свяжу вас с судьей, которого генеральный прокурор выбрал для ведения нераскрытых дел. Он будет вашим контактным лицом для получения ордеров, разрешений и запросов на образцы ДНК и тому подобное.

– С ним легко работать? – спросила Ева.

– С ней. Это хорошая женщина, у нее есть совесть, и она профессионал. Если мы закроем нераскрытые дела, она тоже от этого выиграет, так что не волнуйся, она сделает все, чтобы облегчить вашу работу… Слушай, я надеюсь, что первое впечатление от всего тебя не слишком напугало. Раис может быть крепким орешком, но, поверь мне, она очень хороший человек и знает, как вести расследование. Характер у нее так себе. Она кажется di luna mala, то есть всегда в плохом настроении, но в основном это поза.

– Послушайте, кроме того затруднения, что я иногда не понимаю, что она говорит, и у меня такое впечатление, что она замышляет мучительнейшую пытку, чтобы меня ей подвергнуть, – в остальном Раис мне кажется прекрасной женщиной, – сказала Ева, улыбнувшись. – Почему она в отделе нераскрытых преступлений?

– Из-за конфликта с высшим руководством. У нее были проблемы с квестором. Если она захочет, сама тебе расскажет. Могу сказать, что они хотели ее кинуть, а люди, которые должны были ее защищать, ее коллеги, воспользовались возможностью убрать ее с дороги. Один из коллег, в частности, использовал этот эпизод, чтобы получить повышение.

– Мерзость.

– Можно и так сказать. Так что ты прекрасно представляешь, как ей не терпится работать в паре с женщиной. Отдел нераскрытых преступлений будет для вас настоящим лимбом, если только…

– Если мы не сможем закрыть дела, – закончила его фразу Ева.

– Точно. Мара знает, что это единственный выход из туннеля, так что не думаю, что она доставит тебе много неприятностей. Просто прояви немного терпения в первое время, а потом, я уверен, она расслабится. А ты?

– Что я?

– Как я уже говорил, с твоим резюме здесь, в такой тихой, временами сонной провинции ты только тратишь время. Я не хочу знать, почему они послали тебя к нам…

– Вы действительно не знаете? Достаточно одного телефонного звонка.

– Я не буду никуда звонить, если ты не облажаешься. Единственное, что я хочу знать, доставишь ли ты мне неприятности. Я очень прямолинеен в этом вопросе. Если играешь по правилам и добиваешься результата, мне все равно, что было у тебя в предыдущих командах.

– Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы, синьор.

– Отлично. Если не хочешь причинять мне неприятности, забудь такие слова, как «Милан», «Интер» и, того хуже, «Ювентус» [45], хорошо? Здесь у нас болеют только за «Кастедду» [46].

Глаза Евы расширились, как будто у нее была слуховая галлюцинация.

– Прошу прощения, ты серьезно?

– Серьезнее некуда.

– Я ненавижу футбол.

– Теперь нет. Ты на сардинской земле, поэтому с этого момента поддерживаешь «Кальяри». Попробуй что-то сказать против, и я заставлю тебя дежурить на выходных и носить в сумочке священную карточку с Джиджи Ривой [47], ясно тебе?

– Я…

– Я шучу, Кроче. Не принимай близко к сердцу.

Они расхохотались.

– Хорошо, теперь, когда мы решили вопрос с футболом, перейдем к Баррали…

Глава 19

Виноградники Ладу, Верхняя Барбаджа

Сардиния не остров. Это архипелаг из множества островков, разделенных не морем, а полосами суши. Некоторые настолько малы, что напоминают атоллы, но каждый имеет свое лицо, а зачастую даже другой язык и обычаи. Границы, которые их разделяют, невидимы для человеческих глаз. По крайней мере, глаз тех, кто не из этих мест. Для здешних они отчетливы, ибо прочерчены кровью еще в незапамятные времена. Нерушимые границы, к которым следует относиться с уважением. Потому что в некоторых местах смерть более священна, чем жизнь.

Границы обширных территорий Ладу в горах были хорошо известны всем, и никому и в голову не пришло бы вторгнуться на этот запретный остров. В прошлом было пролито много крови, чтобы разграничить земли, в которых Ладу стали изгнанниками. В этих местах раз и навсегда застыло время, но Ладу не хотели их покидать. Они были закрытыми для современности, слепыми и глухими к ее обещаниям, и вместо этого посвящали себя жизни в полном согласии с миром природы и ее законами.

Ладу никогда не принимали участия в сельских празднествах, общинных обедах или деревенских праздниках за пределами своих земель, но это не означало, что они не имели своих обрядов и празднеств, наоборот; в них, однако, не было ничего религиозного, по крайней мере в католическом смысле. Обряды воплощали в себе языческое начало, связанное с культом земли и жертвами тех, кто ее обрабатывал: древние обычаи, верования и суеверия, продолжавшие существовать только здесь и не распространенные на остальной части острова.

В ту ночь Ладу под звездным покровом праздновали окончание сбора урожая, ознаменовавшее приход зимы; был очень поздний урожай из-за сильной засухи, поразившей остров. Все семьи вышли из домов поближе к виноградникам. Сладкий аромат виноградной лозы и муста [48], пронизывавший свежий ночной воздух, сменился ароматом жареного мяса. Над ковром из тлеющих углей сухого каменного дуба и корней мастики была устроена клетка, составленная из рядов шампуров, на которых вертикально жарились дюжина поросят и несколько ягнят. Шипение капающего жира – то, что зовется «песней» proheddu [49] – и потрескивание углей были фоном для криков детей, которые играли и гонялись друг за другом среди разрешившихся от бремени рядов виноградной лозы. Дюжина безмолвных хранителей углей, с колючими бородами, придающими им дикий вид, и глазами, затуманенными от большого количества вина, уже почти пять часов следили за мясом, которое с каждой минутой золотело. Время от времени эти терпеливые мужчины подбрасывали в огонь ветки мирта и можжевельника, чтобы мясо вкуснее пахло, или вставляли лезвия резольс в плечи или бедра поросят, которые затем клали на ладони: по температуре лезвия они понимали, готова ли пища. Детей не подпускали к клетке с поросятами, однако им разрешалось жарить небольшие кусочки сыра и рикотты [50], нанизывая их на деревянные шампуры. Затем их помещали в пробковые контейнеры, оставленные возле огня, чтобы сохранить тепло.