Кома - Кук Робин. Страница 9

Тем временем в мозге Джорджа Найлза наблюдался любопытный феномен. Картина скальпеля, вспарывающего кожу пациента, немедленно передалась в зрительный анализатор в затылочной коре мозга. По ассоциативным нервным волокнам сигнал затем передался в теменную долю, где произошло его осмысление. Возбуждение из теменной коры начало распространяться так быстро и широко, что затронуло и область гипоталамуса, что, в свою очередь, вызвало расширение кровеносных сосудов в мышцах. Кровь буквально отхлынула от мозга Джорджа, заполняя расширенные сосуды, что и привело к потере Джорджем Найлзом сознания. Он свалился в обмороке, упав на спину. И его голова с резонирующим звуком стукнулась о виниловый пол.

Джонсон обернулся на раздавшийся звук. Его удивление немедленно переросло в типичную для хирургов быстро возникающую и проходящую злость:

– Ради Христа, Беллоуз, уведи этих детишек отсюда, пока они не научатся выносить вид нескольких эритроцитов.

Качая головой, он снова стал орудовать кровоостанавливающими зажимами.

Медсестра, развозящая больных, сунула под нос Джорджу ампулу с резким запахом нашатырного спирта, мгновенно вернувшим ему сознание. Беллоуз склонился над ним, подложив руку под его шею и затылок. Как только Джордж полностью пришел в себя, он сел на полу, удивившись, как он здесь очутился. Осознав происшедшее, он совершенно смутился.

Джонсон тем временем не давал злости остыть:

– Какого черта, Беллоуз, ты не сказал мне, что эти студенты совсем еще зеленые? Я имею в виду, что бы произошло, если бы мальчик упал мне прямо в операционную рану?

Беллоуз ничего не ответил. Он помог Джорджу потихоньку встать на ноги, пока не убедился, что с ним все в порядке. Затем он жестом показал группе на выход из восемнадцатой операционной.

Перед тем как за ними закрылась дверь операционной, они услышали, как Джонсон гневно орет на одного из младших ординаторов:

– Вы здесь, чтобы помогать или чтобы мешать?..

Понедельник, 23 февраля

11 часов 15 минут

Гордость Джорджа Найлза никогда еще не была так уязвлена. Хотя кожу он не рассек, но на затылке у него выросла здоровенная шишка. Сотрясения мозга он также не получил, так что с памятью у него было все в порядке. И она услужливо напомнила ему все, что произошло перед обмороком. Это происшествие испортило настроение всей группе. Беллоуз нервничал, потому что этот обморок ставил под сомнение правильность его решения вести группу на операцию в первый же день. Джордж Найлз беспокоился, так как боялся, как бы такие истории не стали происходить всякий раз, когда ему придется присутствовать при операциях. Остальные тоже приуныли, так как в студенческой группе поступки любого отражались на настроении и поступках остальных. На Сьюзен же не сам обморок произвел наибольшее впечатление – Сьюзен была больше огорчена внезапной и неожиданной реакцией и резким изменением поведения Джонсона и, хотя и в меньшей степени, Беллоуза. Только что они были веселы и дружелюбны, и через миг стали злы, почти мстительны, всего лишь из-за незапланированного хода событий.

В сознании Сьюзен вновь воскресли предубеждения против хирургов. Может быть, в таких обобщениях и есть доля истины.

В раздевалке они переоделись в свою одежду, а потом в ординаторской выпили по чашке кофе. "А кофе, как ни странно, совсем неплох", – подумала Сьюзен, пытаясь что-то разглядеть сквозь густой дым от выкуренных сигарет, который завис на высоте полутора метров над полом и поднимался до потолка, как смог над Лос-Анджелесом. Сьюзен не думала о присутствующих в ординаторской, пока ее глаза не наткнулись на пристальный взгляд мужчины с пастозно-бледной кожей, плавающий в дыму в углу комнаты над раковиной. Это был Вальтерс. Сьюзен отвела глаза, но затем снова посмотрела в его сторону, полагая, что, в действительности, этот человек и не думает наблюдать за ней. Не тут-то было. Его глазки-бусинки прожигали насквозь табачный дым. Неизменная сигарета висела, прилипнув к самому краю рта. От столбика пепла на кончике сигареты вилась вверх струйка дыма. По какой-то неведомой ассоциации он напомнил Сьюзен Квазимодо из "Собора Парижской Богоматери", только без горба: нелепая омерзительная фигура, как ни странно, чувствовала себя как дома в хирургическом корпусе Мемориала. Сьюзен старалась смотреть в сторону, но ее глаза, как магнитом, притягивались неприятным пристальным взглядом Вальтерса. Сьюзен обрадовалась, когда Беллоуз кивнул в направлении выхода, и все они отставили свои чашки из-под кофе. Дверь находилась рядом с умывальником, и, когда группа покидала комнату, Сьюзен почти физически ощутила, как ее путь пересекся с взглядом Вальтерса. Вальтерс кашлянул и флегматично прохрипел: "Жуткий денек, мисс, не правда ли?", – когда Сьюзен проходила мимо.

Сьюзен не ответила. Она с облегчением избавилась от сверлящих глаз. Вот еще один аргумент в пользу ее нарождающегося отвращения к хирургическому мирку Мемориала.

Группа дружно шагала к БИТу. Его большие двери закрылись за студентами, и внешний мир поблек и исчез. Незнакомая сюрреалистическая обстановка начала выплывать из мрака, когда глаза студентов стали адаптироваться к слабому освещению. Обычные звуки, типа голосов и шагов, поглощались звукоизолирующим слоем на потолке. Преобладали механические и электрические шумы: ритмическое попискивание кардиомониторов и шипящий звук ритмичного циклического движения респираторов. Пациенты помещались в отдельных боксах и лежали на высоких кроватях с невысокими бортиками по краям. Вокруг них стояли неизменные внутривенные капельницы, к которым тянулись трубки, с помощью игл связывающие их с кровеносными сосудами. Некоторых пациентов совсем не было видно за слоями повязок, делавших их похожими на мумий. Несколько больных находились в сознании, и их глаза выдавали страх, балансирующий на грани острого психоза.

Сьюзен оглядела комнату. Ее глаза поймали флуоресцирующий след от сигнала, проносящегося через экран осциллоскопа. Сьюзен понимала, как мало полезной информации она может получить от приборов в силу своего теперешнего невежества. И названия растворов электролитов на флаконах в капельницах, напечатанные на этикетках, не говорили ей ничего. И Сьюзен, и остальные студенты мгновенно ощутили глубоко ранящее чувство собственной некомпетентности. Оно как бы зачеркивало никчемные два года, бездарно проведенные в медицинской школе.

Чувствуя хотя бы тень спасения в единстве, пятеро студентов, тесно сгрудившись, одновременно подошли к центральному посту. Они тянулись за Беллоузом, как выводок щенков.

– Марк, – позвала одна из сестер БИТа, Джун Шергуд.

У нее были густые белокурые волосы, умные глаза смотрели через довольно толстые стекла очков. Она, несомненно, была довольно привлекательна, и острые глаза Сьюзен тут же заметили изменение в манерах Беллоуза.

– У Уилсона отмечалось несколько ранних желудочковых экстрасистол, и я сказала Дэниэлу, что нам стоит прокапать ему лидокаин, – Шергуд подошла к стойке поста. – Но старина Дэниэл все никак не может составить себе определенное мнение насчет этого, – она протянула ленту электрокардиограммы Беллоузу. – Вот, посмотрите на эти желудочковые экстрасистолы.

Беллоуз посмотрел на пленку.

– Да нет же, не здесь, – продолжила мисс Шергуд, – здесь идут его обычные предсердные экстрасистолы. Вот здесь, справа, – указала она Беллоузу ивыжидающе взглянула на него.

– Выглядит так, что ему действительно не помешала бы капельница с лидокаином, – улыбнувшись, сказал Беллоуз.

– Ну я же говорила, – ответила мисс Шергуд. – Я смешала такое количество лидокаина с пятьюстами миллилитрами 5%-го раствора декстрозы, чтобы он получал примерно два миллиграмма в минуту. Капельница уже готова, и я сейчас бегу ее ставить. И вот еще: когда вы будете заполнять лист назначений, запишите туда, что я дала ему еще пятьдесят миллиграмм в таблетке, как только первый раз увидела экстрасистолы. Кстати, вы бы поговорили с Картрайтом. Я имею в виду, что он уже в четвертый раз не может сделать простого назначения. Я не хочу, чтобы мы это замалчивали, а то потом могут быть проблемы.