Клянусь этой жизнью (ЛП) - Карлино Рене. Страница 20

— Разумеется, — согласилась я. Это звучало вполне логично.

— Я хочу сказать, что у них политика нулевой терпимости. Они хорошо относятся к детям, которых воспитывают, но не привязываются к ним. Взрослые дети тут надолго не задерживаются, потому что попадают в неприятности.

Мне стало интересно, что из себя представляют эти правила, но как раз когда я собиралась спросить, в коридоре появился мистер Келлер.

— Эмерсон, я мистер Келлер. — Он пожал мне руку. На нем была клетчатая рубашка и дорогие на вид брюки с идеальными складками спереди на каждой ноге. У него было доброе лицо и ухоженная борода.

— Привет, — промолвила я.

— Дети, идите заканчивайте занятия, а мне нужно перемолвиться словечком с Эмерсон.

Три пары маленьких ножек ускакали прочь, но София все оглядывалась на меня, поднимаясь по лестнице.

— У нас в доме полный порядок, Эмерсон, и ты должна знать: мы очень редко берем к себе подростков, потому что не хотим иметь дела с драмой. Ясно?

— Понимаю.

Он не стал ходить вокруг да около и сразу же вывалил на меня свои ожидания.

— Твой соцработник сказала, что ты сосредоточишься на учебе, домашней работе и будешь следовать правилам. Мы можем рассчитывать, что так и будет?

— Конечно, обещаю. Но что именно это за правила?

— Только школьные и церковные внеклассные мероприятия. Домашнее задание и обязанности по дому нужно делать до ужина. По воскресеньям мы будем посещать церковь и изучать Библию. Уважение ко всем членам семьи — обязательно. Мы не терпим никаких возражений.

— Так… никакой социальной жизни?

Он молча моргал, глядя на меня в течение примерно десяти очень долгих и неприятных секунд.

— Это все, что ты вынесла из моих слов? — прежде чем я успела ответить, он сказал. — Судя по твоему лицу, тебе нужно место для безопасной жизни. Я прав?

— Да.

— Выполняй правила, и мы тебе это обеспечим, — припечатал он, после чего удалился.

Меня интересовало, разрешат ли мне позвонить Джексону. Потому что велик риск, что Джекса квалифицируют как не школьное, не церковное и необязательное мероприятие. По лестнице спустилась Паула, и я подскочила ей навстречу.

— Думаю, тебе здесь будет комфортно. Это хорошее место, и люди здесь добрые, — сказала она.

— У меня будет возможность видеться с Джексоном?

— Тебе нужно спросить миссис Келлер. Но, Эмерсон, сейчас очень тяжело найти хорошую приемную семью. Пожалуйста, уважай их правила.

— Мне нужно, чтобы у меня была возможность видеться с ним, Паула. Он мой единственный родной человек. Он спас мне жизнь.

— Вскоре у тебя будет София и три мальчика, а еще мистер и миссис Келлер. Они входят в коммуну местной церкви. Уверена, у тебя скоро появятся новые друзья в Нью-Клейтоне.

— София и мальчики? Они же маленькие дети. — Голова начала болеть, а руки вспотели. Мы смотрели друг на друга, стоя на площадке второго этажа. Я поставила свой чемодан и уперлась в перила. — Мне необходима возможность видеться с ним. Разговаривать с ним. Паула, вы не понимаете.

— Понимаю. Мне тоже когда-то было пятнадцать.

— Нет, не понимаете! — я повысила голос, и тут заметила на верхних ступенях лестницы миссис Келлер, которая нацепила скептическое выражение лица.

— Не облажайся, — прошептала Паула, а затем прошла мимо меня, направляясь к дверям. Возле самого выхода она добавила.

— Я позвоню завтра, узнать как ты.

У меня кружилась голова. Я начала делать небольшие, неторопливые вдохи, а затем согнулась и начала хватать ртом воздух.

— Не вздумай опустошить желудок прямо на ковер, мисс, — послышался голос миссис Келлер где-то надо мной.

Я грохнулась на колени, снова не в силах вздохнуть, и потеряла сознание.

Когда я очнулась, мистер Келлер нес меня наверх. Он не смотрел на меня; только положил на кровать и покинул комнату. Через секунду пришла миссис Келлер с влажной тряпкой и стаканом воды.

— Не пей слишком быстро, а то выдашь все обратно. У тебя еще последствия сотрясения. Мы будем ухаживать за тобой, и ты придешь в норму.

— Мне будет без него плохо, — сказала я голосом, полным боли, — я без него умру.

— Не нужно выдумывать оправдания для своего отца. Здесь ты в безопасности. Ты привыкнешь, я обещаю, — сказала она, нанеся противовоспалительную мазь на мою губу и на лоб.

— Я не об отце… я говорю о своем друге.

— Ты найдешь здесь новых друзей.

Ни мистер, ни миссис Келлер ни разу не посмотрели мне в глаза с тех пор, как отнесли меня наверх.

— Но вы хотя бы позволите мне звонить ему?

— Поживем — увидим, Эмерсон. Сначала куда важнее тебе здесь прижиться. А теперь отдыхай.

Я проспала около десяти часов, не меньше.

В моей комнате на чердаке было уже темно, когда я проснулась, но я разглядела светлую макушку в углу комнаты. Девочка сидела на маленьком стуле.

— София?

— Ага, это я.

Я ощущала слабость в теле и с трудом могла сфокусироваться.

— Ты почему сидишь в темноте?

— Сейчас моя очередь присматривать за тобой. Мы все дежурим по полчаса. Миссис Келлер сказала, что когда стемнеет, тебе станет лучше. Я собиралась почитать тебе, но не нашла свой фонарик.

— Тебе нравится читать?

— Да, это почти вся моя жизнь!

Мне нравился ее энтузиазм.

— Когда я поправлюсь, нужно будет вместе сходить в библиотеку и взять книжки, которые, как мне кажется, придутся тебе по душе.

— Было бы здорово.

— Так… — сказала я.

— Так… могу я теперь включить свет?

— Конечно.

— Она спрыгнула со стула и зажгла тусклый торшер в углу.

— Ты выглядишь намного лучше, чем днем, Эмми, — сказала она, осмотрев мое лицо. — Надеюсь, ты не против, если я буду называть тебя этим именем? Мне оно нравится.

— Оно очень милое, София, спасибо.

— Зови меня Софи, — она засмеялась. — Брендон называет меня «Сопи», потому что до сих пор не умеет выговаривать «эф».

— Забавно.

— Ага, — Она осмотрелась. — Ты голодна?

— Как волк.

— Тогда пойдем.

— Погоди, Софи. Ты не знаешь, каким образом мне можно сделать звонок?

— Ой, ну-у… наверное, лучше попросить миссис Келлер. Я просто никогда никому не звонила.

— А как долго ты здесь живешь?

— С двух лет, — ответила она мгновенно.

— Ох. — Я попыталась скрыть удивление. Отношения Софии и Келлеров выглядели не слишком душевными для тех, кто живет вместе семь лет. — Что случилось… когда… когда тебе было два?

— В каком смысле? — она подняла голову и улыбнулась.

— Почему ты попала сюда?

Она пожала плечами, достав до самых ушей, и хихикнула:

— Думаю, я никому не была нужна.

— Не может такого быть.

— А ты почему здесь? — ее взгляд сфокусировался на моей зашитой губе.

Ну и как я должна была объяснить это восьмилетнему ребенку?

— Ну-у, мы не выбираем родителей, Софи. И порой, единственное, что мы можем — это помнить, что некоторые их поступки связаны вовсе не с нами.

— Может и так, но если бы они меня любили, разве они бы уже не взяли меня обратно к себе?

— Может, они потерялись. Люди все время пропадают, особенно взрослые. Мой отец — тоже пропащий человек. Потому-то он так со мной и поступил. — Она казалась сбитой с толку. — Чаще всего люди, которые потеряли себя, уже не в состоянии найти дорогу обратно.

— Это очень грустно, Эмми.

— Да уж. Такова жизнь, дружочек.

Бедная София. Можно сказать, что она никогда не ощущала любви. Ни от ее родителей, ни во время жизни в большом желтом доме, в котором дети и подростки меняются как перчатки, и уж точно не от Келлеров с их «правилами». Они создавали иллюзию тепла своей домашней кухней и сшитыми вручную стегаными одеялами, но под фасадом скрывалась институциональная жесткость, как если бы они управляли приютом, где детей будут кормить и заботиться о них, но никогда не будут любить. Любовь — ключевой ингредиент для формирования характера, но она недоступна детям внутри этой системы.