Лунный камень Сатапура - Масси Суджата. Страница 27

— Мне кажется, у вас очень необычная и древняя профессия! — сказала она, вспомнив колоду карт, которую рассматривала в гостевом доме. Костюм Адитьи был изысканнее, чем облегающий красный клоунский наряд джокера, изображенного на карте, однако положение он занимал то же самое.

— Мало у нас нынче поводов для смеха, но я все еще здесь. Потому что пользуюсь доверием раджматы, — добавил он с налетом язвительности.

— Раджмата. — Она помнила, что Вандана произнесла то же слово. — Это значит «мать правителя»?

— Да. Впрочем, мы все еще называем раджматой старшую, вдовствующую махарани. Она не хочет изменения титула. Младшую мы зовем чоти-рани [27] или рани-сагиб.

— Спасибо за объяснения. — Примечательно, что Мирабаи называют «маленькой властительницей», хотя сын ее — махараджа. У Первин складывалось впечатление, что к свекрови все во дворце относятся с особым почтением. Ощущает ли младшая махарани, что этот титул ее принижает?

Еще ей было интересно, кто отвечает за содержание дворца. Она ожидала оказаться в роскошной обстановке, однако, хотя коридор и украшали изысканные каменные мозаики и элегантная медная филигрань под потолком, мебели в нем почти не было, лишь несколько тяжелых резных стульев и какой-то запертый шкаф. Подняв голову, Первин увидела изысканные бельгийские хрустальные люстры, но ни одна из них не горела.

— Раджмата хочет, чтобы вы остановились к ней поближе, в старом дворце, а чоти-рани говорит, что вы должны жить в новом, поскольку там есть электричество и водопровод.

— Так мы сейчас в старом, первом дворце? — Первин предположила, что новый в лучшем состоянии.

— Нет, это новая постройка, заказанная в честь женитьбы покойного махараджи Махендры Рао на чоти-рани. Из старого дворца мы уже вышли.

Первин представила, как бы состояние дворца скандализовало ее невестку.

— И… я буду жить здесь?

— Лучшие покои для гостей — наверху. Вам в конец коридора, там лестница.

Первин поднималась по широким мраморным ступеням, влажным и поэтому скользким, уповая на то, что сможет найти дорогу обратно.

— Я сказал, что вас нужно разместить в наилучших условиях, в противном случае вы представите правительству негативный отзыв о дворце. — Адитья посмотрел на нее, будто оценивая, поступит она так или нет.

— Убранство очень элегантное. — Первин почувствовала, что у нее сбивается дыхание, а темная лестница все уходила и уходила ввысь. — А когда зажигают свет?

— Электричество включают только после наступления темноты и только в тех покоях, которые используются. — Адитья пожал плечами. — При покойном махарадже было иначе. Но он знал, какого ждать урожая и сколько денег получит.

— А княгиням об этом не сообщают? — Первин остановилась на площадке перевести дыхание.

— Чоти-рани спрашивала, но министр не смог ответить. Поэтому все тревожатся. — Во взгляде его читались презрение и досада. — Прошу вас, располагайтесь. В новом дворце птицы по ночам не залетают в комнаты и змеи не заползают в ванную, — добавил он с усмешкой.

Первин оглянулась, запоздало вспомнив о своем багаже.

— У меня с собой саквояж. Его по очереди несли мой проводник и его люди.

— Ваши носильщики передали его нашей прислуге. — Молодой человек при подъеме совсем не запыхался.

Перед ними расстилался длинный коридор с высокими окнами без решеток с одной стороны — окна выходили во двор — и десятком дверей — с другой. Первин это напомнило гостиницу, вот разве что двери были из ярко начищенной узорчатой меди и со множеством замочных скважин. Выглядели двери очень изысканно, и Адитья объяснил, что медь использовали одновременно и чтобы похвастаться богатством, и чтобы защититься от возможного вторжения.

Первин очень хотелось исследовать этот новый мир, но мысли все возвращались к носильщикам.

— А моим сопровождающим предоставят пищу и кров?

Адитья изумленно поднял брови.

— Добрый вы человек, что про них думаете. Просто удивительно!

— Они очень мне помогли, — сказала Первин, пытаясь понять, саркастически он говорит или серьезно. — Я бы по сей час могла сидеть в джунглях в сломанном паланкине. А они меня сюда доставили!

— Не переживайте! — Она его явно потешила. — Я прослежу, чтобы их поместили в комнаты для прислуги гостей до самого вашего отъезда. А что там случилось с паланкином?

Первин постеснялась пересказывать историю с пауком.

— Один из шестов треснул. Остальные носильщики появятся, когда все починят.

— Хлипкий бамбуковый мостик через реку Сатапур выдерживает вес многих мужчин, — с усмешкой сказал Адитья. — Что ж это за паланкин, что он ломается под весом дамы?

— Мне сказали, что за два дня до этой поездки он сломался по другой причине, — резко ответила Первин — в его словах ей почудился намек на ее полноту. — Его починили, но, видимо, не очень надежно.

— Ясно. Ну, будем надеяться, что завтра все разъяснится и мы их увидим. — Он приязненно улыбнулся. — Скажите, какие еще у вас есть вопросы или проблемы? Постараюсь помочь.

— Вы очень любезны. — Они дошли до конца длинного коридора и повернули направо — там открылся новый бесконечный с виду ряд дверей. — А где мы сейчас? — спросила Первин.

— Мы все еще в части дворца, предназначенной для приезжих дам. В былые времена сотни гостей съезжались сюда на праздники. Дамы жили здесь.

— Это зенана?

— В определенном смысле. Но я живу в одних покоях с махарани, и они не возражают. — Адитья бросил на нее косой взгляд. Глаза у него были миндалевидные, как у Ванданы, только другого, золотисто-карего оттенка. — О чем вы приехали их спросить?

Первин не сомневалась, что придворный шут — большой сплетник, поэтому тщательно подбирала слова:

— Правительство поручило мне выслушать мнение обеих махарани. Меня послали, поскольку они отказались от встречи с Сандрингем-сагибом, нынешним политическим агентом.

— Да услышат ваши уши правду! — произнес шут, останавливаясь у двери, рядом с которой горела лампа. — А что будет после вашего отъезда?

— Я все передам представителям власти.

— Так вы, значит, рассказчица, как и я! — воскликнул он, поворачивая дверную ручку. — Вам платят рупиями или самоцветами?

— У меня оговоренное жалованье… — Первин осеклась, увидев, куда он ее привел.

Пол просторной комнаты был выстлан черными и бежевыми мраморными ромбами, тут и там лежали ковры из шкур тигров и леопардов. Вдоль стен высотой в шесть метров тянулись панели из молочного стекла, обрамленные золоченой резьбой по дереву. Единственным украшением и без того роскошным стенам служил большой тонированный фотопортрет серьезного вида мужчины с пышными усами, в лихо сдвинутой набекрень пагри [28]. Тяжелые нити жемчуга у него на шее, равно как и тот факт, что портрет обвивала жасминовая гирлянда, не оставляли сомнения, что это покойный махараджа Махендра Рао.

— Какая дивная комната! — Первин продолжила осмотр, зная заранее, что подробно опишет все это в письмах к родным и к Элис. Комната была обставлена гарнитуром из черного дерева с изысканной резьбой. В него входили широкая кровать под балдахином, устланная шелковым покрывалом, очень высокая альмира с зеркальными дверцами и умывальник с резными цветами и змеями. Вдали слышался шум воды, будто от водопада, и, глянув в арочный дверной проем, Первин увидела молоденькую горничную, которая стояла, вытаращившись на незнакомку.

— Горничную вашу зовут Читра, — сообщил Адитья. — Она вам готовит ванну: чоти-рани попросила вас выкупаться четырежды.

— Почему четырежды?

Он ответил, подмигнув:

— Нет у нас во дворце права задавать такие вопросы.

Первин кивнула. Адитья совсем не скрытничает, наверняка по ходу визита он так и останется ближайшим ее союзником. Она почти расстроилась, когда вошли слуги с ее багажом и Адитья счел необходимым уйти.

— Ванна готова, мемсагиб, — с почтением произнесла Читра на маратхи. — Я распакую ваши вещи.