Лунный камень Сатапура - Масси Суджата. Страница 66

Рама склонил голову, сложил ладони в намасте и, ступая по полу влажными ступнями, приблизился к ложу. Там он прежде всего простерся на полу, дотронулся до ног княгини. Все эти формальности казались в такой момент неуместными, однако Первин поняла, что на фрейлин и служанок они произведут должное впечатление.

Из спальни она выбежала минут двадцать назад, и если вид княгини и изменился, то только к худшему. Широкая грудь раньше стремительно вздымалась и опадала, теперь нет. Первин смотрела, как Рама взял княгиню за запястье, нащупывая пульс. На его изборожденном морщинами лице ничего не отразилось, и он не стал отвечать на вопросы по поводу самочувствия махарани, которые выкрикивали женщины.

Рама стянул до пояса шелковое покрывало, положил руку махарани на грудь, явно пытаясь понять, бьется ли сердце. Потом взглянул на Первин и покачал головой.

Пальцы Рамы скользнули к вискам махарани, Первин же попыталась успокоиться. Вспомнила, как Рама поддерживал в Колине жизнь с помощью местных растений. Наверняка и сейчас он сумеет сотворить чудо.

Рама посмотрел на Первин и сказал:

— Мы опоздали. Она покинула этот мир.

Первин склонила голову. Да, она считала раджмату женщиной надменной и безжалостной; кроме того, она, скорее всего, была убийцей. Да, смерть княгини ее потрясла. Но горевать по-настоящему у нее не получалось, потому что от вдовствующей махарани она не видела ни искры доброты ни к кому из окружающих. При этом ей было от всей души жаль женщину, которая при жизни познала столько страшных несчастий. Первин обвела глазами столпившихся в комнате фрейлин и служанок — они рыдали, рвали на себе волосы и сари. Они наверняка испытывают самые разные чувства, но все изображают безутешное горе. Все хотят сполна проявить свою преданность.

Первин покосилась на Раму: не исключено, что все это омовение он затеял лишь ради того, чтобы выгадать время. Если бы Рама не смог спасти махарани, его осудили бы за ошибки в лечении, могли даже и наказать и уж как минимум облили бы презрением.

Нет, сказала себе Первин. Рама — человек мужественный, безупречный. Не в его характере такие уловки.

Рама еще раз дотронулся до висков княгини, заглянул ей в уши, в нос. Выпростал из-под покрывала ее руку — что-то упало на пол с тихим звуком. Рама нагнулся и поднял маленькую золотую табакерку, украшенную молочного цвета лунным камнем.

— Что это? — спросил он у Свагаты, которая стояла ближе других.

Свагата утерла глаза.

— Похоже на табакерку ее мужа. Он ею постоянно пользовался. Я и не знала, что она ее сохранила.

Первин следила, как Рама кладет вещицу на тумбочку у кровати, — ей вспомнился портсигар Ванданы. Вандана сомневалась в том, что старая махарани курит, — но выяснилось, что она нюхала табак.

Рама очень аккуратно открыл табакерку, внутри обнаружились следы буровато-серого порошка.

— Несколько часов назад она попросила всех выйти, чтобы выпить чаю в одиночестве, — прошептала Арчена.

— Подайте мне, пожалуйста, чашку махарани, — попросил Рама.

— Вот. — Свагата указала на чашку на тумбочке.

Рама всмотрелся во внутренность чашки так, будто там содержались разгадки всех тайн. Потом взял правую руку махарани. На большом пальце и кончиках двух других бурели тусклые пятна.

— Вот, смотрите, — негромко произнес Рама. — На пальцах у нее тот же порошок. Судя по цвету кожи и слизистой носа, а также по вашим словам о том, что у нее было учащенное сердцебиение, — скорее всего, отравление датурой. Но от датуры за несколько минут не умирают. Она, видимо, начала принимать яд раньше и недавно проглотила еще одну дозу.

— С чаем все было в порядке. Его с нею вместе пили и другие. — Одна из фрейлин подошла поближе, в руке у нее было две чашки; руки дрожали так, что чашки дребезжали на блюдцах.

У Первин возникло множество вопросов, но задавать их она не спешила, чтобы не вызвать враждебности.

— Возможно, она добавила датуры только себе в чашку. Кто-нибудь раньше видел у нее эту табакерку?

Ответом стало молчание, но Первин заметила, что несколько женщин потупили глаза, будто боясь себя выдать. В конце концов Арчена сказала:

— Вчера, перед утренней молитвой, она попросила сводить ее в кладовую, где хранит ценности. Я сопроводила ее туда.

— И что она там взяла? — спросила Первин.

Арчена закрыла глаза, будто возвращаясь мыслями к тому моменту.

— Много всего. Кое-какие украшения, несколько шкатулок. Я все отнесла по ее указанию.

— В эту комнату? — Первин пыталась вообразить себе маршрут.

— Разумеется. — Фрейлина бросила на Первин досадливый взгляд.

Все это произошло прежде, чем Первин проснулась и села за специально приготовленный для нее завтрак. Она спросила:

— А что было потом?

— Мы пошли молиться в дворцовый храм.

— Прямиком? — уточнила Первин.

Арчена, будто только что вспомнив, сказала:

— Она велела сперва зайти на кухню. Необычная просьба, ведь мы не едим до молитвы, но она сказала, что хочет отдать повару какой-то подарок. Завела с ним разговор, а меня на это время услала.

У Первин зазвенело в ушах, она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Вот доказательство того, на что намекала вдовствующая махарани: она собственными руками положила яд в пищу, которую Первин подали на завтрак. А сосуд с ядом оставила при себе и, скорее всего, потом тоже приняла дозу. Вопрос в том, что заставило ее свести счеты с жизнью: отчаяние после исчезновения Дживы Рао или нечто иное.

— Вам нехорошо? — спросила Свагата, встревоженно глядя на Первин. — Вы трогали этот порошок?

— Нет, — поспешно ответила Первин. — Но из соображений безопасности, а также чтобы сохранить улики для полицейских, чашку и табакерку махарани нужно убрать в надежное место до приезда врача. Куда их лучше положить?

— У Басу-сагиба есть сейф, — сказала Арчена.

Первин почти забыла про дворцового управляющего. Необходимо ему сообщить, что отравлениями во дворце занималась вдовствующая махарани, — иначе он еще начнет арестовывать слуг.

Первин открыла дверь и едва не сбила с ног княжну Падмабаи.

— Раджмате все еще плохо? — Глаза княжны казались неестественно большими на маленьком личике.

— Вы хорошо сделали, что помолились за нее. Я знаю, вы очень старались. Ваша бабушка… — Первин запнулась, ей не хотелось пугать ребенка. — Она заболела внезапно. Рама пытался ей помочь, но она к этому времени уже ушла.

— Ушла? — повторила девочка, переводя озадаченный взгляд с Первин на Раму. — Куда ушла?

— Ушла из этого мира, — мягко пояснила Первин. — Умерла.

— Как Бандар! — Падмабаи зарыдала. — Но так нечестно! Почему все меня бросают?

Первин не успела остановить девочку — та ринулась в спальню. Падмабаи рыдала, трясла бабушку, ожидая, что та откликнется. Фрейлины бросились было к ней, но Первин упреждающе подняла руку. Не нужно мешать последней встрече Падмабаи с бабушкой. Бабушка, сколько видела Первин, обращалась с девочкой резко, однако княжна явно ее любила.

Падмабаи прижалась лбом к бледной щеке бабушки. Потом шагнула назад, посмотрела на Первин. И тихо произнесла:

— В следующей жизни она будет бабочкой. Красно-белой, это мои любимые цвета. И будет порхать со мной рядом в саду.

— Обязательно. — Слова девочки тронули Первин. В индуизме каждому дается следующая попытка, возможность вернуться к жизни в ином воплощении. Бабочка казалась подходящей метафорой для раджматы, которая когда-то очень любила праздники, но не любила удаляться от места своего обитания. — Ей будет очень хорошо в таком облике.

— Ай [43] сказала мне, что Пратап Рао стал ветром, который ревет по ночам. Так он говорит нам, что все у него хорошо. Ну а Вагх? — Голос дрогнул, когда девочка произносила прозвище брата — так его называли лишь члены правящей семьи. — Он когда-нибудь вернется или я теперь совсем одна?

— Одна вы точно не останетесь. Никому неведома воля божества, но мы сделаем все, чтобы найти их обоих. — Первин договорила и заметила, что Рама одобрительно кивнул. То, что он готов ей содействовать, сильно ее приободрило.