Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс. Страница 27

Слюсаренко попытался было юлить и отпираться, и превратить все в шутку. Тогда ему пригрозили вторым (и вероятно уже последним) в его карьере лобовым столкновением с грузовым автомобилем КАМАЗ, если только очная ставка не состоится в самое ближайшее время. Тут он скис и поник живописной мордой. Ящерица честно признался, что пока не имел чести быть представленным своей суженой. Фракция холодных пессимистов набрала на этом факте некоторое количество вистов, но дело не прояснилось окончательно.

Я же, оставаясь над схваткой, всячески подбадривал Слюсаренку и желал ему сверкающих успехов. Не вести, однако, двойной игры я (в силу некоторых черт характера) не мог. Не по злобе, прошу заметить, а так… Скорее, от нечего делать.

Игра была тактически проста, но психологически безупречна. График работы смены роковым образом совпал со сроками похода, в который так рвался наш Мальбрук. Получался, стало быть, следующий бином Ньютона: или Дима добивается у руководства отгула, или забывает навсегда о сладкой мечте побороться на лесной полянке в партере с чем-то живым и теплым.

Вообще говоря, отгул был абсолютно реальным делом. Тем более, что самая последняя собака в Третьяковке уже знала какой пикантный подтекст у этого туристического предприятия. Уж как-нибудь вошли бы в положение, отнеслись бы с пониманием! Но Ящур все равно волновался и лохматил бабушку.

Вот я возьми да и нашепчи ему, мол, руководство смены задумало злокозненное…

Мол, Е. Е. Барханов лично соизволил выразиться по столь волновавшему Диму вопросу следующим образом: «Х…й вашему Слюсаренко и морской якорь поперек жопы впридачу, а не отгул!». И, мол, все старшие сотрудники подобострастно рукоплескали этим словам. И особенно, говорю, Олег Баранкин!

Ящур был прямо-таки поражен таким известием. Рот его раскрылся в немом отчаянии, а перекошенное жизненными перипетиями лицо стало еще более перекошенным. При мысли, что вожделенный поход (его розовая мечта!) может сорваться Слюсаренке стало плохо и он позеленел.

Полностью удовлетворенный достигнутыми результатами, я оставил Ящура под наблюдением Валерьяна Кротова, а сам по долгу службы углубился в недра Административного корпуса. Не было никакого сомнения в том, что, будучи по природе своей живым и веселым человеком, Валерьян не применет добавить пару-тройку слов лично от себя. Уж он-то в самых ярких красках распишет Ящуру всю безвыходность и отчаянность положения, в котором тот оказался. Редко ошибаясь в людях, я не ошибся и на этот раз. Слюсаренко был доведен младшим из двух братьев Кротовых до белого каления, до натуральной истерики.

В обед Валерьян донес, что Ящур битый час топтал «пятую» зону в состоянии крайнего эмоционального возбуждения. Он, пугая редких посетителей, энергично размахивал руками и бормотал себе под нос нечто воинственное. Если отбросить все лишнее, то Слюсаренко яростно вопрошал судьбу: «Тварь я дрожащая, или право имею?!»

Накрутив себя, таким образом, до кондиции полного озверения, он помчался в дежурку и призвал ничего не подозревающего Е. Е. Барханова к ответу. К сожалению, я не ощущаю в себе достаточно таланта, чтобы передать все нюансы этого знаменитого разговора. На то есть объективные причины.

Речь Ящура являла собой причудливую смесь междометий, односложных гортанных звуков, выражений-паразитов, и матерных словоконструкций. Перенести ее на бумагу без существенных искажений и рефлекторного облагораживания совершенно невозможно. Плюс ко всему достопамятный КАМАЗ ощутимо попортил Диме прикус, что крайне пагубно сказалось на дикции и членораздельности. Беседовать с ним было примерно то же самое, что разговаривать с жующим, дурно воспитанным хомяком. А, ладно! Попробую что-нибудь реконструировать. Хотя, повторяю, описание будет заведомо проигрывать оригинальному тексту. К тому же, мат, как ни жаль, но придется купировать.

Итак, Ящур в клубах дыма и сполохах пламени ворвался в дежурное помещение и, нависая над Е.Е. (тот как раз надумал испить кофею), заклокотал на своем варварском ховринском наречии:

– Это, ну… Евгеньевгенич! Как бы мне значит это… так сказать… ну отгул-то мне почему нельзя?! – набросился на начальника объекта сотрудник Слюсаренко.

Е.Е., обескураженный таким напором, опешил. Любимая красная кружка Nescafe застыла в его левой руке, густые брови стремительно взлетели вверх, и, обогнув голову, приблизились к ушам. В дежурке повисло тяжелое молчание. Было слышно лишь как муха отчаянно жужжит и бьется в паутине за шкафом, набитым программными документами ЗАО ЧОП «Курант». Дима ошибочно принял всеобщее смятение за признаки скорой победы и продолжил с еще большим воодушевлением:

– Всем можно! Это… И Цекову можно! И Паше Тюрбанову на свои сраные, так сказать, концерты. А мне?! Я что это… рыжий, что ли?!

Е. Е. Барханов, бывший юнга рыболовной флотилии, при этих словах наконец-то опомнился. Придав светлым чертам привычно важное выражение, он со значением промолвил:

– Слюсаренко! Ты не рыжий…

Тишина стала прямо-таки звенящей.

– Ты не рыжий, – повторил Е.Е., аккуратно устанавливая кружку на стол.

Всеобщее напряжение достигло своего апогея («Здесь я чуть в штаны не наложил от волнения!» – признавался потом, вспоминая этот эпизод, бесстрашный Иван Иванович Чернов).

Наконец, Е.Е вдохнул побольше воздуха, крепко взялся руками за подлокотники кресла, и вдруг к-а-ак гаркнул:

– Ты мудак! Пш-ш-ш-ел на пост, дятел!!!

Казалось, что в дежурке разорвалась маленькая атомная бомба. Слюсаренка, подвывая от ужаса и роняя кал, скрылся рысцой.

Так правозащитное движение потерпело в России еще одно сокрушительное поражение. Ящур, абсолютно раздавленный навалившимся горем, понуро топтался в Шишкинском зале, и сердце его было разбито вдребезги, на тысячи маленьких кусочков. Е.Е. остался административно бушевать в дежурке, костеря на чем свет стоит дисциплину в смене и общий упадок нравов.

Но тут свое веское слово сказало общество. Несколько наиболее влиятельных сотрудников составили Диме коллективную протекцию и уговорили-таки строгого Е.Е. отпустить Слюсаренко к чертовой бабушке в его херово путешествие за триппером. Особенно старался, естественно я – теневой организатор всего произошедшего безобразия. Е.Е. немного поломался, но в конце концов уступил. Нам, правда, он объяснил свое великодушие вполне практическими соображениями. Они были таковы.

Как раз в воскресенье, в день, когда испрашивал отгула Ящур, Третьяковку намеревалась посетить супруга французского президента мадам Ширак. Какая связь между мадам Ширак и скромным туристом Димой Слюсаренко? – спросите вы. На первый взгляд косвенная, а в действительности весьма тесная.

Во время подобных посещений перед Е.Е. всегда вставал вопрос, что делать с несколькими особенно колоритными сотрудниками. Куда, проще говоря, их засунуть с глаз долой. Все-таки официальный визит, почетные гости, а тут этакие монстры рока пасутся, троглодиты хищные… Возможны всякие конфузы и неловкости.

Как-то раз делегация бундестага имела удовольствие любоваться на безмятежно ковыряющего в носу сотрудника Романычева. Упомянутый Романычев стоял на самом видном месте, небрежно облокотившись на скульптуру шубинского резца, и карточка с надписью «Security» болталась у него чуть ли не на лбу. Помню, Е.Е. густо покраснел, так как ему было крайне неудобно за бестактное поведение Романычева.

С Ящуром были проблемы другого рода. Обладая характерной, мужественной внешностью и пристальным взглядом бабуина, он привлекал к себе повышенное внимание сотрудников служб безопасности. Имеются в виду, конечно же, настоящие охранники, сопровождающие ВИП-посетителей. Нервировать этих злобных ребят с проводами в ушах и автоматическими пистолетами подмышками было неумно и просто опасно. Наши еще ничего, они ко всему привычные, они еще и не такое видали, а вот западные бодигарды прямо бледнели при виде Слюсаренко. Наверняка именно так в их представлении и должен был выглядеть настоящий чеченский террорист.