Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ - Гурко Владимир Иосифович. Страница 89
Настроение земских кругов и основные их чаяния получили наиболее яркое выражение в записке представителей 17 земских губерний, приглашенных в комиссию по оскудению центра. Комиссия эта была образована еще весной 1903 г., т. е. во время управления Министерством финансов Витте, и в его представлении, несомненно, должна была помочь ему в его борьбе с Плеве, но собралась она при управлении Министерством финансов Плеске, а именно в октябре 1903 г., и действовала под председательством В.Н.Коковцова, бывшего в то время государственным секретарем и лишь недавно покинувшего должность товарища министра финансов и посему хорошо знакомого с подлежащим обсуждению вопросом. Плеве смотрел на эту комиссию с определенной неприязнью, и назначение Коковцова ее председателем состоялось по его представлению о том государю.
Действительно, на первом же заседании земцы перевели суждения в область общих вопросов, и притом не столько экономических, сколько политических. Был, разумеется, поднят и даже поставлен во главу угла вопрос крестьянский, на что, собственно, и надеялся инициатор комиссии Витте. Но времена были уже не те. Коковцов, имевший по этому поводу определенные инструкции и отнюдь не желавший восстанавливать против себя Плеве, надеясь вскоре при его содействии заменить на посту министра финансов умиравшего в то время Плеске, разумеется, не мог допустить такого изменения характера комиссии. Поступил он, однако, очень дипломатично: никого из земцев он не остановил, а лишь предложил им изложить их общие взгляды в особой записке; на разрешение же комиссии поставил лишь те вопросы, которые были предусмотрены программой ее занятий, политики, разумеется, не касавшиеся.
Цель земцев была, однако, в известной степени достигнута: записка их появилась в повременной печати и, таким образом, содействовала распространению их взглядов[339]. Заключала же эта записка все лозунги, выставлявшиеся в то время земскими кругами, как то: проведение начала равенства крестьян как в правах, так и в обязанностях с другими сословиями, причем перечислялись все те ограничения прав крестьян, которые необходимо отменить. Далее земцы указывали, что действенность мер, направленных к подъему сельского хозяйства, будет обеспечена лишь в том случае, если одновременно будут приняты меры, клонящиеся на подъем культурного уровня крестьянства. Выражалось при этом желание передачи земству осуществления всех мер, направленных на подъем экономического благополучия крестьянства при одновременном снабжении земств с этой целью правительственными, общегосударственными средствами, «так как они, земства, и только они, могут с пользой и планомерностью проводить эти меры в жизнь». В заключение земцы высказывались за уменьшение косвенных налогов на предметы первой необходимости[340] и их замену прямым подоходным налогом, занижение выкупных платежей и сложение накопившихся по ним недоимкам, за принятие имеющих государственный характер мирских расходов[341] на счет государственных средств, за развитие на средства Государственного банка и сберегательных касс мелкого народного кредита, за поддержание кустарных промыслов, урегулирование отхожего промысла, упорядочение переселенческого дела и арендного пользования землей.
Я нарочно привел подробный перечень пожеланий земцев, из которых большинство было принято комиссией, чтобы лишний раз отметить, как относилось к своим обязанностям старое русское земство, всецело руководимое и в преобладающем большинстве состоящее из представителей дворянского землевладения. На предложенные ему вопросы о подъеме сельского хозяйства оно ответило рядом пожеланий, направленных всецело и исключительно к подъему крестьянского благосостояния, к уравнению крестьянских прав. И все это высказывали, и притом единогласно, представители всех земских течений, причем среди приглашенных в комиссию преобладало правое течение. Наиболее левым из приглашенных был председатель новгородской земской управы Колюбакин[342], да и тот, говоря о неустройстве и непорядках сельской жизни, говорил о необходимости их немедленного устранения в целях обеспечения государственной крепости и основ существующего социального строя. Это не мешало и не мешает до сих пор нашим революционерам, да и не им одним, говорить о гнете, испытывавшемся крестьянами от помещиков, о том, что помещики — вот то главное зло, которое необходимо было истребить в России, и что в этой своей части большевистская революция сделала благое дело.
Русские помещики едва ли были даже правы, когда в роли заведующих местными хозяйственными нуждами всецело игнорировали интересы всех остальных, кроме крестьянского, слоев населения. Независимо от того общеизвестного положения, «que la charité bien ordonnée commence par soi meme»[343], имеющего глубокий смысл, такой образ действий был уже потому по меньшей степени односторонним, что экономическое процветание государства обеспечивается лишь при нормальном росте благосостояния всех классов населения, но с точки зрения этической подобный образ действий землевладельческого класса нельзя не признать в высшей степени бескорыстным и возвышенным. Кто заменит в новой России этот наиболее культурный и готовый на всякие жертвы ради достижения народного блага, ныне почти всецело истребленный класс?
Единственно, что земцы отстаивали как будто бы в собственных интересах, это самостоятельность земских учреждений и ограждение их, как они выражались в своей записке, «от всевозможных внешних воздействий». «Между тем, — писали они, — деятельность земства встречает в последнее время всевозможные препятствия».
В этой фразе вылились основные волновавшие в то время земские круги заботы и чувства и ясно сказалось их единодушно недружелюбное отношение к Плеве. Глухая борьба принимала характер открытой оппозиции и, конечно, еще более озлобила Плеве, что выразилось, между прочим, в том, что избранные в 1904 г. вологодским губернским земским собранием Кудрявый, а московским — Шипов председатели губернских земских управ не были им утверждены в этих должностях. Мера эта была едва ли разумна, а неутверждение Шипова, безусловно, нетактично как по отсутствию сколько-нибудь серьезных оснований к тому, так и вследствие той широкой популярности, которой Шипов пользовался почти среди всех земцев без различия их политических взглядов.
Не меньшее, разумеется, неудовольствие как среди земцев, так и вообще в широких общественных кругах вызвало прекращение Плеве деятельности общеземской организации, работавшей на Дальнем Востоке[344] на происходившей там в то время Японской войне. Однако надо признать, что причины к принятию этой меры, несомненно, были у Плеве. Организацию эту, действующую под руководством лживого, хитрого и слабовольного кн. Львова, с места наводнили революционные элементы. Выяснилось это в полной мере, когда по возобновлению деятельности этой организации после убийства Плеве и назначения министром внутренних дел кн. Святополк-Мирского и обнаружившегося в Маньчжурской армии в 1905 г. тотчас после окончания войны распада дисциплины в Сибири произошли крупные революционные выступления. В этих выступлениях как среди их подстрекателей, так и среди их участников оказались многие лица, работавшие в общеземской организации.
Роковым последствием все усиливавшегося запальчиво-раздражительного отношения Плеве к умеренно-либеральным кругам общественности явилось все большее цементирование воедино всех оппозиционных элементов, в том числе и крайних. Так, например, когда собравшийся в начале января 1904 г. третий съезд деятелей по техническому и профессиональному образованию был на второй же день после его открытия распоряжением градоначальника закрыт, а некоторые его участники подвергнуты административной высылке, то мера эта вызвала всеобщее возмущение, хотя некоторые из речей, произнесенных на съезде, носили открыто революционный характер, допустить который правительство не могло, а высланные лица — Чарнолусский, Фальборк и Воробьев — принадлежали к социал-демократическому лагерю русской интеллигенции[345].