Овидий в изгнании - Шмараков Роман Львович. Страница 88

— Это же не составит сложностей? — спросил Генподрядчик.

— Эдгар, будь любезен, подай атлас, — обратилась она к барракуде, а все следили за ее раздумьями.

— Координаты бы, — вздохнул Генподрядчик.

— Приходится довольствоваться тем, что есть, — заметил сантехник, незаметно препроводивший своего лангуста, похожего на пораженный гранатой почтовый ящик, под стол Трафальгарскому Триумфу, чья благодарность тотчас выразилась протяжным урчаньем. — Что-то глубокое тоже не на каждом шагу валяется. А в женском роде так и вовсе.

— Я вижу три подходящих случая, — наконец вымолвила она, подняв глаза от карты. — Во-первых, недалеко от развалин Атлантиды, где есть глубокая расселина, известная как Панцирная Сетка.

— Ну, так вперед, — сказал Ясновид, поднимаясь из-за стола.

— Ешь пока, — сказала она. — Есть сомнения. Там места оживленные, ярмарочный тракт. Был бы Стол там, давно бы уже нашли. К тому же Репарат скорее написал бы hiatus profundissimi.

— Какие еще варианты? — спросил Генподрядчик.

— Во-вторых, — продолжила она, — в противоположном направлении от тех же развалин стоит затонувшая гидрографическая библиотека. До пятнадцати тысяч томов, никак не доберемся инвентаризировать.

— Военное время, — заметил Эдгар. — Все руки заняты.

— Тот, кто ради необходимого жертвует излишним, — надменно сказала барабулька, — рискует остаться без необходимого.

— Элли, мы уже дебатировали этот вопрос, — холодно заметила владычица, и барабулька смолкла.

— А что здесь глубочайшего? — спросил сантехник.

— Это стиль океанских исследователей, — пожала плечами владычица. — Надо к нему привыкнуть. Репарат вполне мог написать: «недалеко от столицы, там, где находится хранилище глубочайшей учености».

— Gazofilacia eruditionis profundissimae, — сказал Эдгар. — Вполне в его стиле. Я читал его бортовой журнал, в «Ривиста деи баратри» за прошлый год. Вы читали? — любезно адресовался он к одернутой барабульке.

— И чем плоха эта версия? — спросил Ясновид.

— Да в общем-то, ничем, — отвечала владычица. — Выглядит вполне правдоподобной.

— Чего же медлим? — спросил он. — Я поел уже, спасибо, все было очень вкусно, можем собираться.

— Погоди. Есть еще в-третьих.

— Хотелось бы ознакомиться, — сказал сантехник. — Прежде чем делать окончательные решения.

— Близ затонувшего галиона «Сан Эстебан», — начала она, — широко известного в молодежных кругах как место готического досуга…

— День рыбака там празднуют, — не утерпела барабулька Элли.

— …есть такое легендарное место пищевкусового туризма, как Женско-виноградная посадка Мухлемуза.

— Чего-чего посадка? — спросили обедающие.

— Это была такая влиятельная организация, — сказала она. — На заре гендерных движений. Аббревиатура от «Муж Хлестал Меня Узорчатым». Боролись, чтоб не хлестал.

— И как? — спросили все. — Не хлещет?

— Ну, конечно, легче стало с этим, — сказала она. — Хотя сразу сказался дефицит методов.

— Вот не надо разбрасываться тем, что успело себя зарекомендовать, — хмуро сказал единорог.

— Производились акции, — рассказывала владычица. — Мелом рисовали на асфальте. Много всего предпринималось. И, в частности, открыли эту посадку. В торжественной, но теплой обстановке.

— Я говорил речь, — с самодовольством вспомнил Эдгар. — «Без Вакха скучает Венера».

— За ней следили некоторое время, как за символом, — продолжила владычица. — Разбили даже из нее лабиринт. После продолжительных блужданий, как систематических, так и нет, он неизменно выводил к храму Равноправия.

— Эгалите, — сказал Эдгар. — Из моржового клыка строили. Для одной колокольни сто моржей обездолили, исключительно яркая архитектура.

— Потом посадка разрослась, и лабиринт стал местами непроходимым.

— Просто лесок, — уточнил Эдгар.

— Те, кто туда ездит, впадают в глубочайшее опьянение…

— Ebrietati profundissimae subditi, — с готовностью подсказал Эдгар.

Единорог, слушавший с чрезвычайным интересом, попросил уточнить, что именно этот лесок виноградных женщин собой представляет. «Этого и не опишешь, — сказала владычица. — Лучше самому увидеть». Он кивнул и занялся заливным.

— Так, может быть, там? — спросил Ясновид.

— Может быть, — кивнула она. — Там нехоженых мест много кругом. Там ведь люди окрестностей не изучают.

— Что же выбрать? — спросил сантехник. — Библиотеку или женский лес?

— По новым сведениям дозоров, — сказала владычица, — Торн с войском сменил направление и, сколько можно полагать, идет в сторону библиотеки. Возможно, он тоже получил известия о находке Репарата. Потому мне кажется предпочтительней отправиться туда.

— Давайте до конца дочитаем, — сказал Ясновид.

— Ну, дальше все понятно, — заметила владычица, глядя в листы. — Скорейшим образом значит, что он ждет нашего прибытия, обещая сделать все, что в его силах, для охраны стола.

— В латинском варианте эта мысль как-то осторожнее выражена, — заметил Генподрядчик. — «По мере возможности». Складывается ощущение, что душу за стол он не положит.

— Было бы странным этого требовать, — сказала владычица. — На этом он прощается. Позвольте мне прочесть письмо целиком, как мы его поняли.

«Благоверному и препрославленному, великому и разумному, мудрому, и справедливому, и милосердому владыке морей, первому в царях царю, обдержащему Атлантическое царство и иных многих областей держателю и государю, всея Белыя, Красныя, Карския и Лаптевых пучины обладателю и повелителю, могущему пастырю китов, покоренным милостивому пощадителю, Бермудского и прочих треугольников искусному начертателю, Саргассова вертограда насадителю и рачителю, Левиафана пучинного всевластному преогорчителю, и прочая, недостойный его милости флотоводец Репарат». Это титул, — пояснила она, — так положено. «Повергаю к Вашим стопам радостную весть о том, что я нашел небезызвестный (the) стол. Истомленный долгими странствиями, подарившими мне, однако, знание многих городов и обычаев, я напоследок обнаружил его недалеко от города атлантов, примерно в пятнадцати кабельтовых на северо-восток, близ того вместилища глубочайшей мудрости, которое, к глубокому прискорбию, до сей поры не познало радостей инвентаризации…»

Тут неожиданно запротестовал единорог, заявивший, что по данному пункту отнюдь не достигнут консенсус и что некоторым вариант с плантациями представляется во всех отношениях предпочтительнее.

— Хорошо, — кротко сказала владычица. — Предположим. «…недалеко от галиона, носящего имя Св. Себастьяна и воистину лучшего из тех, что ходили под испанским флагом, близ тех женских мест, посетители которых подвергают свою жизнь и разум глубочайшему опьянению…»

— Вот! — кричал единорог. — Гораздо правдоподобнее!

— Предлагаю голосовать, — сказала владычица. — Кто за библиотеку?

За библиотеку высказались Ясновид, Генподрядчик, сантехник и Эдгар. Владычица как автор проекта в голосовании не участвовала.

— Четверо, — сказала она. — Кто за опьянение?

За опьянение проголосовал единорог и странным образом примкнувшая к нему барабулька Элли. Владычица выразила желание услышать ее аргументы. Барабулька заявила, что придерживается этого мнения из глубинного патриотизма, поскольку гидрографическая библиотека свалилась на них сверху, а плантации Мухлемуза — их собственная история и судьба, с которой они сражались и пели. Море не надо недооценивать, заявила барабулька, оно еще есть. Тут ее накрыли платком, и она уснула.

— В таком случае, Эдгар, — сказала владычица, — отчего бы тебе не сопроводить тех, кто за опьянение, для обследования посадки, пока мы навестим библиотеку? Потом встретимся здесь и расскажем о результатах.

Эдгар изъявил готовность.

— Прекрасно, — сказала она. — Таким образом, «в этих-то местах и был найден стол. В ожидании того, что, прибыв сюда скорейшим образом, вы примете его под свою высокую руку, я намерен делать все, что в моих силах, дабы сберечь его для вашего величества, не будучи, однако, склонен отдавать за него свою душу, поскольку душа моя принадлежит единому Богу. Засим остаюсь навеки ваш Репарат. Всего наилучшего, и до скорой встречи».