Расстаемся ненадолго - Кулаковский Алексей Николаевич. Страница 39
Мужчина говорил еще что-то, но Вера старалась не прислушиваться. Человека не видно было в темноте, но почему-то представилось его злое и некрасивое лицо, колючие, безжалостные глаза, костлявые желтые руки.
А ребенок плакал не переставая. Прошел час, второй, начинало светать, а бедная мать все еще мучилась с малышом. Наконец дитя умолкло. Вера испугалась. И спросить страшно, вдруг случилось непоправимое…
Тот же мужской голос, будто между прочим, заметил:
– Сколько их теперь перемрет. Сколько без родителей останется…
«Типун тебе на язык», – чуть не крикнула ему Вера, только не хотелось беспокоить намаявшихся за день людей. Нелегко выкроить в такие часы минутку для сна. Ей и самой не мешало бы вздремнуть, но судьба ребенка так взволновала, что Вера не могла успокоиться: напрягала слух, стараясь уловить дыхание малыша, но этому мешал то близкий шепот, то разговор, то чей-нибудь храп. В редкую секунду полной тишины удавалось услышать дыхание не ребенка, а его матери, – ровное, хотя еще не слишком глубокое, как у человека, у которого только-только сняли с души тяжкий камень. «Значит, все хорошо». И самой от этой мысли стало легче, захотелось уткнуться в воротник шинели и забыть обо всем. Только раз еще мелькнуло перед глазами личико малыша, только раз померещились колючие, злые глаза мужчины, и Вера уснула.
Перед самым рассветом на станцию налетели фашистские бомбардировщики. Они появились неожиданно, будто свалились сверху. Спикировали на вокзальные здания, на железнодорожные составы и подались к городу. Вскоре и оттуда донеслось несколько взрывов. Люди по соседству с Верой не вставали, не искали безопасного места, а только теснее прижимались к стене. То же сделала и Вера. А когда самолеты ушли, она заснула опять и проснулась утром. Хотелось подремать еще, но все уже вставали и собирали свои узлы.
Открыв глаза, Вера прежде всего глянула в ту сторону, где ночью плакал ребенок. Мать его еще спала, а под правой рукой ее шевелилось дитя. Вере так захотелось посмотреть на малыша, что она не удержалась, встала и подошла к соседке. Ребенок лежал на спине и задорно помахивал освобожденными из пеленок ручками. Увидев над собой незнакомое, но ласковое лицо, он широко улыбнулся, обнажив совсем еще голые десны и беловатый от жажды язычок. Мать, словно почувствовав детскую улыбку, сразу проснулась. Она тоже радостно улыбнулась, посмотрела на Веру еще заспанными, но счастливыми глазами и, как давно знакомому человеку, начала рассказывать о своих ночных муках, о страхе за ребенка. Только, наверное, животик болел. Конечно, в такой дороге, а тут еще так тревожно…
Вера дружески смотрела на женщину и жалела, что не подошла к ней ночью, не попыталась помочь. А ребенок все еще ловил Верин взгляд, доверчиво улыбался. И трудно было оторваться от этой чистой детской улыбки.
Мать взяла малыша на руки, и Вера встала: нужно было идти. День наступал нерадостный, трудный, от мыслей о нем все вокруг меркло. Попрощавшись с матерью, Вера еще раз глянула на ясное круглое личико, на светлую детскую улыбку и отправилась разыскивать эвакуационный пункт. Людей на станции теперь меньше, чем ночью, и все же удивительно много. Длинные очереди выстроились возле каждого вокзального здания: у кассы, у багажного отделения, у проходных дверей на перрон. С первого взгляда не сразу определишь, где тут регистрируют эвакуируемых. Осмотрев очереди, она увидела домик на отшибе, со всех сторон его обступили люди. Наверное, это и есть эвакуационный пункт. Перед домиком – довольно обширная площадь. Раньше на ней что-то росло, но теперь не осталось и следа зелени, все превратилось в грязный песок. Эту невеселую площадь вдоль и поперек перечертили окопы, возле которых сидели взрослые и бегали дети. Еще издали Вера заметила женщину с ребенком на руках. Она растерянно ходила от щели к щели, заглядывая в каждую из них, будто разыскивала что-то. Вера вначале подумала, что это ночная соседка. Рост, одежда, ребенок – все похожее. Неужели она успела сюда прийти? Только что она ищет?
Вера остановилась и стала всматриваться: показалось, что женщина хрипло, обессиленно рыдает. Перед глазами вдруг появилось лицо человека, пророчившего ребенку смерть. Злые глаза, черные всклокоченные волосы, узкий тонкогубый рот… Таким представлялся в воображении этот человеконенавистник…
Когда женщина подошла поближе, черты ее заплаканного лица показались очень знакомыми. За многие сутки своего невеселого путешествия Вера не раз встречала вот такие заплаканные женские лица. Случалось и так, что человек пытался улыбнуться, а казалось, вот-вот заплачет. Только, видно, этой женщине с ребенком на руках было сейчас очень плохо. Слезы застилали ее глаза, она ходила, как заводная, туда – сюда. Какой-то согбенный старик с палкой в руках неотступно следовал за нею. Вера услышала, как одна из женщин рядом с ней сказала своей соседке:
– Все, бедная, переживает, все ищет. С самого того налета… А разве найдешь в такой сумятице?
«Что она ищет? – не поняла Вера. – Чего не может найти?»
Она снова посмотрела на женщину с ребенком. Спеленутое в белую простыню дитя спокойно, даже безразлично посматривало вокруг черными, как угольки, глазами. «Живое дитятко!» Это было главное. На душе отлегло. Потом Вера заметила, что ребенок не тот. Значит, и женщина не та.
– Что же тут случилось?
В эту минуту женщина обернулась, и Вера удивленно вскрикнула, узнав постаревшую, осунувшуюся Аню Бубенко.
– Анечка, ты? – рванулась она к подруге и крепко обняла ее с малышом.
– Я, Верочка, – странно безразлично ответила Аня и начала медленно опускаться на землю. Ребенок остался на руках у Веры.
– Что с тобой, Анечка? Что ты ищешь? – дрожащим голосом спросила Вера.
Аня упала головой к ней на колени, заплакала, зарыдала так сильно, что люди поблизости оглянулись на нее. Губки малыша тоже искривились горькой гримаской, – вот-вот заплачет.
– Тише, мой маленький, – зашептала Вера, ласково прижимаясь к нему щекой, – тише, мой милый… – а сама чувствовала, как слезы горьким комком подступают к горлу, и трудно произнести слово. Но понимая, что плакать нельзя, что надо как-то утешить, успокоить подругу, она обняла ее свободной рукой за плечи.
Аня точно очнулась от своего горя, вскочила, потянула Веру за руку:
– Идем! Скорее пойдем, слышишь?
– Куда?
– Искать моего Толика!
И тут же, словно лишившись сил, опять упала на землю, начала сбивчиво рассказывать.
Во время ночного налета на станцию Аня стояла в очереди у эвакопункта. Одна бомба разорвалась совсем близко, и несколько человек были ранены осколками. Поднялась паника, люди метнулись в разные стороны. Схватив своих малышей, бросилась бежать и Аня. Бежала куда глаза глядят. Водоворот толпы неумолимо нес и ее. Она не могла остановиться, на бегу спотыкалась, падала, вскакивала и снова бежала…
Когда наконец удалось втиснуться в щель, где и для них нашлось местечко, вдруг увидала, что на руках у нее один ребенок. Где же второй? И вспомнила, что несколько минут назад какой-то мужчина крикнул ей: «Как вы несете? Головой вниз… Давайте я помогу!» А теперь нет ни мужчины, ни ребенка…
– Где он, этот человек?.. Где же он?.. О боже!..
Не обращая внимания на близкие разрывы бомб, Аня выскочила из щели. Бросилась туда, откуда, казалось, слышала голос мужчины. Люди бежали, кричали, суетились, падали, а того, кто нужен, среди них не было… Стала кричать, звать, – никто не откликался. Зазвенело-застучало в голове, ходуном заходила земля под ногами… Если бы не малютка на руках, так хоть под бомбы бросайся…
Аня вернулась к той же щели. А вдруг мужчина упал где-нибудь тут? Он ведь бежал рядом… Может, ранен, засыпан землей?
Все пересмотрела, руками перещупала, – нигде никого. Упала в бессильном горе на землю и заплакала. И дитя вместе с ней…
Встала, когда бомбежка кончилась. Дрожащей паутинкой возникла-затрепетала надежда: может, еще объявятся из какой-нибудь щели, малыш голос подаст…