Расстаемся ненадолго - Кулаковский Алексей Николаевич. Страница 45
Узелок в руках, а что в узелке – не до того. Не хлеб, понятно, не вода, без чего не обойтись в дороге.
И не вспомнить, была ли во рту за эти дни хоть махонькая маковка?.. Мучила жажда, в горле – противная горечь. Перед встревоженным мысленным взором часто вставали сыновья, Никита Минович со своими добрыми беспокойными глазами. Хватит ли сил, успеет ли добраться до дома, повидать, обнять сыновей?.. Представлялся родной дворик, будто все еще ухоженный, зеленый, не тронутый войной. И колодец в углу дворика, под сенью старой груши-дички. Во всей деревне не сыскать такой прозрачной, студеной воды. Один бы маленький глоточек сейчас из своего колодца!..
На рассвете пятого дня дороги Анна Степановна попала под бомбежку. Военные подобрали ее, раненую, тут же, на машине, оказали первую помощь, довезли до одной из областных больниц.
Больница вскоре эвакуировалась, и Анна Степановна очутилась в далеком тыловом городке. Больше месяца ее лечили здесь. А когда и этот городок стал прифронтовым, эвакуационные органы направили ее в Воронеж.
Жизнь в то время в Воронеже была напряженно-кипучей, тревожной. Сверх всяких мощностей, круглые сутки работали предприятия, хотя вокруг них и на подступах к городу уже стояли зенитные батареи. Посты противовоздушной обороны дежурили беспрерывно. В какое учреждение ни зайди, в любое время дня и ночи застанешь там людей: работа не прекращалась.
В областном отделе народного образования Анну Степановну приняла молодая женщина в темно-коричневом, ладно скроенном платье, со скромной гладкой прической, с бледным, усталым лицом – отдыхать, бывать на свежем воздухе, видно, доводится урывками. Просмотрев документы Анны Степановны, она посоветовала ей податься в Анненский район области, заметив, что туда уже направлены некоторые учителя из Белоруссии.
Могла ли Анна Степановна не поинтересоваться, не узнать, кто туда направлен!
И женщина начала поспешно, вроде как нервно даже, переворачивать кипы бумаг на столе, в шкафах, перелистывать подшитые и неподшитые листы в папках. Копалась она в них долго, и Анна Степановна уже поняла, что не так-то просто найти тут что-либо из искомого: память у женщины, видать, неплохая, а вот любви к порядку в делах нет.
– Не ищите уж очень-то, – попробовала Анна Степановна остановить ее, – стоит ли время тратить!
– Нет, почему же? – не согласилась женщина. – Здесь у меня все должно быть.
А Трутиковой как-то не по себе стало: вспомнила – в коридоре, за дверью этого кабинета, в ожидании приема толпятся люди…
– Вот, нашла одного! – довольно воскликнула женщина. – Балашов Иван. Не знаком?
Анна Степановна разочарованно покачала головой.
– Короче говоря, поехали туда ваши, – заверила женщина, – несколько человек поехало.
Вечером того же дня Анна Степановна села в пригородный поезд. В вагоне было тесно, темно, широкие верхние полки опущены так, что получились чуть не сплошные нары. Люди наперебой стремились занять их, потому что там, хоть и в темноте, и пожитки свои можно пристроить, и самим прилечь.
Анна Степановна тоже протиснулась на полку, возле самой стенки. Рядом, уткнувшись в мешки, лежали две женщины, за ними какой-то старик с петухом в кошелке, дальше – парень в старой шинели и толстушка-молодица. Эти двое, разместившись, долго и восторженно о чем-то шептались, как видно, радуясь, что повезло рядком лечь, занять местечко поуютнее.
Из кошелки, прервав сладкий шепот молодых, подал свой голос петух.
– Что тут еще такое? – как-то смешно возмутился парень из-под шинели, которой и сам успел укрыться, и молодицу укрыть. Старик промолчал, а одна из соседок ответила:
– Курица. Не слышишь, что ль?
– Не курица, а петух, – раздраженно уточнил старик.
– Спихну я тебя отсюда вместе с петухом! – незлобиво пригрозил парень.
– Смотри, чтоб я тебя не спихнул!
– Ну-ну! – парень резко поднял голову.
– Ти-их-хо, – зашептала на него молодица, – зачем он тебе, этот старик?
С минуту они лежали молча, но вот парень снова накинулся на старика:
– Сверну я голову твоему петуху, икнуть не успеешь!
– Смотри, чтоб я тебе не свернул.
– Что-о?
– Ти-ихо ты, тихо!
Кто-то из тех, что рассаживались в конце полок, придавил парню ноги, и он, забыв о старике, обрушился на него:
– Куда лезешь, морда? Ослеп, что ли? Расселся!
– А ты разлегся. Гляди, а то за ноги да вниз!..
– А ну попробуй! – парень приподнялся на локте. – А ну тронь!
– Ти-их-хо! – опять послышалось из-под шинели. Молодица высвободила свою пухлую короткую руку и, словно крюком, зацепила парня за шею, притянула к себе.
Но вот послышались дробный стук по полкам и голос кондуктора. За кондуктором шел контролер, проверяя билеты.
Парень тотчас закутался в шинель, притих.
– Ваши билеты, граждане, ваши билеты! – оповещал кондуктор, светя фонарем и постукивая свернутыми флажками по полкам. – Ваш билет, гражданин! – обратился он к парню в шинели и постучал флажками по каблукам его сапог.
Тот не отозвался, притворившись спящим. Проводник еще раз постучал по его каблукам, и тогда подхватилась молодица: – Вот наши билеты!
Она протянула контролеру картонку.
Контролер взял билет, поднес к фонарю, проверил на свет компостер с одной и другой стороны и спокойно заметил:
– Так это один билет, а где второй? Гражданин! – уже громче произнес он. – Гражданин, проснитесь!
– В чем дело? – отозвался наконец парень, подбирая под себя ноги.
– Проверка билетов, гражданин, прошу ваш билет!
– Я вам не гражданин, а военнослужащий. Не видите?
– А темно, товарищ, темно. Кто вас знает, кто вы такой. Нам ваш билет, и только.
– Я военнослужащий, ясно?
– Все равно, билет…
– Нету у меня никакого билета. Я имею право!..
– Предъявите ваш воинский документ, – потребовал контролер.
Парень ответил, что он не показывает документы всяким штатским, и с головой накрылся шинелью.
Вскоре пришли двое военных и сняли его с полки как самозванца.
– Ага, кто кого спихнул? – возликовал ему вслед старик.
Анна Степановна в гневе наблюдала за всем этим из своего угла. Парень в старой шинели – и ростом невысок, худенький, с чистым и приятным лицом – показался ей омерзительным, страшным. Вспомнился случай, рассказанный соседкой по больничной палате. Шла она, эта соседка, на восток пробиралась… Сколько таких шло! Присоединился к ней парень, вроде вот этого, в военной форме, с перевязанной рукой. Два дня шел. Прикинулся раненым в бою, помогал нести, везти. А потом, ночью, обокрал и исчез.
Когда, наконец, Анна Степановна сошла на станции, ей показалось, что в вагоне, в котором только что ехала, совсем не было воздуха. Так легко теперь дышалось, так легко шагалось! Ночь выдалась нетемной, потому хоть и нет нигде фонарей, и дощатый перрон, и маленький вокзальчик просматривались довольно хорошо. На фронтоне вокзала белела вывеска с большими черными буквами: АННА. Вот ведь как – станция-тезка! Никогда и не слышала о ней. А довелось приехать… Кто знает, может, и работать приведется тут…
Анна Степановна получила направление в деревню Старая Чигла, что в тридцати километрах от районного центра, в школу-семилетку. Учителей там не хватало и до войны, а в войну так и подавно.
Где на лошадях, где на волах добиралась она в эту Старую Чиглу. И пешком порядком прошагала. Не раз по дороге набегали тучи, хлестал дождь, Анна Степановна промокала до нитки и снова просыхала. И когда наконец, после очередного дождя, встречные люди подсказали, что за следующей горкой – Чигла, она почувствовала такую усталость, такую тяжесть в ногах, что казалось, с места не сдвинуться, а чтоб на пригорок забраться – страшно и подумать.
Выбрала зеленую прогалинку у дороги, опустилась на колени, на руки, легла. Трава мокрая, но ведь и одежда – хоть выжимай, так что все равно… Полуденное солнце светило весело, грело и сушило старательно, и холодок от мокрой одежды почти не ощущался. Потянуло даже на дрему, тихую, истомную.