Лишний в его игре - Филипенко Алена. Страница 26

— Ты что-то хотел? — улыбается она, поднимая на меня глаза.

— Да, дай денег.

— Там, на консоли, лежит для тебя кое-что. — С этими словами она уходит в работу. Смотрит в лист бумаги и что-то чиркает в нем красной ручкой.

Я выхожу в прихожую, одеваюсь и обуваюсь, на автомате провожу рукой по консоли, где мама обычно оставляет мне деньги, и… нащупываю пустоту. Возвращаюсь в гостиную и с возмущением говорю маме, что денег нет.

— А я и не говорила, что там будут деньги. — Она спокойно убирает проверенную работу в правую стопку и кладет перед собой новый лист из левой. — Я сказала, что там будет кое-что для тебя.

— Что? Там ничего нет!

— Еще раз посмотри и увидишь.

Осматриваю консоль. На ней только какой-то лист. Беру его в руки и читаю.

Система распределения карманных денег:

Пятерка — плюс пятьдесят рублей.

Четверка — плюс тридцать рублей.

Тройка — минус шестьдесят рублей.

Двойка — минус сто рублей.

Приход домой до девяти — плюс двадцать рублей.

Приход домой после девяти — минус пятьдесят рублей.

Час дополнительного английского — плюс двадцать рублей.

Час дополнительной математики — плюс двадцать рублей.

Уборка (за одну комнату) — плюс двадцать рублей.

Бардак в комнате — минус сорок рублей.

Поход за продуктами — плюс десять рублей.

Вынос мусора — плюс десять рублей.

Ругательство — минус десять рублей.

Прогул урока — минус сто рублей.

Прогул одного дня школы — минус двести рублей.

Вандализм — минус пятьсот рублей.

Привод в участок — еще минус пятьсот рублей…

И так далее, список идет до самого низа листа.

— Мам, это что такое? — Вернувшись к ней, я сердито трясу листком.

— Там же все написано. Читать ты умеешь. — Мама чиркает ручкой в работе.

— Можешь просто дать денег?

Она раздраженно убирает лист в правую стопку. Смотрит на меня:

— Сколько?

— Рублей двести хотя бы.

— Хорошо. С тебя: уборка во всем доме вместе с ванной, два часа дополнительного английского и два — математики, поход за продуктами и вынос мусора, и, так и быть, двадцать рублей я дам тебе авансом.

Я просто офигеваю:

— Чего?! Мам, я гулять собрался. Мне деньги нужны сейчас .

— Деньги теперь выдаются по новым правилам. Это не обсуждается.

— Но это же бред! Это дерьмовая система!

— Минус десять рублей! — припечатывает она.

Я рычу от отчаяния:

— За пятерку плюс пятьдесят рублей, а за двойку минус сто? Я так никогда не останусь в плюсе! Это все несправедливо!

— Привыкай к взрослой жизни, — она неумолима.

— Мам, мне нужны карманные! Как мне вообще теперь жить? Как с друзьями гулять? Они в кино, а мне куда? Ждать их на улице? Ты меня изгоем хочешь сделать?

Мама садится на стул боком, складывает перед собой руки домиком.

— Ну давай подумаем вместе, что можно сделать, — говорит она с фальшивым участием и притворяется, что думает. — Например, ты можешь найти подработку.

— Найти… что? — Я, наверное, ослышался, настолько это нелепо звучит.

— Подработку. В твоем возрасте уже многие работают. Как раз заработаешь себе на карманные расходы.

Что с ней? Она башкой ударилась или прикалывается? Но нет. Мама открывает ящик стола, достает газету и хлопает ею по столу. На последней странице — вакансии с описанием обязанностей и телефонами работодателей. Некоторые вакансии обведены ручкой.

— Я уже отобрала для тебя те, что без опыта и с частичной занятостью. Можешь пойти расклейщиком объявлений, или вот еще: телефонный оператор, выгульщик собак, продавец молочных коктейлей. А в книжный требуется уборщик…

— Ты хочешь, чтобы я проветривал псину, лепил объявы и драил полы? — брезгливо уточняю я.

Мне кажется, мама издевается. Но вид у нее совершенно серьезный.

— Да, а что такого? Любая работа — дело достойное.

Чтобы я устроился расклеивать объявления? Был чернорабочим? Да ни за что!

— Тебя что, укусил Скрудж Макдак? — Я взрываюсь от обиды. — Почему так со мной поступаешь? Я живу как обычно. Я ничего не делаю! Почему вдруг так жадничать стала?

— Вот именно, Ярослав, — строго говорит мама. — Чтобы стать лучше, ты ничего не делаешь.  И дальше так продолжаться не может. Я слишком многое спускала тебе с рук. Ты постоянно прогуливаешь учебу, не вылезаешь из двоек. Мне надоело, что меня каждую неделю вызывают в школу и отчитывают за тебя, как сопливую девчонку! — С каждым словом мама повышает голос. — Учителя пророчат, что ты не перейдешь в одиннадцатый класс, если так будет дальше! Надоело вытаскивать тебя из милиции. Надоело стоять над тобой на улице, контролировать, чтобы стер с заборов свою дурацкую мазню, и краснеть перед прохожими! Мне все надоело!

Не найдя слов для спора, я опять рычу. Выбегаю из дома и громко хлопаю дверью.

В горле — невозможный ком обиды. Да что с ней? Я и так живу на птичьих правах! Куда уж хуже! Но оказывается, хуже наступило сейчас. И теперь я с тоской осознаю, как же хорошо я раньше плохо жил.

* * *

В субботу после школы с Никитиным идем к Фиалкину. Дома у него бардак: в прихожей навалена обувь, ванная вся заставлена тазами и увешана трусами и колготками, кухня пестрит горшками с рассадой и банками с соленьями. Мне нравится. Так уютно!

Мама Фиалкина веселая, простая, радуется гостям, нисколько не стесняется пятен на халате. Голос у нее игривый, визгливый. Бодро плюхая на тарелки сосиски с пюрешкой — так, что часть пюрешки разлетается по столу, — она сообщает:

— Все, обед готов, садитесь жрам-с, пожалуйста! — И гордо ставит рядом банку помидоров и банку томатной пасты.

Стол без скатерти, и мне это тоже нравится. Нравится, что у тарелок отколотые края, а вилки с кривыми зубьями. Я ем сосиски и картошку. Кажется, вкуснее я ничего не пробовал!

Помидоры из банки достаем прямо руками. Фиалкин и сосиску ест руками — макает ее сначала в картошку, потом — в банку томатной пасты и кусает. Я следую его примеру. Вскоре на красной массе появляются желтые следы картошки. Если бы мама все это увидела, ее бы инфаркт хватил. Эта трапеза меня восхищает. По духу — очень мое. Как здорово — свобода, никаких правил поведения за столом!

Вечером мама занимается с Хмурем. Он обычно припирается по понедельникам, но в этот раз мама перенесла занятие. Я в своей комнате смотрю «Дарью» по MTV. Наконец слышу звон колокольчика: так мама зазывает на ужин. Значит, кончилось занятие.

Стол накрыт белой выглаженной скатертью и сервирован так, будто к нам вот-вот придет королевская семья. Букет свежих цветов, мельхиоровые приборы, фарфоровые тарелки, кораблики из льняных салфеток — все выглядит цельной композицией, места для каждой вещи высчитаны чуть ли не по линейке.

Справа от моей тарелки лежат три ножа — для горячего, закусок и сыра. Слева — три вилки: основная, закусочная и салатная. Как всегда, меня что-то сковывает. Голод исчезает, накатывает тошнота. Такие ужины для меня — сплошное мучение.

Сажусь на стул как в пыточное кресло. И вдруг замечаю: стол накрыт на троих. Хмурюсь:

— А кто третий?

Мама загадочно улыбается:

— Сегодня у нас будет гость.

— Кто?

— Сейчас узнаешь.

Я слышу тихий плеск из ванной комнаты. Хм. Этот гость уже дома? Почему я не заметил, как он вошел? И тут на пороге столовой появляется… Хмурь. Я пялюсь на него во все глаза. Он — гость? С какого перепугу? Мама приветливо улыбается:

— Яра, я решила позвать Даню на ужин. Ты же не будешь против компании?

Хмурь садится за стол. Берет льняную салфетку, изящно сворачивает пополам, кладет на колени сгибом к себе, расправляет складки. Мама следит за его движениями с восторгом. А я вот обычно этой салфеткой вытираю руки… Мама ругается, объясняет, что она для покрытия, а руки вытирают бумажными. Но я то пропускаю это мимо ушей, то специально вредничаю.