Фатальная ошибка - Катценбах Джон. Страница 46

— Я очень часто думаю о них. Ничего не могу с собой поделать. — Она потянулась к коробке с салфетками. В углах ее глаз скопились слезы, но она скупо улыбнулась и глубоко вздохнула. — Вы не думали о том, почему преступление так губительно сказывается на людях?

Я не стал отвечать, зная, что она ответит сама.

— Потому что оно всегда неожиданно, оно выпадает из обычного порядка вещей. Мы к нему не готовы. Оно становится сугубо личным делом, интимным переживанием.

— Да, это верно.

Она посмотрела на меня долгим взглядом:

— Профессор-историк гуманитарного колледжа. Адвокат в провинциальном городке, специалист по разводам и скромным сделкам с недвижимостью. Школьный консультант и тренер. И студентка, изучающая историю искусства и витающая в облаках. Где они могли взять ресурсы, чтобы справиться с этим делом?

— Хороший вопрос. Где?

— Вот это как раз то, что вам надо понять. Не просто что они думали и что делали, а где черпали ум и силу.

— Ясно… — протянул я.

— Потому что в конце концов им пришлось заплатить очень высокую цену.

Мне нечего было сказать, и она заполнила паузу:

— Задним умом мы все крепки. Но когда ты в гуще событий, все далеко не так ясно. И ничего не получается у нас так чисто и аккуратно, как нам хотелось бы.

21

Ошибка за ошибкой

Чем глубже Скотт погружался в чтение, тем сильнее росла его тревога.

Наутро после крайне неудовлетворительной дискуссии с Салли и Хоуп он с чисто академической методичностью занялся изучением явления, называвшегося Майклом О’Коннелом. Спустившись в библиотеку колледжа, он запасся целой кучей литературы о навязчивых неврозах. Книги, газеты и журналы загромождали стол в углу читального зала. В зале стояла тяжелая, давящая тишина, Скотт чувствовал, что начинает задыхаться. Он был чуть ли не в панике, сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

Все прочитанное им за это утро наполняло его отчаянием. Смерть, смерть и смерть. Девушки, женщины средних лет и даже пожилые становились жертвами мужчин, одержимых идеей преследования. Все они страдали, большинство были убиты, а у выживших навсегда оставалась незаживающая травма.

Они жили в самых разных краях — на севере и на юге, в Соединенных Штатах и за границей. Среди них были молодые студентки вроде Эшли и более взрослые женщины. Богатые и бедные, образованные и не очень. Все это не имело никакого значения. Мужчины, преследовавшие их, были их бывшими мужьями, любовниками, сотрудниками или бывшими одноклассниками. Женщины обращались за поддержкой к закону, к родным и друзьям — иначе говоря, пытались всеми возможными способами отделаться от непрошеного назойливого внимания со стороны мужчин, испытывающих непреодолимую тягу к преследованию.

И все их крики о помощи были бесполезны.

Их закалывали ножом, избивали до смерти, в них стреляли. Некоторым удавалось спастись. Но немногим.

Иногда вместе с женщинами погибали их дети, сотрудники или соседи. Побочные жертвы неистовства.

У Скотта кружилась голова от этого наплыва информации. Ему становилось худо при мысли о той западне, в которую попала Эшли. Лейтмотивом всех этих книг, брошюр и статей была любовь.

Конечно, это была не настоящая любовь. Это было какое-то извращенное чувство, зарождавшееся в самых темных глубинах человеческого сердца и воображения. Ему было место не на валентинках фирмы «Холлмарк», а в изданиях по судебной психиатрии. Но любовь такого рода неизменно присутствовала во всех случаях, о которых Скотт читал, и это пугало его больше всего.

Он просматривал книгу за книгой, изучал трагедию за трагедией, пытаясь найти историю, которая подсказала бы ему, что делать. С растущим беспокойством он лихорадочно листал страницы, отбрасывая одну книгу и хватая наугад другую. Как историк, исследователь, он верил, что где-то, в каком-то абзаце, содержится ответ. Он жил в мире здравого смысла и логических закономерностей. Не могло быть, чтобы его мир не помог ему.

Но постепенно Скотт с ужасом убедился, что его поиски тщетны.

Он так резко поднялся с места, что тяжелый дубовый стул опрокинулся с грохотом, который в тишине библиотеки прогремел как орудийный залп. Взгляды всех присутствующих уперлись ему в спину, но он кинулся прочь, ничего вокруг не замечая и держась за сердце, словно был ранен или контужен. Паника полностью овладела им. Горло его свело судорогой, он отчаянно замахал руками и побежал сквозь зал каталогов, мимо шокированных библиотекарш за стойкой, которые в жизни не видели, чтобы печатное слово производило на читателя такое действие. Одна из них окликнула Скотта, но он ничего не слышал, он уже выскочил из библиотеки и оказался под затянутым тучами небом. Он не чувствовал холода — в сердце его воцарился холод куда более сильный. Им владела одна мысль: спасти Эшли. Скотт не знал, как это сделать, но понимал, что надо действовать как можно быстрее.

Для Салли день тоже начался с решений, которые, на ее взгляд, были исключительно разумны.

Первым делом, как она считала, надо было точно установить, что собой представляет личность, возникшая в их жизни из-за Эшли. Ясно было одно: он мастерски обращается с компьютером и сумел благодаря этому изрядно им всем насолить. Салли пришла в голову мысль передать всю имеющуюся у них информацию полиции, но она отказалась от этого намерения — главным образом потому, что не была уверена, сделают ли они что-нибудь, выслушав ее жалобу. Кроме того, она боялась, что это нарушит конфиденциальность ее отношений с клиентом. Нет, пока что привлекать к этому делу полицию нельзя, решила она.

Ее беспокоило, что О’Коннел — если это действительно он все подстроил, в чем она не была до конца уверена, — был, судя по всему, ловок и хитер. Это было опасно. Он, похоже, знал, как можно безнаказанно навредить человеку, не прибегая к физической силе или оружию. И она очень боялась, что он способен капитально испортить им жизнь.

Однако нельзя забывать, сказала она себе, что О’Коннел все-таки им неровня. А говоря точнее, неровня ей. Насчет Скотта она сомневалась. Годы работы в рафинированном гуманитарном сообществе сгладили грубоватую резкость, которая привлекла ее, когда она выходила за него замуж. Он был ветераном войны, что в те годы было непопулярно, и подходил к работе с трезвой практичностью, которая тоже ей нравилась. А когда он защитил диссертацию, и они поженились, и родилась Эшли, и Салли пошла по юридической стезе, она вдруг увидела, что характер мужа стал мягче. На него, как и на его талию, повлияло приближение среднего возраста.

— Значит, так, мистер О’Коннел, — произнесла Салли вслух, — вы напали не на то семейство. Готовьтесь к сюрпризам.

Она опустилась в кресло и потянулась к телефону. Покрутив настольную картотеку «ролодекс», она нашла номер, который ей был нужен, и быстро набрала его. Секретарша попросила ее подождать, и она запаслась терпением. Наконец в трубке раздался голос, придавший ей уверенности:

— Мерфи на проводе. Чем могу быть вам полезен, мадам адвокат?

— Добрый день, Мэтью. У меня возникла небольшая проблема.

— Знаете, миссис Фримен-Ричардс, это единственная причина, по которой люди звонят мне по этому телефону. Стали бы иначе они болтать с частным детективом! И что же случилось в вашем симпатичном городишке на этот раз? В деле о разводе неожиданно возникли непредусмотренные неприятные осложнения?

Салли представила себе Мэтью Мерфи за его рабочим столом. Его офис находился в грязноватом, обветшалом доме в Спрингфилде, в двух кварталах от здания федерального суда, по соседству со старым запущенным районом. Очевидно, Мерфи устраивала невзрачность этого места. Он избегал всего яркого, привлекающего внимание.

— Нет, Мэтью, это не дело о разводе.

Она могла бы позвонить кому-нибудь из более видных детективов. Но у Мерфи за плечами был богатый опыт работы с самыми разными делами, а его нетерпимость по отношению к любым нарушениям порядка могла в данном случае пригодиться. Кроме того, при обращении к человеку из своего города был риск, что пойдут нежелательные слухи.