Фатальная ошибка - Катценбах Джон. Страница 9

Конкорд — живописный район с величественными зданиями, где все дышит прошлым. Помимо обычного зеленого пояса с впечатляющей публичной библиотекой и частной подготовительной школой, здесь имеется довольно необычный центр со множеством модных лавок. Когда я был моложе, я часто водил своих детей по местам бывших боев и читал им знаменитую поэму Лонгфелло. [11] К сожалению, в Конкорде, как и во многих городах Массачусетса, история оттеснена на задний план современным градостроительством. Однако дом, в котором жил молодой человек по имени Уилл Гудвин, был старинный, построенный в стиле фермерских жилищ раннеколониального периода и не столь импозантный, как более поздние здания. От ворот к дому надо было пройти ярдов пятьдесят по усыпанной гравием дорожке. Перед домом кто-то, явно не жалея времени, выращивал цветы. На блестящем белом фронтоне виднелась маленькая табличка с датой «1789». Кроме главного входа, имелся боковой, к которому вел дощатый пандус для инвалидной коляски. Я прошел к главному входу, где ощущался аромат растущих рядом гибискусов, и негромко постучал.

Мне открыла стройная женщина с седыми волосами, однако далеко не пожилая.

— Что вам угодно? — вежливо спросила она.

Я представился и извинился за то, что явился без предупреждения, поскольку в колледже мне не дали номер их телефона. Объяснив ей, что я писатель и интересуюсь некоторыми преступлениями, совершенными в последние годы в Кембридже, Ньютоне и Сомервиле, я спросил, не могу ли я задать ей несколько вопросов об Уилле или, еще лучше, поговорить с ним самим.

Моя просьба неприятно поразила ее, но она не захлопнула дверь у меня перед носом.

— Не уверена, что мы сможем вам помочь, — ответила она так же вежливо.

— Прошу прощения за неожиданное вторжение, — сказал я, — но у меня всего несколько вопросов.

Она покачала головой.

— Он не может… — начала она, затем остановилась, глядя на меня. Ее нижняя губа задрожала, на глаза навернулись слезы. — Это было… — сделала она вторую попытку, но тут послышался голос из глубины дома:

— Мама, кто это?

Она колебалась, словно не зная, что сказать сыну. Посмотрев поверх ее плеча, я увидел молодого человека, выехавшего на инвалидной коляске из комнаты сбоку. Лицо его было бледно, лишено красок, длинные каштановые волосы спутанными прядями падали на плечи. Бледно-красный шрам пересекал зигзагом правую половину лба, заканчиваясь почти у самой брови. Руки были жилистыми и мускулистыми, а грудь — впавшей, чуть ли не хилой. Глядя на крупные кисти рук с длинными красивыми пальцами, можно было представить себе, каким он был когда-то. Он подкатил к нам.

— Знаете, это было очень тяжело, — сказала мне вдруг его мать с подкупающей прямотой.

Колеса коляски жалобно взвизгнули, когда молодой человек затормозил.

— Добрый день, — произнес он дружелюбно.

Я опять представился и сказал, что интересуюсь преступлением, жертвой которого он стал.

— Преступлением? — спросил он и тут же добавил: — Но в нем не было ничего такого уж интересного. Обычное уличное нападение. Во всяком случае, я ничего не могу об этом рассказать. Два месяца провалялся без сознания, а потом вот… — Он указал на инвалидную коляску.

— Полиция никого не арестовала?

— Нет. Даже когда я пришел в себя, от меня было мало толку. Я абсолютно ничего не мог вспомнить о самом происшествии, ни одной детали. Похоже на то, как на компьютере стираешь написанное клавишей обратного хода и буквы исчезают одна за другой. Где-то в памяти компьютера они остаются, но как их найти? Они стерты.

— Вы возвращались домой со свидания?

— Да. И больше ни разу не разговаривал с этой девушкой. Вряд ли стоит удивляться — я же был развалиной. Да и остаюсь ею. — Он криво усмехнулся.

Я кивнул:

— Значит, копы так ничего и не раскопали?

— Раскопали кое-что любопытное.

— Что именно?

— Они нашли двух парнишек в Роксбери, которые пытались использовать мою карту «Виза». Сначала они думали, что эти мальчишки на меня и напали, но оказалось, что те нашли карту на городской свалке.

— А как они это установили?

— В Дорчестере, в нескольких милях от свалки, кто-то нашел также мой бумажник со всеми документами — водительскими правами, студенческой карточкой на питание, полисом социального страхования, медицинским полисом и прочим. Все, что у меня украли, было раскидано по всему Бостону. — Он улыбнулся. — Как и мои мозги.

— А чем вы теперь занимаетесь? — спросил я.

— Теперь? — Уилл взглянул на мать. — В основном жду.

— Ждете? Чего?

— Ну, не знаю. Сеансов реабилитации в Центре лечения черепно-мозговых травм. Того дня, когда я смогу наконец выбраться из этой коляски. Что мне еще остается делать?

Я собрался уходить, и мать Уилла уже стала закрывать за мной дверь.

— Послушайте, — окликнул он меня, — как вы думаете, найдут они когда-нибудь того типа, который сделал это?

— Не знаю, — ответил я. — Но если я что-нибудь выясню, то дам вам знать.

— Хотелось бы узнать его имя и адрес, — произнес он ровным тоном. — И предпринять кое-что.

Разговор с глубоким подтекстом

«В преступлении, — рассуждал Майкл О’Коннел, — большое значение имеют связи. Для того чтобы тебя не поймали, нужно устранить все слишком явные контакты. Или, по крайней мере, затушевать их как следует, и тогда они будут менее заметны какому-нибудь чересчур дотошному сыщику». Улыбнувшись, он на минуту прикрыл глаза, отдаваясь во власть вагонной качке. Во всем теле у него еще вибрировали электрические волны возбуждения. После драки он обычно чувствовал странное умиротворение, хотя мышцы его при этом напрягались и сокращались. Интересно, подумал он, всегда ли насилие будет для него так соблазнительно?

У его ног лежал дешевый синий рюкзак из холстины, лямку он намотал на запястье. В нем была пара кожаных перчаток, пара хирургических латексных перчаток, двадцатидюймовый кусок водопроводной трубы и бумажник Уилла Гудвина, — правда, это имя он еще не успел посмотреть.

Поскольку у Майкла было пять разных предметов, надо было выходить на пяти разных станциях.

Он понимал, что такая осторожность, возможно, даже чрезмерна, но в этом деле лучше перестараться. Труба, несомненно, запачкана кровью парня, как и кожаные перчатки. На его собственной одежде и кроссовках тоже, наверное, осталась кровь, но утром он выстирает одежду в прачечной-автомате и устранит все микроскопические следы, ведущие к тому человеку. Рюкзак он выбросит на свалке в Броктоне, а свинцовую трубу — на стройке в центре города. Бумажник, освободив его от наличности, можно будет выкинуть в урну около станции метро в Дорчестере, а кредитные карточки лучше всего разбросать на улицах в Роксбери — там черномазые ребятишки, по всей вероятности, подберут их и попытаются использовать, что будет очень кстати. Бостон еще не совсем избавился от расовых предрассудков, и в преступлении, скорее всего, обвинят мальчишек.

А от хирургических перчаток он спокойно избавится по пути домой, запихнув их в какую-нибудь урну неподалеку от Центральной больницы Массачусетса или больницы Бригэма. Если даже их там обнаружат, то не придадут этому значения.

Интересно, убил он парня, который поцеловал Эшли, или нет?

Вполне возможно. Первый удар пришелся в висок, и Майкл слышал, как треснула кость. Парень опрокинулся спиной на дерево, что было удачно, так как заглушило звук удара о землю. И даже если кто-то, услышав что-то, и выглянул из окна, то дерево и припаркованные автомобили наверняка помешали ему разглядеть О’Коннела и этого парня, поцеловавшего Эшли. Оттащить тело в темный переулок было совсем нетрудно. Он еще пнул его несколько раз — это был взрыв ярости, почти такой же неудержимый, как оргазм, и так же резко прекратившийся после достижения кульминации. Запихнув тело за металлические баки, Майкл вытащил у него из кармана бумажник, сунул самодельное оружие в мешок и зашагал в темноте к станции метро на Портер-сквер.