По шумама и горама (1942) (СИ) - "Д. Н. Замполит". Страница 2

— Знаете, что это?

— Итальянка, — заторможенно ответил один из хозяев.

— А что будет, если я ее уроню?

— Брось эти дурацкие шутки, дечко! — даже не дрогнул широким лицом малый лет тридцати.

— Бросить? Да легко, — широко улыбнулся я. — Но сперва поговорим.

Свободной рукой развернул шубару, чтобы звездочка-петокрака встала на свое место.

Четники кто неотрывно смотрел на гранаты, кто покосился на сложенное в углу оружие, но все застыли, сообразив, что из не сильно большой комнаты убежать не успеют.

— Так что, поговорим?

— Поговорим, — согласился широколицый и отодвинул глиняную миску с кашей. — Ты кто такой?

— Командир ударной роты Первой партизанской бригады Владо Мараш. А ты?

— Командант Сараевской бригады поручник Сава Дериконя.

— Ты-то мне и нужен, — я полуобернулся и свистнул оставшимся на улице.

Партизаны заходили в натопленную избу, отчего в ней сразу стало прохладно и тесно, а лица четников понемногу менялись с испуганных или удивленных на завистливые — три пулемета и четыре автомата на десять человек это вам не баран начхал.

Убедив собеседников в нашем подавляющем огневом превосходстве, мы с Лукой вернули гранатные чеки на место.

— Вчера в пяти километрах от вашего штаба, — мягко начал я, пристально глядя в глаза поручнику, — на дороге от Олова до Семизоваца неизвестные в шапках с сербскими кокардами обстреляли два партизанских грузовика из пулемета.

Дериконя напрягся — у нас тут без малого гражданская война, за такое могут пристрелить, а не просто побить, пусть и ногами. Прямо тут, под закопченными балками потолка, на которых висели вязки лука и чеснока.

— Во-первых, — продолжил я, — прошу немедленно обратить внимание на качество стрелковой подготовки во вверенной вам бригаде.

Один из четников глухо заворчал в густую бородищу.

— А во-вторых, — посмотрел я на него, — у нас приказ в случае повторения подобного, отвечать огнем на поражение. Как мы стреляем, показать?

— Наслышан, — буркнул командант.

А бородач выругался сквозь зубы, и посылал проклятия на головы безбожных коммунистов.

Разгреб слои одежды на вороте, выудил крестик на гайтане и показал ему:

— Такой же православный, как и ты.

— Жидам служишь! — взвился бородач, чем живо напомнил мне покойного Бубку Шопича.

— В разум приди, уяче, чушь несешь.

— Какой я тебе уяк, племянничек! Каждый знает, что у вас в Ужице сплошь странцы командовали!

— Это кто же? — все наши выпучили глаза

— Янкович болгарин, Линдермайер евреин, Борота мадьяр, да еще муслимане!

Давясь смехом, спросил у Бранко:

— Знаешь таких?

— Сколько в штабе не был, — изо всех сил держался мой зам, — ни разу не встречал.

— Вот и я тоже. Сербов навалом, черногорцы есть, хорваты и македонцы попадались, а вот твоих, уяче, иностранцев не видал.

А вообще в контрпропаганде Дражи Михайловича ничего нового — жиды и комиссары, комиссары и жиды. Прямо как у немцев, неудивительно, что он сотрудничества с ними искал.

— Что, и в отрядах у вас сербы? — ернически упирался бородатый. — не цыгане и не арнатуты?

— А чего меня спрашивать, смотри сам, — и я потыкал пальцем в бойцов, — серб, серб, черногорец, серб, серб, серб…

Поручник молча следил за нашей перепалкой, но бородач выложил главный аргумент:

— Бабы у вас общие!

Тут уж не только меня, но и всех наших пробило на неудержимый ржач — в бригаде отлично знали, как я отношусь к любым подкатам к Альбине или как Марко ходит вокруг Живки. Общие, придумают тоже…

Улыбнулся и Дериконя, тупая пропаганда рассчитана на тупых бородачей, а командант бригады должен верно понимать ситуацию. Но бородача наш веселый хохот не убедил, сдаваться он не собирался:

— Церкви закрываете, службы не даете…

Смех только усилился.

— Ага, попа Зечевича спроси, он как раз в Ужицком комитете за главного был, сколько он храмов затворил…

— Комитет, видали мы в гробу такие комитеты…

— Ну предположим. А что взамен, где ваши органы власти?

Бородач заткнулся — своих органов четники не создавали, предпочитали действовать через структуры коллаборантского правительства Недича. И мы наконец-то отдышались, утерли слезы и добрались до делового разговора. За нас, кроме пулеметов и автоматов, говорила и громкая слава после взятия Плевли и стычек с итальянцами, усташами и немцами. Преувеличенный по предложению Милована список трофеев обрастал в пересказах фантастическими подробностями и вызывал у четников зависть до зубовного скрежета. Вот и сейчас Дериконя жаловался на нехватку оружия, на вышедшие из строя два последних пулемета, на невозможность действовать в такой холод.

Из хозяйской комнатки появилась закутанная в платки тетка, переглянулась с поручником, тяжело вздохнула, поставила на стол еще миски и навалила в них каши. Пожрать горяченького это мы с удовольствием и дальше разговор приобретал все более деловой характер. Поручник мне понравился — не юлил, глазами не бегал, через губу не разговаривал. Понемногу, тем более, что его все больше щемили немцы, договорились, после чего даже перешли к рассказам о подвигах.

— А что же вы итальянцев отпустили? — влез худой, как жердь четник с крестом на шапке.

— По условиям капитуляции обещали, а мы свое слово держим.

— Кончать их надо было, — презрительно выплюнул худой.

Бранко насупил лохматые брови:

— Сперва воевать научись, да город возьми, советчик.

Худой с бородатым вскинулись, но Бранко продолжал:

— Вы сколько раз на немцев нападали? Сколько в боях были?

Четники промолчали, хотя в последнее время стычки участились.

— Ну хотя бы стреляете как?

— Да патронов у нас в обрез, — сморщился Дериконя и вдруг попросил: — Оставьте нам один пулемет, а? У вас вон сколько…

— А вы нам в спину из него? — оскалил зубы Лука.

Поручник поджал губы.

— Оставлю, — неожиданно решил я к удивлению всех бойцов. — В обмен на продукты. Но гляди, Сава, не дай бог кто из твоих по нашим выстрелит…

— Да как же! — возопил Лука.

— А вот так! — отрезал я. — Пулемет оставим без затвора.

— Славно придумал, — зло ощерился бородатый, — очень нужная вещь!

— Именно. Пойдешь с нами, — ткнул я ему в грудь, — отойдем подальше, отдам затвор. И две ленты, черт с вами.

На том и порешили, к радости команданта.

В километре от околицы отпустили бородатого, после чего Лука принялся выговаривать мне, что четники враги, что надо было всех перестрелять, что нечего с ними разговаривать и миндальничать. Но у меня другой счет — если не расстрелянные сегодня четники убьют хотя бы парочку немцев, это уже хорошо. Зуб даю, Дериконя не тот человек, чтобы из нашего же пулемета по нам стрелять. Глядишь, и вообще его в партизаны переманим.

Часа через два добрались до Средне, до Верховного штаба. Хорошо хоть шагали бодро, но все равно промерзли и в дом, назначенный нам на постой, ввалились заиндевевшие и задубевшие. Ребята кинулись отогреваться к огню и вечерять, а меня в тепле развезло, завалился в угол у печи, накрылся кожушком, закрыл глаза и тут же выключился.

И сразу же вскочил, будто одно мгновение спал — сердце колотится, на лбу холодный пот и перед глазами сон в деталях. Только не про обычные дела в оставленном XXI веке, а точнехонько кусок из моей прежней жизни, здесь же, в Боснии, давным-давно, лет пятьдесят тому вперед, в годы первой молодости…

Взвод добровольцев Новосараевского отряда армии Републике Српске перебрасывали туда-сюда, по большей части южнее осажденного Сараево, где шла драка за господствующие горы Игман и Белашницу.

На одном из привалов Терек, АГС-ник наш, казачина двухметровый, ткнул пальцем в памятник партизанам:

— Гляди.

— Чего? — не въехал я. — Памятник как памятник, их по всей Югославии полно.

Даже без скульптуры, тесаный плоский камень на обочине, с выбитыми звездой, винтовкой и надписью.

— Ну да, полно, — хохотнул Терек, — чуть меньше, чем товарищу Тито. А вообще ничего странного не замечаешь?