Сердце из нежного льда - Демидова Светлана. Страница 11
– Ну… я не знаю… Можно было бы самим что-нибудь придумать… Все мы были студентами, ездили в стройотряды. Там развлекались по-другому!
– Бросьте, Александр, и в стройотрядах бывало такое, что не приведи господи повторить! И потом, кто вам мешал придумать что-нибудь замечательное для праздника, если уж так претит шарокатание в мужских штанах?
– Я здесь человек новый…
– Это как раз и хорошо! Вы имели чудесную возможность проявить себя с самой лучшей стороны, но… не воспользовались этим.
– А почему вы ничего не пьете, Алла? Я за вами наблюдал, – сменил тему Звягин.
– Не пью, и все, – ответила она. – Никогда. И ничего. Объяснять это не желаю.
Как раз в этот момент танец закончился, зам по науке отвел ее на место и… куда-то пропал. Алла вертела головой, но Звягина нигде не было видно. Она решила, что по своему обыкновению была слишком резка и категорична и он ушел с праздника, потому что во всем коллективе не нашел ни одного единомышленника. Алла уже забыла о нем напрочь и подумывала о том, как бы и ей незаметно уйти, потому что забавы тамады с теннисными шарами начали уже выводить ее из себя. Мерзкий мужичонка поставил в центр зала стул, на который положил свои универсальные шары, и накрыл их несвежим носовым платком. Желающим участвовать в конкурсе предлагалось сесть на стул прямо на шары и определенной частью тела сосчитать их количество.
Алла встала из-за стола и стала потихоньку пробираться к выходу, когда в зал вернулся румяный с мороза Звягин с гитарой в руках. Он цыкнул на тамаду, сбросил со стула его шары, зацокавшие по линолеуму, будто козы копытцами, сел на стул сам и положил руку на струны. Потом он оглядел перевозбужденный горячительными напитками и тамадой зал, усмехнулся и запел. Сначала его слушали плохо: звякали вилками и ножами, звенели фужерами, переговаривались и похохатывали, но потом как-то затихли. Александр Леонидович пел песни Визбора, Кима, Вероники Долиной, Высоцкого и других авторов, которых Алла не знала. У него был несильный, но красивого тембра голос, замечательный музыкальный слух и профессиональная игра на гитаре. Сначала к заму по науке подвинулся со своим стулом председатель профсоюзной организации и спросил:
– А «Ты у меня одна» можешь?
Тот кивнул и запел.
Последние слова песни пел уже почти весь институт, окруживший Звягина:
Потом гитару зама по науке взял в руки сам директор института и, аккомпанируя себе простенькими аккордами, скрипучим голосом запел: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» Не стоит и говорить, что вместе с ним пели все его подчиненные. Таким образом, с помощью Звягина дальнейшее празднование наступающего Нового года пошло совершенно в другом ключе, за что Алла была очень ему благодарна. Последний танец она опять танцевала с Александром Леонидовичем.
– Вы очень хорошо поете, – сказала она. – Не ожидала.
– Вы вообще меня еще очень плохо знаете, а потому недооцениваете, – весело отозвался он. – Я был бы непротив, если бы мы познакомились поближе.
Размягченная его песнями и успехом у сотрудников Алла и сама не заметила, как согласилась. Они шли по темному промороженному городу бок о бок и болтали о всяких пустяках. Алле уже давно не было так хорошо и спокойно рядом с мужчиной. Ей казалось, что они знакомы с ним уже много лет. Она совершенно расслабилась и поймала себя на том, что последний раз так радовалась свиданию со Счастливчиком. А что из всех тех свиданий вышло? Алла остановилась посреди тротуара и вскинула на Звягина вмиг ставшими холодными глаза.
– Что-то не так? – чутко отозвался Александр.
– Все так… Все нормально, но… мне пора домой. Я – на метро!
– Алла, в чем дело? – Он загородил ей дорогу. – Я что-то не то сказал?
– Нет… вы все очень правильно говорили… – мялась Алла. – Все нормально… но… В общем, до свидания, Александр Леонидович. Спасибо за вашу гитару и вообще…
– Мне бы хотелось, чтобы вы звали меня просто Сашей… Вы можете?
– Н-нет… Я не буду… не могу… Мне надо идти…
– Но почему? – Она видела, что он очень разволновался. – Вас кто-то ждет дома?
Именно в этот вечер ее никто не ждал. Алла хотела соврать что-нибудь поправдоподобнее, но зам по науке вдруг закрыл ей поцелуем рот, и… Алла пропала…
В однокомнатной квартире, которую Звягину выбил директор института, царили хаос и запустение. Мебели почти не было никакой, если не считать узкую одноместную тахту и обшарпанный письменный стол. У стены стояли два раскрытых чемодана, в которых комками лежали носильные вещи. Между оконными рамами мерз приличный кусок масла и очень маленький кусочек колбасы.
– Это все, чем я богат на сегодняшний вечер, – развел руками зам по науке и виновато посмотрел на Аллу.
– Неужели вы не наелись на нашем банкете? – рассмеялась она.
– Не «вы», а «ты»… мы же договорились, – мягко напомнил ей Звягин и поцеловал так страстно, что у Аллы закружилась голова.
Два предновогодних дня, проведенные в захламленной комнате на узкой одноместной тахте, были восхитительны. Зам по науке был нежен и страстен одновременно, а Алла впервые за несколько лет ни разу не подумала о посторонних вещах, о работе и о том, какие все мужики сволочи.
Потом Александр перебрался к Алле, потому что в его неустроенной квартире жить было невозможно. Ее мама к тому времени переехала к сестре в Петрозаводск, оставив дочери небольшую двухкомнатную квартирку. Переездом к ней Звягина Алла была счастлива и выбросила из головы все мысли о мести мужчинам. Ей наконец повезло, и на прошлом она поставила жирный крест. Александр был отличным любовником и одновременно хорошим другом. С ним было о чем поговорить. На все он имел свое собственное мнение, был умен и всеми уважаем. Обаяние личности делало его, внешне довольно обыкновенного: темноволосого, кареглазого и не слишком высокого ростом, почти красавцем. Он улыбался так же ослепительно, как Юрий Гагарин, имел потрясающе красивый тембр голоса и умел расположить к себе любого.
Алла уже собиралась сшить себе все в том же ателье «Смерть мужьям» красное платье, как вдруг необходимость в ярких туалетах опять отпала. На майские праздники из Нижнереченска к Александру Леонидовичу Звягину приехала законная жена с двумя девочками-близняшками. Она сделала супругу «сюрприз», явившись с вокзала вместе с дочерьми прямо в институт. О счастливом воссоединении мужа и отца со своим семейством в холле родного здания Алле услужливо доложили сослуживицы. Она не поверила, хотя услышала за спиной что-то вроде: «Это ей за нашего Романа расплата». С чрезвычайно прямой спиной и застывшим лицом Алла спустилась на первый этаж. Через дырку от вывалившегося звена стеклопрофилита она смотрела из коридора в холл и не хотела верить своим глазам. Вокруг Александра прыгали две абсолютно одинаковые девчушки лет шести, а его самого собственнически обнимала за шею пухленькая молодая женщина с немодной в то время, но очень шедшей ей толстой пшеничной косой. На Александре Леонидовиче, что называется, не было лица.
На Алле тоже не было никакого лица, когда она оторвалась наконец от дыры в стеклопрофелите и столкнулась с директором института. Это выражение полного отсутствия лица так поразило начальника, что он вынужден был сам заглянуть в дыру в стене. Увидев то, что и должен был увидеть, он остановил Аллу, бредущую по коридору к лестнице на этажи, и сказал:
– Извини, Алла… Я знал, конечно, что он женат, на работу ведь нанимал… Я должен был тебя предупредить, но… – он развел руками. – Я думал, что он тебе сам все сказал и что ты была не против… Чужая душа – потемки.
Директор института, наверно, еще долго развивал бы свою мысль о странности и непредсказуемости человеческих отношений, но вовремя заметил, что Белозерова близка к обмороку.