ОПГ «Деревня» 2 (СИ) - "Alchy". Страница 46

Поднявшись на Уреньгу, оглянувшись на скрывшийся за горами город — Серёга сделал знак своим казакам и на голову незадачливого теперь уже точно бывшего управляющего накинули мешок и сдернули с саней на обочину. Участковый несколько раз пнул купеческого сынка (получившего хорошее образование, со слов заводских канцеляристов) в район паха. С первого раза пробить удачно помешал тулуп, но вот наконец попытки Серёги увенчались успехом и бывший хозяин жизни скрючился в снегу, мыча на одной ноте.

— А ты снега пожуй! — Сдернул участковый с головы жертвы мешок. — И поприседай, первое дело, как по яйцам получишь, поприседать…

— Да ты знаешь, кто мой отец!? — Визгливым голосом начал качать права достаточно молодой ещё мужчина, ворочаясь в снегу. — Вас же всех в кандалы закуют, холопов!

— Не, не знаю… — Делано равнодушно ответил Серёга и участливо посмотрел в глаза мажору из прошлого — А ты нам поведай, кто твой отец и как он такого выродка воспитал, который с детьми непотребства творит!

— Да вы что! — Видимо что-то углядев в глазах Серёги, купеческий сынок испугался и стал отползать, напуганный увиденным. — Это же инородцы, даже не крепостные! Вы же православные, не берите грех на душу!

— За тебя, мразота, больше грехов чем за змею боженька спишет, — веско уронил дружинник и пресёк ногой попытки представителя золотой молодежи встать и отползти.

— Давай, мужики, под сани его. Так и было, выпил лишнего и сверзился с саней прямо головой под полозья. — Распорядился участковый. — А голова предмет темный, исследованию не подлежит, врачи наши вскрытие проведут и подтвердят, что от наезда твердого тупого предмета на голову ласты склеил. Бывает…

Трое казаков приподняли сани, Серёга с дружинником подтащили захлебывающегося криком изувера под полозья и по знаку участкового — опустили край полозьев на голову приговоренному. «Живучий какой, сука!» — С неудовольствием заметил один из мужиков, разбежался и запрыгнул на сани. Без всяких спецэффектов и громких звуков голова у приговоренного деформировалась, он ещё несколько раз судорожно поскреб по снегу руками и ногами и наконец затих.

— Вот так! — Сказал участковый своим. — Всю несправедливость в мире искоренить не получится, но таких негодяев будем давить при первой возможности, невзирая на чины и заслуги!

Тело бывшего управляющего безо всякого почтения закинули в сани, и тронулись в путь, а повеселевший Серёга исполнил а капелла для казаков одну из любимых песен, из плейлиста брата:

Идёт ледокол по имени «Красин»
На льдине спаслись пятьдесят пидарасин
Добыча Нептуна — голландская шхуна
И «Красин» идёт подобрать пидарасин
На мостик взошёл капитан ледокола
Бутылка в руке у него кока-колы
А члены команды беспечны как панды
Красивы и быстры, точно звезды танцпола.
«Красин», «Красин»
наш ледокол исполин
Красен, красен
Лестниц твоих ковролин.
Сказал капитан в оглушительный рупор
И впали матросы как будто бы в ступор:
Притихли как птицы, внимательны лица
И сини глаза цвета джинсов Lee Cooper.
Сказал капитан: «Ты услышь меня, „Красин“
Заставили нас выручать пидарасин
Но если мы льдину отправим в пучину
Мир станет прекрасен, частично прекрасен…»
«Красин», «Красин»
Дизель на полный вперёд
Красен, красен
Долгий полярный восход.
«Jawohl, капитан, — отвечали матросы
Веди ледокол прямиком на торосы
Да здравствует „Красин“! Топи пидарасин!
Пусть лучше в пучине исчезнут отбросы…»
Идут в океане суда из Гааги
На мачтах дрожат точно радуги-флаги
Не слышны уж вопли, голландцы утопли
Где «Красин» прошёл не найти пидарасин
«Красин», «Красин»
Сколько же минуло лет?
Красен, красен
Был у отца партбилет.
М. Елизаров

Глава 23

Южный Урал, февраль 1797 г.

Дела в Известковом шли так хорошо, что Егор периодически скрещивал пальцы, стучал по дереву и три раза сплевывал. Организационные вопросы решали Федус с бухгалтером, при поддержке нескольких деревенских производственников, а ему дали возможность творить в замке из слоновой кости. Вернее, в сколоченной из горбыля лаборатории, главное — процесс не останавливался.

Проезжавшего мимо Митеньку, направляющегося в завод — Егор коварно придержал у себя. Тот особенно и не сопротивлялся, ему ведь в благодарность за помощь давали возможность посидеть за компьютером. Митенька начертил схему рабочего сахарного производства для передачи купцу (самому Егору было лень), снабдил её пространными комментариями (не зря ведь лично участвовал вначале в изготовлении оборудования, а потом и в добыче сахара из корнеплодов). И напоследок сунул свой нос в продукты пиролиза древесины, весь изгваздавшись и приведя в негодность одежду.

Сам отмылся в бане, а вот одежду пришлось искать новую. Федус вечером наедине, чтоб не умалять авторитет — выговаривал Егору: «Я всё понимаю, гражданин начальник, химия — это искусство и всё такое. Но и техника безопасности, она ведь кровью написана! Сам с парой таких спецов чалился, так один из них наплевательски к изготовлению подходил, гнил заживо в медчасти. И горел несколько раз, его как раз пренебрежение ТБ до цугундера довело — дома варил без вытяжки, неравнодушная общественность просигналила. Ты бы, если самому некогда — озадачил кого-нибудь, а то не ровен час, намотает ребятенка на шестеренки или в лаборатории пыхнет!»

Егор, чувствуя правоту Федуса — тушевался и скреб в затылке. Ибо сам о технике безопасности имел лишь общее представление, на уровне дилетанта и специфичное, в силу образа жизни. Пальцы в розетку не совать, нос в химические жидкости не сопатить сразу, дверь на звонки не открывать. А ведь даже пожарного стенда не было при лаборатории и производствах! Не стоило ждать первых случаев травматизма на производстве, следовало как можно скорей исправить это упущение. И Егор, не откладывая дело в долгий ящик — озадачил этим Федуса.

Главе химической промышленности дела до бытовых проблем и тем более техники безопасности — не было, пока никого не убило. Приходилось спешить, пользуясь безнаказанностью и вседозволенностью — рабочих под началом было много, все просьбы о оборудовании и финансировании — удовлетворялись в полной мере и Егор размахнулся.

Составил план и согласно ему — закипела подготовка к грядущему строительству, копали траншеи под фундамент, свозили лес и не умолкала пилорама. В архиве нашлась статья с дзена, о торцевых дорогах Санкт-Петербурга середины девятнадцатого века, Егор обратил внимание на гордость купца при воспоминаниях, когда он занимал пост городского главы и в голове сложился пазл: «Ей богу, ведь Михаил Павлович ещё станет мэром! Как же похорошеет Москва при Губине!»