Дом с видом на любовь (Всего лишь поцелуй) - Гилберт Хэрриет. Страница 13

Ярость, прозвучавшая в ее голосе, ясно указала Артуру на то, что он зарвался.

— Тебе послышалось. Ничего особенного. Так, сорвалось с языка, болтаю сам не знаю что. На самом деле я с ума схожу от твоих волос. Они напоминают мне багряные леса осеннею порой, когда последний луч на них падет златой. Или нет, пожалуй даже еще круче…

Лаура пулей вылетела из комнаты, очень хорошо представляя отныне, что испытывает бык во время корриды.

Несмотря на ванную и туалет, которые были теперь расположены от него на расстоянии вытянутой руки, Артур Финли не успокоился. Всю ночь он канючил, требуя то воды, то аспирина, то что-нибудь почитать, то посидеть с ним, чтобы отвлечь от невыносимой боли…

Одновременно он не упускал случая придраться к внешности Лауры.

— Что это на тебе надето, Лори?! Кармелитки подарили? Для усмирения плоти? Если твой парень время от времени видит тебя в этом, почему вы все еще вместе?

Лаура запоздало вспыхнула, вспомнив, что, вскочив на его зов, впопыхах забыла накинуть на ночную рубашку халат, и огрызнулась:

— Не твое дело!

— Как это не мое! Раз уж я вынужден лежать здесь, на этом ложе скорби и боли, ты могла бы приодеться во что-нибудь, что укрепило бы мой дух и взбодрило бы меня. Тем более что я отлично помню со своего дня рождения… Когда я тебя обнял в тот день, то с радостным изумлением обнаружил, что у тебя по-настоящему шикарная фигура, и прятать ее совершенно незачем!

Она смогла только прошипеть нечто невнятное в ответ и стремительно выбежать из комнаты с пылающими от злости и смущения щеками. Мерзавец напомнил ей то, что она так старательно пыталась изгнать из памяти.

Сильные смуглые руки, обнимающие ее тело, жадные губы, дрожь и огонь в ее крови…

Немного поспать Лауре удалось лишь под утро. Вернее, в шесть утра она наконец заснула, а в восемь в дверь уже позвонила взволнованная секретарша мсье Финли.

Теперь успокаивающие средства доктора Батистона казались Лауре отнюдь не мелочью. Она оставила таблетки около кровати Артура, объяснила, как их принимать, и отправилась по делам, молясь, чтобы не заснуть прямо на ходу. Вернулась она после полудня и прошмыгнула в дом тише мыши. Этот несносный человек, должно быть, спит. Не дай Бог его разбудить…

Артур Финли не спал. Он сидел в постели и задумчиво смотрел, как она крадется через пустынный холл.

Лаура вздохнула — в тысячный раз за двое суток — и вошла в комнату, стараясь не смотреть на загорелые плечи и мощную волосатую грудь бедного больного.

— Я думала, ты спишь после лекарств доктора Батистона…

— Я таких вещей не принимаю никогда. Повода нет. Мужчины из клана Финли…

— Повод есть у меня. Я больше не могу. У мен совершенно не осталось сил, Артур. Мне надо прилечь и отдохнуть.

— Ну наконец-то! Первая достойная мысль за весь день!

Артур Финли засмеялся, схватил Лауру за руку и привлек к себе на постель.

6

— Отпусти меня немедленно!

Лаура предприняла тщетную попытку вырваться из стальных объятий. К сожалению, чем больше усилий она прикладывала, тем отчаяннее запутывалась в складках бесконечного покрывала из верблюжьей шерсти, которым был накрыт Артур. Легкая шерсть лезла в рот, и в считанные секунды девушка оказалась буквально спеленатой по рукам и ногам. Возмущенный вопль превратился в бессвязное бульканье, а бессовестный квартиросъемщик осведомился беспечным тоном:

— Прости, я не все расслышал. Что ты говоришь?

Сквозь бурю спутанных рыжих волос сверкнули яростью карие глаза, и Лаура прошипела, отчаянно извиваясь в мягких путах:

— Я сказала, отпусти меня немедленно!

— Ну же, Лори, не будь такой страстной! Успокойся. У тебя просто какой-то африканский темперамент!

— Я не страстная! Я спокойна! Но сейчас я подавлюсь этой проклятой шерстью… кроме того, я знаю массу куда более неотложных и приятных дел, чем…чем кувыркание по кровати в обнимку с идиотом!

— Не сомневаюсь в этом. О кувыркании с идиотом не может быть и речи.

— Однако, может быть, если тебя не затруднит… ты могла бы уделить несколько минуточек своего драгоценного времени несчастному и беспомощному инвалиду, а?

— Ты не инвалид, и ты вовсе не беспомощный! Ты даже побрился, как я вижу, и вполне обошелся при этом без меня! Кстати, ты что, брал мой станок?

— Я думал, ты не рассердишься. К тому же, насколько мне известно, девушки не любят, когда их целуют парни со щетиной на щеках.

Лаура попыталась расхохотаться как можно презрительнее.

— Самовлюбленный тип! Скажи честно, ты хоть когда-нибудь задумывался, что на свете есть пара-тройка женщин, которые не падают в обморок при виде тебя?

— Дай подумать… Вообще-то, да. Моя первая учительница в начальной школе, мисс Уэйн, она считала, что более омерзительного мальчишки, чем я, на свете нет. Чудная была девица. Всего-то лет шестидесяти.

— Как в воду глядела твоя мисс Уэйн! Слушай, Артур, не будь скотиной. Ну какой в этом всем смысл? Какие-то дурацкие игры…

— Я бы не называл это так!

Что-то изменилось в его насмешливом голосе. Стальные объятия стали еще крепче. Артур притянул Лауру к себе, и теперь было бесполезно отводить глаза от этой могучей груди, смуглой, покрытой завитками черных волос. Горячая кожа зажигала ответный огонь в груди девушки, и тело, глупое женское тело, без колебаний предав рассудок, само тянулось к мужчине, чьи темно-голубые глаза больше не смеялись. Теперь в них поселилось совсем иное выражение, оно и пугало, и манило Лауру. Зов плоти, горько пискнул рассудок и умер на время.

Словно завороженная, она смотрела, как медленно склоняется над ней это дьявольски красивое лицо, как полуоткрытые насмешливые губы легко касаются ее волос, а затем — губ. В этот момент что-то взорвалось у нее внутри, и сладкая судорога стиснула ей сердце.

Как она могла забыть о гипнотическом воздействии на женщин, которое оказывал Артур Финли! Теперь было поздно, чертовски поздно, и Лаура погибала в его объятиях, уже не борясь с ними, более того, отчаянно желая, чтобы они стали еще крепче и откровеннее. Она погибала, но погибала с удовольствием.

Его поцелуи становились яростнее и откровеннее, а она уже отвечала на них.

Тело больше не вырывалось, оно льнуло к мужскому телу, выгибаясь в мучительной и сладкой дрожи под умелыми и нежными пальцами. На разгоряченной коже словно танцевали солнечные зайчики, невидимые глазу, но обжигающе жаркие.

Губы Артура скользнули ниже, по нежному горлу, к ключицам, еще ниже… Пальцы, сейчас нетерпеливые и жадные, легко расстегнули гладкие пуговицы блузки, и теперь Лаура лежала в его объятиях, почти обнаженная, а Артур восхищенно смотрел на ее прерывисто вздымающуюся грудь, нежно касаясь губами напряженных розовых сосков, лаская их и вновь отстраняясь, чтобы насмотреться, насытиться этим зрелищем — вдоволь…

— Как ты хороша, Лори! У тебя шелковая кожа… я тону в ней… я так хочу тебя, моя сладкая, моя горячая девочка…

Голос Артура доносился до Лауры сквозь какую-то преграду, она не понимала и половины его слов, однако неожиданно ее вернул в реальность какой-то жесткий предмет, больно впившийся в спину. Она очнулась и вспыхнула при виде собственной обнаженной груди.

— О, нет!

— Расслабься, сладкая моя. Это всего лишь поцелуй.

Она вырвалась из его рук и судорожно прикрыла грудь. Перед ней на постели лежала старинная деревянная шкатулка — именно она и врезалась Лауре в спину, спасая от неминуемого грехопадения легкомысленную обитательницу улицы благочестивых Кармелиток.

— Ты! Я не верю своим глазам… Ты читал мои старые письма?!

Артур с упреком взглянул на нее.

— А что мне еще было читать? Пришлось. Некоторые весьма живенько написаны, ничего не могу сказать, но некоторые…

— Но это личные письма, Артур!

— …некоторые не выдерживают никакой критики. Особенно от парня, который подписывается «твой преданный и обожающий тебя Поль». Сразу видно, что в девушках он разбирается, как корова в балете. Если бы я был на твоем месте, сладкая, я бы сей же час избавился от него — и письма бы его дурацкие тоже сжег!