Американец. Неравный бой - Рожков Григорий Сергеевич. Страница 16

– Хорошо. Как вариант годится… Если что, сержанты Арсентьев и Иванов снаружи, оставляю их на тебя. Добровольца Губанова беру с собой, поможет с рацией. Груздь в медпункт уехал. Вся охрана на той стороне улицы. Эх, что-то Вадера не видно, куда же он запропастился?.. Ну ладно, пойду я, вернусь как можно скорее.

– Удачи! И это, лучше всего разворачивай новый штаб на станции и сразу приступай к управлению войсками. Так будет безопаснее.

– Но как же? Ты ведь тоже командуешь…

– Нормально все, у тебя отлично получается управлять войсками в одиночку. Денис тебе поможет в переводе приказов. Я туда подтянусь позже, с моей ногой быстро не побегаешь…

Все разбежались по своим делам-приказам, даже санитар, закончив перевязку, еще раз попросил меня как можно скорее добраться до медпункта и отправился восвояси. Первое желание, посетившее меня в минуту покоя, – отмыть руки от крови. Все вроде уже отмылись, а товарищ Пауэлл тормозит.

– Серый, где вы руки мыли? – На улице тоже спокойствие, даже странно это. Довольно тихо, лишь в небе гудят запоздавшие советские истребители да где-то вдалеке на юге грохочет канонада. Брат сидел у выхода из райисполкома и усердно оттирал окуляры оптического прицела своей винтовки от пыли. Остановившись на миг, я подивился занимательной картине – некогда красивое белое здание сейчас наполовину разрушено, и почти на самом стыке груды развалин и уцелевшей части здания стоит скамья, на которой восседает преспокойный солдат, увлеченно чистящий свое оружие. – И пусть весь мир подождет… Ну, точно ведь!..

– А? Чего? Руки мы мыли вот там. Видишь дом на той стороне улицы? За ним колодец, – встряхнув головой, отозвался брат. – И чего ты там? Кто подождет? – Озадаченный вид чумазого пограничника оказался в ту секунду ну столь комичным, что не засмеяться было сложно. – Чего ржешь?

– Ха-ха… Фух… Отпустило меня наконец, вот и ржу. – Серый серьезно кивнул. – А Юрец где?

– Он в том доме, ну за которым колодец, репродуктор нашел, починить пытается, – злорадно ухмыльнулся Серый.

– Ты же технарь, чего ему не помогаешь?

– А на фига? – удивленно пожал он плечами. – Там и розетку вдребезги разнесло, и саму тарелку раскурочило. Возни больно много, и чего такого я по этому радио услышу? Песни местные меня мало вдохновляют, партийные речи – еще меньше. Поэтому – на фиг репродуктор. – Лень вкупе с логикой – страшная штука.

– Ну ты и лентяй.

– Я – снайпер.

– Тогда поднимись на второй этаж, снайпер, и следи за дорогой. Тут охраны маловато, любой боец на счету. Я скоро вернусь. – Смена тона подействовала, брат не мешкая собрался и пошел в здание.

Юра, как и говорил Серый, увлеченно чинил поврежденный репродуктор, не обращая внимания на заинтересованные взгляды двоих красноармейцев. Пока мыл руки ледяной водой из колодца, удалось оглядеться – приятный такой, уютный дворик, окруженный четырьмя домами. Посреди двора деревянный стол и скамейки. За таким всегда собираются местные азартные игроки в домино или картишки. В дальнем конце двора стоит пара покосившихся столбов с натянутой между ними бельевой веревкой. Под окнами одного из домов маленькая цветочная клумба, огороженная символическим заборчиком. И все это так непривычно пусто, безжизненно… Проклятая война.

Смурые мысли улетучились, когда красноармейцы решились завести беседу с сержантом-пограничником:

– А что, товарищ старший сержант, почините тарелку? – поинтересовался худой, как спичка, ефрейтор. Мешковатая форма явно не по размеру болталась на сутулой фигуре, словно тряпье на огородном пугале.

– Может быть… – неопределенно пробубнил Иванов.

– Здорово, товарищ старший сержант! Может, о нашем подвиге сейчас на всю нашу необъятную Родину товарищ Левитан рассказывает… – одухотворенно, с придыханием произнес второй боец, то и дело поправляя коротковатую гимнастерку. Вот надо же какая идеальная противоположность первому! Круглый словно колобок, щеки как у хомяка – со спины видно, необъятное пузо перетянуто ремнем, как удавкой, так и кажется – сейчас вся масса вывалится в одну сторону.

– Не думаю… – иронично ухмыльнулся сержант.

– Да! Чего ты городишь, товарищ Люлькин? – Оп-па! Пузатый и круглолицый по фамилии Люлькин? Да это же Лелек собственной персоной! А тощий – Болек! Х-ха! – Кто тебе по радио будет о секретной операции рассказывать? – Ой, умора, наше спонтанное и крайне безумное приключение операцией-то назвать сложно, а уж секретной операцией…

– Не могу не согласиться! Действия в глубоком тылу противника крупным механизированным соединением – это, я вам скажу, не в тапки… не на границе оборону держать!..

– Скажу даже больше… – Тощий перешел на заговорщический тон. – О подобных операциях лишний раз даже вслух говорить не стоит! – Красноармейцы подобрались, стали озираться по сторонам и, конечно, обнаружили меня, бессовестно улыбающегося на грани гомерического хохота над их ходом мыслей. Солдаты покраснели, заерзали, а я все улыбаюсь, еле сдерживаю смех и смотрю, как в приступе беззвучного хохота содрогается Юра.

– Идите на позиции, бойцы… Ох-ха-ха!.. И благодарю за службу! Храните тайну операции как зеницу ока!.. – кое-как собрался с духом Иванов. Красноармейцы ушли, а мы с другом впали в дурную прострацию и еще с минуту ржали как кони. – Не, ты слышал? А? Ха-ха-ха! Секретная операция… Ох, м-мать!..

– Дай волю людскому разуму – и не такие «тайны» узнаешь!.. Фу-у-ух… М-да, ну и дела… Ладно, посмеялись и хорош… Ты там с тарелкой чего удумал?

– Захотелось сводки послушать… Это ты всю дорогу на связи сидишь, командир, а мы, обычные сержанты, – гордо протянул Юра, – сидим в окопе, света белого не видим и не слышим. Может, мировая революция грянула да Гитлера на радостях под Бранденбургскими воротами повесили? Иль, может, мне звание Героя присвоили? А я и не знаю!

– Ой, ой! Геройский сержант мировой революции!.. Тебе по факту и не треба свет-то видеть, тебе что командир скажет, то и делай. А с игрушками балуйся в свободное время.

– Грубо, товарищ первый лейтенант, – с обидой пробубнил Юра, вновь обратив свой взгляд на репродуктор.

– Ну уж извини, Юр, как есть, и обижаться не на что. Тут истина такая – подчиненным, а уж тем более младшим командирам, много знать не положено. Не мной придумано – и не мне это отменять… Я это тебе просто объясняю и в укор не ставлю, но кто другой, к примеру, старлей Томилов или особист Вадер, тебя бы уже за раздолбайство и занятие ерундой в зоне боевых действий в лучшем случае в погреб затолкали, а потом и под трибунал… Про худший вариант говорить не стану. Сам должен соображать.

– Ты краски не сгущай… Ты же сам сказал, что ничего с нами не будет, пока ты рядом?

– А вот не будет меня – что и как делать станешь? – Друг стушевался, призадумался. – Не знаешь. По себе скажу – чтобы жить в этом мире, надо все время учиться, слушать, запоминать. И в армии служить тоже надо учиться. Здесь все другое, не такое, как мы привыкли. Сам по себе долго не побегаешь…

– Да понял я, понял. Ты прав. Демократия закончилась, при коммунизме живем. Ха! Сейчас-то можно чуток побаловаться? – И тычет пальцем в репродуктор.

– Отчего же нельзя? Чини. Политическую осведомленность надо подымать, товарищ старший сержант! Свежие вести послушаем, коль починишь. Погоди, радио ведь проводное? А сеть, думаешь, цела?

– Цела вроде бы. Видишь провода? – Над головой от столба к столбу куда-то на восток тянулась линия. – Это радио. Насколько видно – проводка и столбы целы. Кстати, а ты чего со старшим лейтенантом не отправился?

– Да-а-а, не могу я по штабам сидеть. Мне легче на поле боя командовать, а не по карте фишки двигать. Опыта маловато… А у Томилова талант, это я тебе с уверенностью говорю. Так что пусть старлей покомандует, мне совсем не жалко.

– Самоустранился? – ехидно поинтересовался друг.

– Считай что так. – Нарисовавшаяся тема беседы мне не понравилась. Нечего обсуждать мои собственные решения. – А чего в других домах не поищешь тарелку?