Фактор Николь - Стяжкина Елена. Страница 18
– Надо будет ему сказать, – заявила Николь, играя фонендоскопом.
– Если спросит, то обязательно, – сказала я. И широко улыбнулась. Для соседок. Чтобы у них от любопытства не пропало молоко.
И еще потому улыбнулась, что точно знала: он не спросит. Потому что мой Леша – каменная стена. Он может жить только в таком качестве – ни окон, ни дверей, ни памяти, ни компромиссов. Нет так нет, да так да.
Отныне и вовеки веков.
Я знала, что не спросит, но верила, что Николь – запятая.
Ты интересуешься, где логика? Да, Кузя? Ну как же! Целая телега логики. Вера – сильнее знания. Скажешь, нет?
– В общем, до тех пор пока он не спросит, мы будем с тобой дружить. Ты и я, – изрекла Николь.
– А потом?
– А потом алименты, общее хозяйство, Маринкина свадьба и покупка квартиры для молодых.
Дружба как эквивалент алиментов и Маринкиной свадьбы… Что-то в этом было. И есть.
Я достала две конфеты из кармана ее штанов. И сказала:
– Давай спать, мне завтра на работу. Она улыбнулась:
– И мне…
Я не стала спрашивать, куда она уже успела устроиться. Хотя мне было очень-очень интересно. Но холодно.
…Кстати, Гриша действительно ушел навсегда. Но это выяснилось позже. Когда он пригласил нас со Светой на новоселье.
*
«Дорогой Алекс, ты совершенно прав: у меня в голове живет плачущий человечек. Его слезы капают мне на мозги.
Или ты говорил – пляшущий? Или это не ты говорил, а наш большой друг Конан Дойл?
Представляешь, первая музыкальная школа еще работает! И сюда возят детей! На очень хороших автомобилях!
В этой стране, Алекс… Я правильно формулирую? «В этой» означает «не в нашей», а?.. Тут я тебе подмигиваю – жаль, что ты не видишь. Стрелки мне по-прежнему идут. И здесь по-прежнему принято краситься всуе. Это очень ценится мужчинами.
Ненакрашенная женщина считается тут больной, бедной или пенсионеркой. А детей привозят на автомобилях прямо с выставки.
Нет, не подумай о них плохо. Дети здесь не ходят на выставки. Дети ходят в кино, в ночные клубы, иногда в школу. И им везде наливают! Без всякого документа!
А с выставки – автомобили. Представляешь, у них такая мода! Только проходит какой-нибудь салон, только тачку успели сфотографировать для каталога, а она уже здесь – возле первой музыкальной школы!
Кстати, напрасно ты думаешь, что у них принято ездить на «бумерах». «Бумер» – это кино для бедных. Они любят «бентли», «ягуары» и «лексусы». Но пока я пишу тебе эти строки, мода может поменяться! У них с этим быстро.
Я тут познакомилась с девочкой Диной, она сразу меня узнала, между прочим! Она читает мой ЖЖ! Я очень популярна, а ты говоришь, что я – бестолковая. А Дина сказала, что никогда не видела более идиотской шляпки. А я сказала, что одному очень хорошему мужчине она тоже никогда не нравилась. Очень хороший мужчина – это я о тебе. Потому что ты действительно очень хороший.
А шляпку я выбросила. Дина была рада. Сама Дина ездит на Z4, но считает это полным отстоем.
Тебе нравится слово «отстой»?
Она познакомила меня со своей учительницей Натальей Станиславовной.
Алекс, это не то, о чем ты подумал. Хотя я, конечно, всегда хотела научиться играть на домре. Именно на домре, потому что в класс игры на фортепиано меня не приняли три раза. И все, что ты слышал в моем исполнении, – это самоучитель. А освоить домру с помощью самоучителя я так и не смогла. Кстати, ты не помнишь, в этой стране можно было купить домру в магазине? Или их доставали только по блату?
Yo u know,[10] она сразу приняла меня как родную. Хотела даже упасть в обморок. Совсем как твоя мама. Помнишь? Когда твоя мама увидела мои ногти, покрытые зеленым лаком, а я сказала, что делаю его сама, что это очень просто – берешь белый перламутровый, капаешь туда зеленки, совсем чуть-чуть, важно не переборщить…
Или она не тогда упала? А когда я сразу осталась у вас ночевать? И мы встретились с ней в дверях ванной? Кстати, я до сих пор обижаюсь. Почему ты тогда не пошел со мной?
Твоя мама – очень нежная женщина, Алекс, на расстоянии я это особенно хорошо чувствую. Скажи ей об этом. Только пусть она не подходит к моему компьютеру, потому что моя стартовая страница может ей не понравиться. Или наоборот, она может ей так понравиться, что бедный будет твой папа.
А с твоим папой мы так до сих пор и не нашли общего языка. Он очень плохо говорит по-английски. А по-русски он совсем меня не слышит. Ты похож на него, Алекс.
Я посмотрела на Наталью Станиславовну и сказала:
– Мне с вами будет хорошо. Я уверена, что мне с вами будет хорошо!
Она очень уютная женщина. И богатство ее совсем не испортило.
Хотя многих в этой стране оно просто подкосило. Наша преподша по матанализу, помнишь ее? Ляля Галя, молоденькая такая? Была. Я встретила ее в салоне (это у них так теперь называются парикмахерские, хотя парикмахерские есть тоже, но в них, как обычно, парик и мохер). Я сделала укладку на своей лысине, прежде чем идти в музыкальную школу. Все-таки искусство должно быть с народом. То есть везде.
А она, Ляля Галя, сделала себе пластику! Не в салоне, не волнуйся, а в швейцарской клинике! Нос, губы, глаза, грудь тоже (пятый размер!) и жопа. Спрашивается, зачем делать жопу, если все равно преподавать матанализ? Алекс, их сильно подкосило богатство!
Они называют себя олигархами (и их женами), но все, практически поголовно, голодают! А на отдых они ездят в джунгли, тайгу и разного рода пустыни, чтобы быть там поближе к природе (жизнь без унитаза – это первый признак близости к природе, ты знаешь).
Кстати, я тут подумала, что в послеследующей жизни я буду олигархом (или его женой). В этом есть большая сила воли. Миллиард баксов и дистиллированная вода на завтрак, обед и ужин. Мне надо это попробовать. А в следующей – все-таки кошкой. И жить я буду у такой, как Олька. Поэтому кошкой, а не котом. Котов Олька кастрирует. В этом есть что-то личное, ты не находишь?
Я сказала Наталье Станиславовне, что у меня есть недостатки. Призналась даже в самом страшном. Зажмурилась и выпалила:
– Я храплю.
– У меня свекровь тоже храпит, – сказала она.
– Вы хотите положить нас с ней в одной комнате? Я этого не перенесу!
Ты же знаешь, Алекс, что я не могу долго находиться в одном помещении с посторонними людьми. Я начинаю с ними общаться, брататься. Я начинаю их любить, хотя, на первый взгляд, вроде бы и не за что…
– А почему «положить»? – спросила Наталья Станиславовна.
– Ну, на ночь, – пожала плечами я.
– Нет. У нее – муж, Сергей Никитич. Он считает, что моя свекровь – ангел. Без ее храпа он не может заснуть. Он возит ее за собой по всему свету, – вздохнула Наталья Станиславовна.
– Снотворное, конечно, было бы удобнее и компактнее, – согласилась я. – И дешевле…
Я правильно сказала, Алекс?
Ведь мы же должны экономить? Собирать-собирать денежки, складывать их в банк, ждать роста процентов на проценты, быть уверенными в завтрашнем дне?
Алекс, я все хотела тебя спросить: а зачем мы должны быть уверены в старости? Ты волнуешься, что нас не похоронят «по-людски»? Но я, честное слово, не видела валяющихся на улице трупов. Ни у нас, в Сиэтле, ни даже здесь… Хотя здесь я еще мало ходила по улицам.
Алекс, скажи, зачем нам старость, если у нас не было юности, молодости и зрелости? Нам же даже нечего будет вспомнить! Особенно тебе.
– Мой тоже меня везде с собой возит, – сказала Наталья Станиславовна.
– Мне это подходит, – сказала я. – Мне подходят ваши гены.
Знаешь, как она ко мне обращалась? Николь Николаевна! И на «вы», на «вы»!
А должна была сказать: «Ах ты сука подзаборная! Ах ты дрянь американская! И как тебе только жопу свою трехтонную не лень через океан сплавлять? Да я тебя в тюрьму! По этапу! За растление! Рожу серной кислотой пополам с говном залью!» (Про серную кислоту я узнала из их новостей. Не поверишь – что ни программа, так обязательно о том, как кто-то кого-то кокнул или серной кислотой залил.)