Вперед в прошлое 4 (СИ) - Ратманов Денис. Страница 67

— Я вообще-то с вами хочу тренироваться, — крикнул Каюк. — Можно? Да, понимаю, пилить туда к вам далеко. Но я смогу. Ну пожалуйста!

Все были настроены благостно, тем более Каюк показал, что может быть нормальным, и его тоже приняли единогласно.

— Нас уже двенадцать человек, — мысленно пересчитал всех Илья.

— Тим временно с нами, так что одиннадцать с половиной, — поправила его Наташка.

— Фига се половина! — воскликнул Рамиль. — Я б его вообще как двоих считал.

Указав вперед, Алиса крикнула:

— Тралик едет!

Чабанов подмигнул Минаеву:

— На колбасу!

— Ага!

Рамиль аж ногами перебрал, как застоявшийся конь, так захотел с ними, да сломанная рука не давала резвиться.

Они рванули к троллейбусу и ухватились за лестницу сзади. Сбавив ход, он развернулся, и они отцепились, вернулись довольные, поглядывая на Гаечку, но больше — на Алису. Они перед ней, что ли, перья распушили? Задумчивая девочка не обращала на них внимания.

— Можно с вами на базу? — чуть ли не взмолился Каюк. — Так посмотреть хочется!

— Можно, — кивнул Илья. — Ты ж теперь в клубе.

Глядя на подъезжающий троллейбус, Илья задумчиво сказал:

— Нас уже двенадцать, а наш клуб никак не называется.

— Бойцовский клуб, — подсказала память взрослого, и я будто бы пожал себе руку напротив груди. — А это будет наше приветствие.

— Кру-уто! — Тим аж глаза закатил.

— А вдруг этот жест значит что-то плохое? Типа «хай Гитлер»? — предположила Наташка.

Илья ее поправил:

— Не «хай», а «хайль», фашистский жест называется — зига. Надо поискать в библиотеке, что значит наш жест…

Подъехавший троллейбус распахнул дверцы, и договаривал Илья скороговоркой:

— Но мне он нравится, и я — за!

Мы с Гаечкой подождали, пока друзья погрузятся в троллейбус, и направились к мопеду. Нужно вернуться на пляж и собрать дань за двенадцать лет, а потом можно и потусоваться новым составом, интересно посмотреть, как Каюк вольется в коллектив.

Когда мы приехали, дети все продали. Сегодняшний день принес тридцать две тысячи сиротам, пять — Гаечке и две — Наташке.

На следующий день кукурузы не было, и доход упал: семь тысяч заработали сироты, Гаечка — пять, Наташка — две пятьсот.

Без памяти взрослого я бы не догадался следить за прогнозом погоды, а так меня насторожило штормовое предупреждение на следующий день, и я предупредил Гаечку, которая, распробовав вкус денег, сперва встала на дыбы — нет, мол! Такая фигня меня не остановит. Но потом все-таки прислушалась к голосу разума, ведь, если непогода затянется, придется ей те пирожки под дождем на остановке продавать или нам скармливать. Такая перспектива ее не обрадовала. Как, впрочем, и Наташку, и мы провели время в кругу друзей на базе, потренировались, потом поиграли в мафию.

Каюк балагурил и шутил, но шутки его были плоскими и находили понимание только у Рамиля, но никто его не шпынял и не подшучивал над ним.

Как и обещали синоптики, на следующий день хлынул ливень с грозой, поднялся ветер, а в море напротив мыса, говорят, образовался смерч, который чуть не вышел на берег. И еще, говорят, разлились реки, и город местами затопило.

Значит, по телеку объявят об очередной катастрофе на юге, причем небывалой, гипер-мегаразрушительной. Без памяти взрослого я поверил бы. Но на самом деле такое случалось каждый год: некоторые участки регулярно топило, все это знали, но, видимо, думали, что беда случится не сегодня и не завтра, игнорировали штормовое предупреждение и оставляли там машины, которые потом сносило потоком.

И начиналось: никогда такого не было, и вот опять!

Когда я-взрослый приезжал на похороны матери в 2017 г., с ужасом обнаружил расчищенные и распроданные участки вдоль нашей речки, которая летом превращалась в шнурок, но стоило хлынуть дождю, и она становилась бурным потоком, умножающим вложения горе-землевладельцев на ноль. Так и хотелось встряхнуть тех, кто хочет купить эту землю, и воскликнуть: «Ты сдурел?» Но, скорее всего, у него позиция беременной школьницы: «Это с ними всеми бывает, а со мной такого не случится, потому что это же я».

Ага, Зевс с Перуном на пару увидят твой новый дом и подумают: «Вася клевый мужик, вон, какую красоту настроил, давай не будем его топить?»

Наша база выстояла, вода не стала просачиваться сквозь стены. Одно меня беспокоило: как там мои беспризорники? Маленькие, одни, в полуразрушенном доме. Забились, как котята, в тот подвал. А если его зальет?

Мы с Гаечкой подняли вопрос о том, чтобы на время непогоды поселить их на базе, но за проголосовали только Тимофей и Алиса, Ян был ожидаемо против, ведь Светка с Ваней участвовали в травле, а такое сложно простить.

Гаечка порывалась к ним ехать, но ее удалось переубедить, что это бессмысленно — мы все равно ничем не сможем им помочь, только сами промокнем и, чего доброго, застрянем на обратном пути.

К вечеру тучи разошлись, а ночью снова хлынуло, да так, что вздрагивала земля и казалось, небо рвется с треском и грохотом. Молнии не ветвились, а слепили — свет просто прокатывался по небу, словно Перун гигантским фотоаппаратом со вспышкой снимал Васин дом.

Утром в новостях ожидаемо напугали небывалой непогодой, показали смытые в море дома и машины Вась, которые отказывались видеть очевидное. Но на завтра пообещали солнце, и Гаечка решила испечь немного пирожков, а Наташка — трубочек.

От Ильи я позвонил деду, узнал, что он благополучно добрался и завтра съездит на склады, купит и передаст мне кофе, а после займется организацией торговых точек. Я тут же отзвонился бригадиру, напомнил о себе и сказал, что процесс идет.

Утром замирающим сердцем я отвез Гаечку на пляж — жаль было ее труд, она рисковала, если море желтое от смытой с суши грязи, купаться никто не пойдет и ничего покупать не будут. Сашка подбежала к воде и вздохнула:

— Мутная. Но не фатально грязная.

Я бы в такой купаться поостерегся, но отдыхающим, которые догуливали отпуска, было все равно, и народ наводнил берег.

— Сегодня, чую, рано отстреляетесь, — сказал я. — Может, вас подождать?

— Было бы клево! — улыбнулась Гаечка и зевнула.

Вместо восьмидесяти, она испекла сегодня сорок пирожков.

Я поехал к детям, испытывая перед ними чувство вины. До подъема добрался за пять минут, спасибо, Карп, а дальше пробирался, переступая с камня на камень и волоча мопед. От грунтовки, ведущей наверх, вообще ничего не осталось, еще один такой ливень, и тут точно будет овраг.

А вот наверху камни кончились. Дорога представляла собой месиво из щебня и грязи, в огромной луже самозабвенно купались гуси.

Я закатил мопед во двор недостроя, вытер грязнющие босые ноги о траву и, топая по тропинке, крикнул:

— Малые, вы как, выжили?

Но никто не ответил. Я заглянул в подвал: воды там был по щиколотку. Под плитами тоже мокро, не спрятаться. Где же дети, как они пережили ливень? Но главное, что будет зимой, когда подует шквальный северный ветер? Они могут и насмерть замерзнуть.

Если дети сменили место жительства, интересно, догадаются ли на пляж прийти, или придется мне пирожки продавать из-за Гаечкиной стеснительности?

Что сюда они не придут, это точно. Я покатил мопед по краю дороги и услышал дребезжащий старушечий голос:

— Эй, мальчик!

Я обернулся, останавливаясь. Меня звала сухонькая старушка с трясущейся головой, выглядывающая из калитки.

— Здравствуйте, — кивнул я. — Тут дети жили, сиротки, не знаете…

— У меня твои сиротки, — проговорила она. — Намокли, как воробышки, я их в дом и взяла. Они ж ничего не своруют у меня?

— Нет, это хорошие дети, работящие, — поручился за них я. — Я их воспитываю, а забрать некуда.

Бабуля то ли покачала головой, то ли она затряслась сильнее.

— Шо деится-то! Как в войну — дети на улице. Где-й то видано!

— Спасибо, что помогли, — поблагодарил ее я, а бабуля меня будто не слышала.

— Взять-то есть куды, дом, вон, две комнаты пустые, дык еле хожу. И дед еле ходить. И денег только на хлеб, и угостить-то их — блины да варенье.