Лучший из лучших - Смит Уилбур. Страница 36
Ральф ждал. На доске один за другим появлялись имена участников. Инкозикази среди них не было, нервы Ральфа натягивались все сильнее. Всего должно быть десять раундов – девять мистер Коэн уже записал.
– Раунд номер десять! – объявил он, продолжая писать. – Дамы и господа, это поистине библейский матч! Алмазоносный раунд прямо из Ветхого Завета!
Хаим Коэн называл алмазоносным все, что угодно: от чистокровной лошади до виски пятнадцатилетней выдержки.
– Воистину алмазоносная схватка! В ней участвует единственный и неповторимый, великий и смертоносный Голиаф!
Раздался взрыв аплодисментов и одобрительный свист – Голиаф был двенадцатикратным чемпионом.
– Против вашего любимца выступает новая красотка по имени Саломея!
Зрители равнодушно отнеслись к новенькой и поспешно ставили на чемпиона.
– Десять к одному на Саломею! – закричал какой-то букмекер, пытаясь сдержать наплыв ставок. Ральф был близок к отчаянию: все делали ставки на Голиафа.
Нога за ногу, Ральф дотащился обратно до переулка. Камуза слышал результаты жеребьевки.
– Гони обратно шестнадцать монет, – потребовал он.
Базо оскорбился:
– Инкозикази сделает этого Голиафа!
– Да он же гигант!
– Инкозикази быстрее мамбы, храбрее медоеда! – Для сравнения Базо выбрал самых бесстрашных и неукротимых бойцов вельда.
Спор продолжался, пока внезапный рев голосов на площади не возвестил начало первого раунда. Судя по визгам женщин, схватка закончилась быстро.
Спор разгорался, Базо не мог усидеть на месте. Вскочив на ноги, он затанцевал гийя, пляску воинов матабеле перед битвой.
– Инкозикази прыгнула вот так и вонзила ассегай в грудь Нелона, – закричал Базо, имитируя смертельный удар, нанесенный противнику его любимицей. Матабеле с трудом выговаривали звук «р» – в своем рассказе Базо исказил имя римского императора.
– Пора принимать решение, – заявил Ральф, прерывая воинственный танец. Базо остановился и посмотрел на Камузу.
Во всем, что касалось денег, решение было за Камузой, хотя Базо оставался лидером в остальных вопросах.
– Хеншо, а ты ставишь свои четыре монеты против этого чудовища? – сосредоточенно спросил Камуза.
– Инкозикази рискует жизнью, – не раздумывая, ответил Ральф. – А я рискую деньгами ради нее.
– Значит, так тому и быть. Мы с тобой.
Оставалось всего несколько минут до начала десятого раунда. Хаим Коэн опрокинул кружечку пива и, освежившись, вытирал пену с усов. В любой момент он влезет на повозку и вызовет владельцев пауков на арену.
Ральфу еще нужно было успеть поставить четыре соверена.
– Вы сказали, один к двенадцати, – отчаянно спорил он.
Букмекер с ярким шелковым галстуком на шее смотрел на юношу острыми, как у хорька, глазками.
– Если ты ставишь на своего собственного паука, то один к десяти.
– Это нечестно!
– Жизнь вообще штука нечестная, – пожал плечами букмекер. – Хочешь – ставь, не хочешь – не ставь.
– Ладно, я поставлю!
Ральф выхватил расписку и стал пробиваться к арене. Путь преградил выпирающий животик Барри Леннокса.
– Ты сам-то на нее поставил?
– Все, что у меня было, сэр.
– Что ж, мой мальчик, больше вопросов нет.
Леннокс зашагал к ближайшему букмекеру, на ходу вытаскивая из кармана кошелек. Хаим Коэн уже взобрался на повозку.
– Прекрасные дамы и уважаемые господа! Десятый, и последний, раунд! Могучий Голиаф против танцующей Саломеи!
На арену боком выбрался Голиаф, неторопливо и уверенно передвигаясь с помощью четырех пар многосуставчатых ножек.
Это была громадная самка, недавно полинявшая. Новенькая хитиновая броня отсвечивала медью; длинные волоски, покрывавшие брюшко и ноги, сверкали золотом. Паучиха оставляла за собой на песке двойную дорожку крошечных следов.
Толпа восторженно завопила. Голоса походили на свирепый звериный вой: запреты цивилизации давно рухнули под напором первобытной жестокости схваток на маленькой арене; кроме того, зрители не просыхали с полудня.
– Убей ее! – истошно закричала прелестная блондинка с украшенной цветами прической. Лицо девушки заливал лихорадочный румянец, глаза блестели. – Разорви ее на части!
– Мистер Баллантайн, ваша очередь, – скомандовал Хаим Коэн, повышая голос, чтобы перекричать толпу.
Ральф помедлил, дожидаясь, пока паучиха на арене отойдет подальше и отвернется в противоположную сторону. Подняв заслонку, он постучал по корзинке. Инкозикази осторожно выползла наружу, не касаясь брюшком песка. Увидев противника в противоположном углу, она замерла. Многочисленные бусинки глаз засверкали, как осколки черного алмаза.
Голиаф почувствовал ее присутствие и, высоко подпрыгнув, развернулся в воздухе. Два паука, разделенные гладкой площадкой, посыпанной белым речным песком, смотрели друг на друга. Разница в размерах стала очевидной. Громадный Голиаф раздулся от ярости, растопырил шелковые щетинки, точно дикобраз, и затанцевал, вызывая на бой маленького соперника. Инкозикази мгновенно ответила на вызов, поднимая и опуская брюшко, ритмично покачивая туловищем и грациозно перебирая лапками, словно многорукий индийский бог Шива.
Зрители затихли, силясь не пропустить ни единого движения этого танца смерти, и вдруг разразились кровожадным ревом: Голиаф прыгнул. Полностью выпрямив лапки, паук взлетел в воздух и легко приземлился на противоположной стороне арены – точно на том месте, где долю секунды назад стояла Инкозикази. Она отпрыгнула в сторону и теперь вызывающе танцевала перед гигантским соперником.
Именно невероятное проворство огромных пауков привлекало зрителей. Молниеносные броски происходили совершенно внезапно: паук безошибочно бросался на противника или столь же стремительно переходил в контратаку. В промежутках между нападениями возобновлялся завораживающий смертоносный танец.
– Й-и-е! Й-и-е! – в полной тишине раздался ужасающий воинственный клич матабеле. С этим воплем черная волна обнаженных воинов прошла через весь континент, поблескивая лезвиями ассегаев и покачивая перьями в головных уборах.
Базо не выдержал: вместо того чтобы прятаться в закоулках, он потихоньку протиснулся сквозь толпу. Его воинственный дух взыграл при виде разгоравшейся на арене схватки. Протолкавшись в первый ряд, Базо не смог удержаться.
– Й-и-е! Й-и-е! – завопил он, и Ральф невольно присоединился.
Действиями Инкозикази управлял инстинкт: другая самка была для нее смертельно опасной соперницей. Ее раздражали вовсе не крики людей, а перебирающие лапки гигантского противника на противоположной стороне арены, однако совершенно случайно первая атака Инкозикази совпала с воинственным кличем.
Дважды Инкозикази взлетала в воздух, и дважды Голиаф уклонялся. В третий раз Инкозикази подпрыгнула слишком высоко и ударилась о стеклянную крышку над ареной. Потерявшая равновесие Инкозикази лихорадочно барахталась в песке – и тут Голиаф решил нанести удар.
Мужчины злорадно вопили, женщины со сладострастным ужасом завизжали, а два волосатых тела сплелись в жутком объятии, обхватив друг друга многочисленными конечностями, словно два спрута.
Сцепившись, пауки покатились по арене, как резиновый мячик, пока путь не преградила дальняя стенка. Мелькали, изгибаясь, многосуставчатые конечности; длинные жала были полностью обнажены; щелкали челюсти, силясь впиться острыми, как игла, зубцами в непробиваемые хитиновые панцири и соскальзывая с гладкой поверхности; капли густого бесцветного яда текли по брюшкам самок.
Пауки инстинктивно прятали уязвимые брюшки, старались вырваться из объятий противника, чтобы нанести удар в участок тела, не прикрытый толстым панцирем. Опираясь на задние ножки, они боролись передними, и здесь вес Голиафа давал ему преимущество.
Хрустнув, точно расколотый орех, одна ножка Инкозикази оторвалась от тела. Паучиха судорожно дернулась, резко сжимая мягкое брюшко.
– Убей ее! Разорви в клочья! – завопила прелестная блондинка, вцепившись в надушенный шелковый платок. Ее лицо покраснело, во взгляде горело безумие.