Цикада и сверчок (сборник) - Кавабата Ясунари. Страница 7

– Эта прислуга все выспросит у Танидзаки и, чего доброго, расскажет о твоих делах Кикуко.

– Глупости. Что она может рассказать?

– Тебе бы надо знать, какого сорта эти девицы, что идут в прислуги. – Синго снова уткнулся в газету.

Когда они сошли в Камакура, Сюити сказал:

– Танидзаки рассказывала тебе что-нибудь обо мне?

– Ничего не рассказывала. Она со мной как немая.

– Правда? Это неприятно. Послушай, отец, я немного приударяю за твоей секретаршей, а ты недоволен, может быть, даже осуждаешь меня.

– Что ж тут удивительного. Во всяком случае, постарайся, чтобы Кикуко ничего не узнала.

Сюити, словно теперь-то уж скрывать нечего, сказал:

– Нет, все-таки Танидзаки что-то тебе рассказала.

– Неужели Танидзаки соглашается развлекаться с тобой, зная, что у тебя есть жена?

– Да, пожалуй. Отчасти из ревности.

– Чепуха.

– Я ее брошу. Хочу бросить.

– Мне непонятны твои рассуждения. Раз уж на то пошло, давай поговорим откровенно.

– Когда брошу, все начистоту расскажу.

– Так или иначе, постарайся, чтобы Кикуко ничего не узнала.

– Хорошо. Но Кикуко, наверно, уже все знает.

– Ты думаешь?

Синго помрачнел.

Вернувшись домой, он все еще был мрачен, а после ужина молча встал из-за стола и ушел в свою комнату.

Кикуко принесла ему кусок арбуза.

– Кикуко, соль забыла, – вошла вслед за ней Ясуко.

Кикуко и Ясуко присели на корточки у двери.

– Ты не слыхал, как Кикуко кричала: отец, арбуз, арбуз? – спросила Ясуко.

– Не слыхал. Я знал, что его положили охладить.

– Кикуко, он не слыхал, – обернулась к ней Ясуко.

– Отец почему-то сегодня сердитый.

Немного помолчав, Синго сказал:

– Что-то в последнее время у меня плохо с ушами. На днях открыл ставни на веранде, чтобы проветрить комнату, и мне послышалось, будто стонет гора за домом. А бабка спокойно спала себе.

Ясуко и Кикуко посмотрели на гору.

– Разве бывает, чтобы гора стонала? – удивилась Кикуко.

– Когда-то давно я спрашивала об этом у матери. И она мне сказала, что ее старшая сестра слышала стон горы перед смертью.

Синго вздрогнул. Забыть такое непростительно, подумал он. Как же он не вспомнил об этом, услышав стон горы?

Кикуко, взволнованная, тоже молчала, на этот раз она не повела своими красивыми плечами.

Крылья цикады

1

Приехала дочь, Фусако, с двумя детьми. Старшей четыре года, младшей еще и года нет.

Неужели Фусако и дальше будет рожать с такими интервалами? Конечно, о следующем ребенке говорить еще рано, но Синго все-таки спросил невзначай:

– Заведешь еще одного?

– Нет, отец, больше не хочу. Разве я тебе не говорила? – Фусако небрежно положила девочку и, распеленывая ее, спросила: – А ваша Кикуко еще не решила завести?

Она тоже сказала это невзначай, но лицо Кикуко, повернутое в сторону ребенка, застыло.

– Оставь, пусть девочка полежит так, – сказал Синго.

– Кунико, а не «девочка». Ты же знаешь, что имя ей дали по деду.

Каким стало лицо Кикуко, заметил, по-видимому, только Синго.

Но и он не придал этому значения и с нежностью следил, как сучит ножками освобожденный младенец.

– Оставь ее. Видишь, как ей хорошо. Раньше было, наверно, жарко, – сказала Ясуко, придвигаясь к ребенку и поглаживая ему животик и ножки. – Сейчас твоя мамочка и сестричка примут ванну и будут чистенькие.

– Дать полотенце? – вскочила Кикуко.

– Я привезла с собой, – сказала Фусако.

Значит, приехала не на один день.

Фусако стала вынимать из фуросики полотенце и смену белья; к ее спине угрюмо прижалась старшая дочь Сатоко. С тех пор как они вошли, она не произнесла ни слова. У Сатоко были черные густые волосы.

Синго узнал этот фуросики, в котором Фусако принесла свои вещи; он даже вспомнил, что она взяла его из дому, когда выходила замуж.

Фусако с Кунико на спине, одной рукой волоча Сатоко, другой поддерживая тяжелый узел, пришла с вокзала пешком. Ну и дела, подумал Синго.

Противный ребенок эта Сатоко, которую нужно вот так тащить за собой. И капризная, а матери и без того нелегко, она из сил выбивается.

Интересно, думал Синго, ведь Ясуко, наверно, не особенно приятно, что Кикуко всегда следит за собой?

Когда Фусако ушла в ванную, Ясуко стала поглаживать запревшие места на ножках девочки.

– По-моему, она покрепче Сатоко, тебе не кажется?

– Может быть, потому, что родилась, уже когда у родителей все наладилось и они перестали ругаться, – сказал Синго.

– А Сатоко родилась, когда у родителей как раз все стало разлаживаться, и это на нее повлияло.

– Что понимает четырехлетний ребенок?

– Все понимает. Это определенно на нее повлияло.

– Нет. Сатоко с самого рождения…

Ребенок неожиданно проворно перевернулся на живот, пополз вперед и, ухватившись за сёдзи, встал на ножки.

– Ой-ой! – Кикуко взяла девочку за руку и повела в соседнюю комнату.

Ясуко тоже встала. Подняла кошелек, лежавший рядом с вещами Фусако, и заглянула в него.

– Что ты делаешь? – Синго сказал это тихо, но он весь дрожал от возмущения. – Положи.

– Это еще почему? – спросила Ясуко.

– Говорю положи, значит, положи. Зачем ты его взяла? – У Синго дрожали руки.

– Во всяком случае, не для того, чтобы что-то украсть.

– Это хуже, чем воровство.

Ясуко положила кошелек на место. Но все же сказала:

– Чем это плохо, присмотреть за своей дочерью? Вернется домой, а детям еды купить не на что, что она будет делать? Просто я хотела узнать, как у Фусако с деньгами.

Синго зло взглянул на Ясуко.

Фусако вернулась из ванной.

Ясуко, чтобы поскорей закончить неприятный ей разговор, сказала:

– Послушай, Фусако, я заглянула сейчас в твой кошелек, а дед изругал меня. Может, я и вправду плохо поступила. Ты уж меня прости.

– Да нет, что ж тут плохого?

Синго стало еще противнее оттого, что Ясуко рассказала обо всем Фусако.

По мнению Ясуко, между матерью и дочерью такие отношения вполне естественны, и, может быть, так оно и есть, думал Синго, а то, что он весь дрожит, – это, наверно, потому, что откуда-то из глубины у него поднимается старческая усталость.

Фусако заметила, как покраснел отец, и испугалась его гнева гораздо больше, чем материнского обыска.

– Пожалуйста, смотри сколько хочешь. Пожалуйста, – сказала она почти с отчаянием и положила кошелек перед матерью.

Это еще больше разозлило Синго.

Ясуко не притрагивалась к кошельку.

– Аихара уверен, что, если у меня не будет денег, я не смогу уйти из дому, поэтому в кошельке пусто, – сказала Фусако.

Девочка, которую вела Кикуко, потеряв вдруг равновесие, упала. Кикуко подхватила ее и подошла к ним.

Фусако, подняв кофту, дала дочери грудь.

Фусако никогда не отличалась красотой, но тело у нее приятное, и сложена она хорошо. Грудь еще не потеряла формы. Налитая молоком, она кажется большой и упругой.

– Воскресенье, а Сюити почему-то нет дома? – спросила о брате Фусако.

Но тут же она поняла, что своим вопросом не улучшила настроения отца и матери.

2

Синго подошел уже почти к самому дому, но остановился и стал рассматривать подсолнухи, росшие в соседнем дворе.

Задрав голову, он приблизился к ним. Подсолнухи, склонив макушки, высились по обе стороны калитки, и когда между ними встал Синго, проход оказался загорожен.

Подошла девочка, жившая в этом доме. Она остановилась за спиной Синго и терпеливо ждала.

Она, конечно, могла пройти в калитку, протиснувшись боком между Синго и подсолнухом, но девочка узнала Синго и поэтому терпеливо ждала.

Наконец Синго заметил ее.

– Какой огромный цветок. И красивый, – сказал он.

Девочка чуть смущенно улыбнулась.

– У каждого по одному цветку.