Капитали$т: Часть 3. 1989 (СИ) - Росси Деметрио. Страница 48

— Нет, — сказал я, — нет настроения.

Серега не стал настаивать.

— Нет, так нет!

Мы разошлись по домам. Компаньоны в приподнятом расположении духа, а мне было уже пофиг. Если Николай Николаевич организовал фейковое покушение для меня только для того, чтобы подставить Рогова, то… вообще, насколько далеко может зайти этот человек⁈

Дома я включил магнитофон и врубил новинку «Индиану Джонса»… Голове необходимо было отдохнуть…

Утро началось с телефонных звонков. Сначала позвонил помощнику Григория Степановича — Зайцеву.

— Алло! — услышал я вкрадчивый голос.

— Петров из «Астры»… — сказал я. — Есть новости для Григория Степановича.

— Слушаю. — Зайцев был немногословен.

— Передайте Григорию Степановичу, что вопрос с Роговым решен положительно. И полностью закрыт.

— Я передам, — пообещал Зайцев.

— А кстати, — спросил я, — сотрудники, с которыми вчера беседовали наши люди… как они?

— Некоторые уже написали заявления на увольнение! — обрадованно заявил Зайцев. — Ждем решений товарища директора. Я полагаю, что он в ближайшее время вернется, не догуляв отпуск…

— Было бы замечательно, — сказал я.

После этого я набрал номер Николая Николаевича. Ответил секретарь, который недовольно сообщил, что Николай Николаевич занят и когда освободится — неизвестно.

Я был зол на Николая Николаевича, но мне нужно было выслушать его. Его, так сказать, версию событий.

В контору идти не хотелось, но усилием воли я заставил себя собраться. Было жарко. У бочки с квасом — очередь. Из интереса я зашел в ближайший продуктовый — тяжелая металлическая дверь, запах пыли. Из ассортимента присутствовали графины с теплым соком, мороженное в картонных стаканчиках, молоко в бутылках, консервы. Орудия труда — замызганные весы и деревянные счеты. Интересно, усмехнулся я про себя, что они взвешивают? Морскую капусту? Мороженное? Томатный сок? Грехи человеческие? Тетеньки-продавщицы мирно перекидывались ничего не значащими фразами, не обращая на меня никакого внимания. Я купил мороженное и пошел дальше. Мороженное мне не понравилось. Во-первых, слегка подтаяло. А во-вторых, не радует…

День был пыльный, пахший раскаленным асфальтом, выхлопными газами. Где-то в отдалении, на бывшей городской окраине, дымят во всю трубы — станкостроительный и механический заводы, вокруг которых когда-то появился поселок, позднее ставший уездным городом и доросший уже в советские времена до областного центра. Трубы дымят, но директор механического уже, по слухам, купил «семьсот сороковой» Вольво и строит коттедж за городом. Но пока… пока изношенный механизм советской экономики работает, пока все крутится, десятки тысяч людей приходят каждое утро на проходную и работают — выполняют и перевыполняют план, производят продукцию — очень нужную, а иногда и вовсе не нужную. Это сейчас, думаю я, люди чувствуют себя на своем месте и при деле, но скоро все изменится… Иногда знание будущего становится невыносимым и сегодня как раз такой день.

Вот школа, закрытая на каникулы, но стайка пацанов лет пятнадцати украдкой курит за школьным углом. А вот строгий пенсионер — пожилой крепкий мужик несет в авоське батон и бутылку кефира. Он неодобрительно смотрит на пацанов, но ничего не говорит… Лет пять назад обязательно выругал бы, думаю я. А сейчас не станет. Потому что время меняется. Восемьдесят девятый год. Что-то изменилось, что-то невидимое, но очень важное, оно то ли исчезло, то ли стало другим. И пацаны тоже чувствуют изменения, они отворачиваются, чтобы не встречаться взглядом со строгим пенсионером, но сигареты не бросают. Пацаны не осознают, конечно, они чувствуют, что перемены в их пользу, в пользу их свободы курить за углом школы…

А вот ребята постарше, лет по семнадцать, и у них из потертого магнитофона «Весна» гремит заклинание: «Перемен!» Ребята семнадцати лет не знают, что заклинания иногда срабатывают, правда они могут сработать не совсем так, как хотелось. Они слушают, будто завороженные:

'Вместо тепла зелень стекла

Вместо огня дым.

Из сетки календаpя выхвачен день.

Кpасное солнце сгоpает дотла,

День догоpает с ним,

Hа пылающий гоpод падает тень'.

Цой жив — это не мем, это реальный факт, он разобьется на машине в девяностом, точной даты я не знаю, а Википедия появится нескоро. Жил легендой и уйдет легендой, на пике славы… Может быть лучше так, чем… я вспоминаю некоторых деятелей шоу-бизнеса из своего времени.

В конторе все в порядке. Продаем остатки электроники, наличные прибывают и это становится напряжным. Наличные доллары в нужном количестве в нашем захолустье купить невозможно, их просто физически нет. Ехать в Москву с крупным налом, мягко говоря, опасно. Солнцевские, люберецкие, таганские, чеченцы уже успешно работают — молодые, голодные, хотят денег и власти. Я лениво думаю о том, куда деньги девать. Решаю задачу, которую не смог решить Остап Бендер. Вот уж действительно — «что я могу, кроме нэпманского жранья?»

Из конторы я снова звоню Николаю Николаевичу и снова натыкаюсь на секретаря. Николай Николаевич занят. Когда освободится — неизвестно. Да, секретарь докладывал о моем звонке, Николай Николаевич перезвонит, когда сможет. Я тихо матерюсь. Николай Николаевич не перезванивает.

Глава 25

Следующие дни прошли все в хлопотах и встречах. Одна из этих встреч стала в каком-то смысле исторической и определяющей как для мира нарождающегося бизнеса, так и для криминального мира нашего города. Эту встречу организовали мы с Евгением Михайловичем Лисинским. Высокие договаривающиеся стороны — мой приятель, тяжелоатлет и по совместительству начинающий бандит и вымогатель Матвей, а также — признанный лидер городских уголовников Виктор Федорович по прозвищу Гусар. Накопившиеся между этими двумя достойными людьми противоречия требовали какого-то решения. Перед встречей я немного волновался — мы уже некоторое время назад пытались провернуть подобное, но ничего не вышло, противоречия остались неразрешимыми до тех пор, пока Володя Седой, бывший уголовный лидер, не пропал неизвестно куда. Впрочем, Матвей не так давно дал мне понять, что имеет отношение к этой пропаже… В этот раз Матвей тоже был настроен скептически.

— Не получится ничего, Леха, — мрачно говорил он мне по дороге на встречу. — Ты же слышал, они объявили, что общак создают и постановка такая — ты или с ними, или против них. Лично я ни в какой общак платить не собираюсь, пусть как хотят!

— Нормально все будет, — успокаивал я. — Значит, сделают для вас исключение. Лисинский сказал, что Гусар готов к компромиссам.

Матвей недоверчиво качал головой. Он вытащил из кармана пачку «Кэмела», нервно покрутил ее в руках, выругался и спрятал обратно.

— Курить начал, можешь себе представить? — пожаловался он. — С девятого класса не курил, а сейчас начал. Нервы! Исключение, ты говоришь? Мне эти исключения нахрен не нужны!

— Ты хотя бы разговаривай спокойно, — посоветовал я.

— Да знаю… — мрачно ответил Матвей.

Мы приехал в назначенное время в кафе «Уют». Лисинский и Гусар были уже на месте, пили чай и беседовали.

— А вот и молодежь пожаловала! — обрадовался Гусар, увидев нас. — Давайте к нам за стол, в ногах правды нет!

Мы сдержанно поздоровались и присели.

— Давайте к делу, — угрюмо предложил Матвей.

Лисинский и Гусар обменялись добродушными улыбками.

— Ну, к делу, так к делу, — сказал Гусар. — Жалуются на тебя люди. Говорят, что работать не даешь. Щипачей, игровых, кидал на барахолку не пускаешь. Как так?

— Ясен пень, не пускаем, — подтвердил Матвей. — Нам барыги за охрану платят. Мы охраняем. Ваши там шороха наведут, а потом прибегают менты и винтят всех — и нас, и барыг. Вообще, барахолку разогнать грозились.

Гусар понимающе кивнул.

— Ну так что ты предлагаешь? — спросил он.

— Чтоб ваши ни на барахолку, ни на балку не лезли, — сказал Матвей. — Своих овец мы сами стрижем и в посторонней помощи не нуждаемся.