Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич. Страница 17

— Папа, — сказал он в отчаянии, — ты не забудешь о страховке?

— Серьёзный парень — страсть! — улыбнулась мама и ущипнула Кирилла за щёку, и отец тоже улыбнулся, кивнул успокаивающе.

«Конечно, деточка, конечно!» — ведь деточка не заказал билетов ни на самолёт, ни на поезд, не забронировал номер в гостинице, да и денег на дорогу не попросил. Правда, потратил все карманные на всякую ерунду — но всё равно, если судить здраво, куда деточка поедет при таком раскладе? В гости к приятелю на другой конец города. Ну — в пригород. Но не дальше.

Отец благополучно забыл почти всё, что Кирилл ему говорил. Кирюха вернётся через пару дней — и всё будет по-старому.

А может, и не забыл. Просто здраво обдумал — и не поверил. Ничего плохого ведь случиться не может. Чёртова благодать не позволяет родителям принимать всерьёз «болтовню ребёнка» — и присутствие некроманта не меняет положения.

«Ребёнок» — сначала талисман, а уже потом человек. Если вообще человек.

Кирилл снова ощутил великую сушь в душе.

Пока у дверей квартиры происходил этот мильон терзаний, Сэдрик, не торопясь, спустился по лестнице. Его рюкзак висел на одной лямке, куртка — нараспашку. В руке он держал купленный в супермаркете туристический нож в ножнах, прижимая его к груди. Сэдрик вышел из парадной и остановился, глядя в небо.

— Ты чего? — спросил Кирилл: вид товарища его встревожил, почти напугал.

— Ничего, — Сэдрик медленно повернулся: в свете фонарей шрамы казались чёрными на совершенно белом лице, а дико расширившиеся зрачки сделали взгляд пустым. В глубине зрачков Кириллу померещился красноватый туман. — Иди за мной — и всё.

Бог мой, подумал Кирилл. Транс. Мой друг-ведьмак — в трансе.

Ему стало жутко. Только сейчас он понял до конца, что происходящее — всерьёз, что это не фантазия, не розыгрыш и не ролевая игра.

Шаг через ад — это очень забавно и лихо, если болтаешь об этом у себя на кухне. Но если рядом с тобой идёт настоящий чёрный маг, и волоски на руках встают дыбом от неописуемого и отвратительного ощущения, похожего на статический электрический разряд, только нестерпимее — уже не забавно. Совсем не забавно.

Не так, как пишут в книжках. Не так, как в компьютерной игре.

Ночной город вокруг вдруг показался Кириллу каким-то нереальным, как морок или голограмма. Улица была совершенно пустынна. Жёлтое марево электрического света придавало всему вокруг мертвенность паноптикума. Тени потемнели и углубились, каждая выглядела провалом в небытие. И Сэдрик шёл между расступающихся теней; Кириллу даже в голову не пришло попросить его не тащить нож на виду — это попросту не имело смысла.

Нас никто не встретит, подумал Кирилл, которого мелко заколотило. Ни гопники, ни полиция, вообще никто. Всё живое, наверное, разбегается с дороги. Это магия Сэдрика. Его транс что-то делает с реальностью. А я вот не умею швыряться файерболами и рушить взглядом бетонные стены — хотя в мире, куда мы направляемся, это было бы очень и очень ценное умение. Вряд ли Сэдрик — самый сильный чародей на моей далёкой родине — и я ему не помощник.

Какой драгоценный талант — нравиться девушкам и создавать вокруг себя разливанное море сиропного благополучия, подумал Кирилл с чувством, очень похожим на отчаяние — и тут Сэдрик свернул во двор дома, выселенного для капитального ремонта.

Створка ворот оказалась выломана. Кирилл вошёл за Сэдриком во двор-колодец, наполненный сумраком — только мутный отсвет с улицы не давал тьме сгуститься совсем. Сэдрик остановился, сбросил рюкзак с плеча на грязный асфальт и, по-видимому, тут же забыл о нём. Прижал нож в ножнах к боку больной рукой, здоровой неловко вытащил из кармана коробочку школьного мела, купленного всё в том же магазине. Коробочка раскрылась и мелки высыпались, но Сэдрик не обратил на это внимания, просто взял один — и, встав на колени прямо на грязный асфальт, принялся чертить на нём сложный знак, тройную многолучевую звезду.

Чёткость его движений поражала: это было похоже не на черчение по линейке даже, а на построение в AutoCADе. Мел чудесным образом не пачкался: казалось, что каждая начерченная линия вспыхивала белым — чертёж виднелся в темноте совершенно отчётливо. У Кирилла даже сорвался с языка какой-то восхищённый возглас, но Сэдрик оборвал его резко, почти зло, приказав стоять спокойно и скрестить руки на груди.

Кирилл скрестил. Ему было жарко от чувства, более сильного и глубокого, чем страх — предчувствия силы, изменяющей картину мира, но что-то заставляло наблюдать, хоть и содрогаясь внутренне.

Сэдрик отбросил в сторону стёртый кусочек мела, вынул нож из ножен, задрал рукав на увечной руке и сделал пару быстрых поверхностных надрезов — очень умело и очень спокойно, будто резал хлеб, а не собственную кожу. Кровь выступила мгновенно — Сэдрик дал ей потечь в центр пентаграммы и тут же шарахнулся назад. Светящийся багровый дым повалил из асфальта, будто кровь прожгла тротуар насквозь.

— Стоящий у врат, отопри! — приказал Сэдрик, и его голос прозвучал неожиданно сильно и гулко. — Заплачено за один шаг!

То, что произошло дальше, сознание Кирилла не смогло уместить целиком. Мир перед ним треснул и разъехался в стороны, как занавес, а за довольно-таки тонкой плёнкой реальности оказался какой-то мерцающий багровый кошмар, откуда пахнуло доменным жаром — и громадная, невообразимо ужасная голова, хуже всего в которой было сходство с человеческой, вытянулась на шее, тощей и длинной, как у диплодока, из озера бурлящего, плавящегося камня или металла очень глубоко под ногами, в туманной, парящей багровой бездне.

Рука Сэдрика, единственное, что осталось от реальности, схватила Кирилла за рукав и потянула вперёд, в эту разверстую пасть величиной с автобус. Кирилл успел заметить только зубы, растущие прямо из нёба, на которые ему сейчас надо было наступить — и тут же стукнулся ногами обо что-то твёрдое.

Ощущение было, как от прыжка с высоты.

Стояла сонная тишина, с мутных небес светила ущербная луна, наполовину прикрытая облаками — а вокруг был обычный лес, зимний лес, переживший оттепель и заморозки. Снег смёрзся в ледяную корку — и Кирилл стоял на этой корке, вдыхал терпкий, дымный запах зимы и леса и пытался прийти в себя и успокоить дико колотящееся сердце.

— Мой рюкзак ты не взял, — констатировал Сэдрик. — Жаль.

— Прости, — пробормотал Кирилл, мотая головой. — Прости меня. Я растерялся.

— Ничего, — сказал Сэдрик. — Я так и думал, что всё равно всё потеряем, не сейчас, так чуть позже. Кучу барахла через ад не протащишь… я так, просто спорить с тобой не хотел. Не расстраивайся.

— Всё равно досадно, — сказал Кирилл, постепенно выравнивая дыхание. — Чёрт, твой спальник…

— Не переживай, — сказал Сэдрик рассеянно. Он то ли оглядывался, то ли принюхивался. — Не уверен, что понадобится… да и вообще… что-то занесло меня. Спальник, носки эти, мыло… Я сейчас думаю, что тряпьё старое моё ты зря выкинул.

— Да ладно! — удивился Кирилл. — Это уже не одежда была. Удивляюсь, как ты до воспаления лёгких не замёрз… И — слушай, кровь же надо остановить, что ты прямо так рукав опустил…

— Уже остановилась, — сказал Сэдрик, не глядя на Кирилла. — После обряда быстро закрывается. Быстрее, чем простые ранки. Успокойся.

Кирилл и успокоился. Лес был, как на Карельском перешейке: в бледном лунном свете вполне различались сосновые стволы, обыкновенные сосны, каких под Питером множество, а между соснами темнел кустарник, опять же, обычный, не осыпанный золотыми ягодами. Тускло поблёскивал наст; в этом мире тоже, как видно, была затяжная оттепель — снег почти сошёл даже в лесу, лежал отдельными холмиками среди чёрной, прихваченной лёгким морозом земли. Необычно тёплая зима.

Из-за всего этого — из-за лёгкого морозца, из-за обыкновенных сосен, обыкновенной луны, корки наста, знакомого запаха зимнего леса — ощущение инобытийности пропало у Кирилла вовсе. Распахнутая огненная пасть уже растворилась в памяти, превратилась в спецэффект, когда-то виденный в кино, в приснившийся кошмар, в галлюцинацию. Всего и случилось, что фантастически мгновенный перенос из Питера за город, подумал Кирилл и удивился тому, как сознание строит защиту от реальности.