Нагие намерения - Куликова Галина Михайловна. Страница 21

– Не беспокойтесь, Зинаида Петровна, я разберусь.

– Ну, зови, если понадоблюсь.

– Через дверь? – тихонько шепнул язвительный Шургин, но Диана уже решительным шагом направилась к выходу, и он поплелся за ней, мечтая лишь о том, чтобы вытянуться горизонтально и закрыть глаза.

Квартира тети Любы была этажом выше. Поднявшись по лестнице, они остановились, ожидая, пока Диана отыщет нужные ключи.

– Ну, что, – прервал молчание Шургин, – пробовали говорить насчет вашего мужа? Был он здесь?

Пытаясь открыть непослушный замок, Диана ответила не сразу:

– Нет, не успела. Да и не хотела я вот так, сразу. Завтра поговорим, а сейчас хоть отдохнем – безумный день какой-то, длинный. Пусть уж он наконец закончится.

Дверь открылась, и они практически одновременно ввалились в прихожую.

Однако безумный день заканчиваться явно не желал. Едва включив свет, Диана немедленно стала кричать. Через некоторое время крик стал плавно переходить в пронзительный визг. Шургин и Алекс, наоборот, застыли, онемев, зачарованно глядя на открывшуюся перед ними картину.

Первым пришел в себя Шургин. Он решительно прикрыл рот Дианы своей широкой ладонью, отчего визг сначала стал глуше, а потом прекратился совсем.

– Вот так лучше, – молвил Олег и, обращаясь к Диане, спросил: – Если я уберу руку, вы не будете больше орать?

Диана с готовностью закивала головой, и он отпустил ее.

– Нет, ты видел когда-нибудь такое? – с оттенком какого-то даже восхищения поинтересовался у Шургина Алекс.

– Только в картинах про войну. Когда тяжелая артиллерия прямой наводкой лупит по жилым кварталам.

Действительно, квартира, Дианино наследство, доставшееся ей от умершей тети, представляла собой жуткое зрелище.

Со стен клочьями свисали отодранные чьей-то безжалостной рукой обои. Пол устилал слой перьев и пуха из вспоротых и валяющихся здесь же подушек и перин. Порыв ветра от раскрывшейся двери поднял эту массу в воздух, что так испугало Диану.

В кухне и обеих комнатах все было перевернуто вверх дном, стеклянная посуда разбита, кастрюли и сковородки выкинуты из шкафчиков. Целыми в квартире остались только окна и двери.

– Час от часу не легче, – подал голос Шургин, – ну и как все это понимать?

Вопрос был риторический, однако Диана, приняв его на свой счет, обреченно пожала плечами.

– Поспать здесь не удастся, – констатировал Алекс, – пойдем обратно к тете Зине, пока она не уснула.

Раздавшийся вслед за этими словами крик возвестил о том, что Зинаида Петровна не спит и теперь уже вряд ли быстро заснет. Полусонный Шургин забыл на стуле свою барсетку, и сердобольная Зинаида Петровна решила ее занести (вдруг там что нужное!), а заодно посмотреть, как обустраиваются на ночлег московские гости.

На крики и причитания Зинаиды Петровны стали выглядывать люди из соседних квартир, так что еще полчаса ушло на то, чтобы уговорить всех вернуться к домашнему очагу и не вмешиваться и в без того запутанную ситуацию.

В конце концов, успокоив соседей и заперев злополучную квартиру, Шургин, Алекс и Диана вернулись к Зинаиде Петровне.

– Ну, вот мы и снова в сборе, – радостно потер руки неунывающий Душкин. – Сейчас бы чайку, а еще лучше – кофе.

Хозяйка, невзирая на ужасное состояние, в котором она пребывала после того, как увидела, во что превратили Любочкину квартиру, засобиралась было на кухню, но ее остановил Шургин:

– Зинаида Петровна, погодите. Нам надо серьезно поговорить, и в первую очередь – с вами.

– Да что же, миленькие мои, я вам сказать могу? Я ведь как цветы забрала, месяца три назад, так уж туда и не заходила.

– Да, да, вы говорили, – нетерпеливо прервал ее Шургин. – Но, может быть, вы слышали что-то, может быть, видели кого-нибудь, кто ходил тут, около квартиры?

– Чужой?

– Чужой или свой – кто-то ходил?

– Да никто здесь не ходит, тут вообще чужих не бывает. А наши алкаши на такое не способны, мирные они у нас.

– А свои, – «выводил» ее на показания Шургин, – интерес проявляли?

– Это какие свои?

– Ну, там, соседи, родственники какие-нибудь...

– Соседям-то что, зачем им эта квартира. А родственников у Любы – только Дианочка с мужем.

– Скажите, Зинаида Петровна, – осторожно поинтересовалась немного оклемавшаяся после потрясения Диана, – а Денис здесь случайно не появлялся?

Главный вопрос, из-за которого они, собственно, и приехали сюда, был наконец задан, и вся троица притихла, ожидая ответа. И они его услышали.

– Дениска твой? Да нет, я его с самых Любиных похорон больше не видела. Да еще вот перед тем, как умерла она. Без тебя он был.

– Как это – без меня? – вытаращила глаза Диана. – Чего ему тут было делать? Они с тетей Любой друг друга не очень-то...

– Да не знаю я. О чем-то он с ней поговорить приехал. Сказал, что зуб у тебя заболел, Дианочка, мол, ты попозже будешь.

– Откуда вы все это взяли, Зинаида Петровна? – встрял в разговор Шургин, кожей почувствовавший, что становится «горячо». – Вы ничего не путаете?

– Память у меня – слава богу, нечего мне тут проверки устраивать. Говорю, Денис как раз накануне был, Люба еще разговаривать могла. Вот у них разговор странный и вышел. Он когда вошел в квартиру, сразу к ней. Люба уже не вставала, говорила с трудом, даже бредила иногда. Я на балконе цветы поливала, Денис меня и не увидел. Тебя я не услышала – подумала, он один приехал. А я не хотела с ним видеться, думала, привез что-то, оставит и уйдет.

У них вроде спор вышел – странный такой. Я не все слышала, но поняла – он про драгоценности говорил. Говорил – «прошу по-хорошему, Диану свою пожалейте». Она и отвечает ему – все оставляю Диане: квартиру, мебель... И что-то про драгоценности. Я еще удивилась – какие у нее драгоценности? Сережки серебряные с бирюзой, колечко золотое, тоненькое.

Я уже хотела войти, а она вдруг отчетливо так сказала ему: «Я в голове все держу». И замолчала. Я постояла еще – слышу, дверь хлопнула, Денис, значит, ушел. Подошла сразу к ней, а она лежит с закрытыми глазами, и слезы катятся. А через какое-то время и ты, Дианочка, приехала, но она уже не говорила, а я от расстройства забыла тебя о Денисе спросить. А там похороны, и все...

Тут Зинаида Петровна расплакалась, и Шургин с Дианой ее долго не могли успокоить. Даже Алекс, проявив что-то похожее на сочувствие, принес для Зинаиды Петровны из кухни чашку чая. Затем они уложили ее в маленькой комнатке на древнюю кровать с металлической сеткой и, тихонько прикрыв дверь, вернулись в гостиную.

Прерванный разговор возобновился.

– Ну а вы что скажете, – обратился к Диане Шургин, – вы этого не знали, что ли?

– Представьте себе, – огрызнулась Диана, – понятия не имела.

– А вы не встретились в тот день? – поинтересовался Алекс. – Типа, ты бежишь к тетушке, а навстречу по лестнице спускается твой благоверный.

– Понятия не имела, что он там был. Мы поехали, потому что знали, что тете уже совсем плохо. Тут еще зуб разболелся – видимо, на нервной почве. Боль такая была – хоть на стенку лезь, и Денис меня к врачу завез уже здесь, в Тихорецке, а сам домой умчался, у него что-то там на работе было срочное. А уж от врача я сразу к тете Любе, пешком. Вот уж не ожидала, что он к ней тоже забежит.

Диана поежилась, отгоняя неприятные воспоминания.

– Тетя Люба и вправду не разговаривала, даже не шевелилась почти. Когда я присела около нее – открыла глаза, погладила меня по руке. Потом вынула откуда-то из-под одеяла шкатулку и отдала мне. Шкатулка красивая, старинная. Да я про нее давно слышала. Семейная реликвия. Но это и все. Больше ничего не было. Через два дня позвонила Зинаида Петровна и сказала, что тетя умерла.

– Что было в шкатулке? – заволновался Душкин. – Может, несметные сокровища, а ты от нас это умело скрываешь, направляя по ложному следу?

– Ладно, кроме шуток, – что было в шкатулке, если не секрет? – заинтересовался и Шургин.

– Да какой там секрет. Старые письма, семейные.