Черный Волк, Белый Ворон (СИ) - Стинг Ксения. Страница 9

Сын.

Нет, не тот, что стоит по левую руку от него. Маленький, худой, временами болезненный, такой же, как и его мать. Другой. Старший сын, наследник. Быстрый, сильный, с цепким умом. Способный уже сейчас, в семнадцать лет, перенять на себя все дела отца. Такой же высокий и статный, с такими же ясными, порой пугающими глазами и копной темных волос.

Николай Гордеев стоял по правую руку от отца, с презрением глядя на содрогающегося в тихой истерике младшего брата. Их мать лежит на деревянной поверхности, обставленной бревнами. Но Николай не чувствует скорби. Он не был с ней близок, в отличие от Владислава. Он сын отца, не матери.

К погребальному костру какой-то мужчина подносит зажженный факел. Его губы двигаются, нашептывая молитву и прося Морану принять душу ушедшей в свой мир. Огонь охотно перекидывается на сухие бревна, кору и пучки сена. Переходит на ткань светлого платья, надетого на безжизненное, когда-то красивое тело.

Воздух заполняется серым дымом и запахом горелой древесины. Но это ничто по сравнению со смрадом горящего мяса.

Это ломает Владислава окончательно. Он падает на колени, пальцы яростно рвут зеленую траву. Изо рта вырывается крик отчаяния и боли.

Отец смотрит яростно, недовольно, разочаровано. Так же смотрит и Николай, продолжая даже сейчас держать лицо.

— Заткнись, Владислав! Ты позоришь меня, ты позоришь свою мать! — Жесткая хватка Михаила безжалостно смыкается на плече мальчика. Пальцы с силой давят на нежную кожу, оставляя синяки. — Иди вон отсюда!

И Влад уходит. Нет. Он убегает. Спотыкается и падает, расцарапывая руки, пачкая одежду. Чувствует, как ему в след смотрят два взгляда полных презрения. Он бежит так долго, что легкие неприятно сжимаются, во рту появляется металлический вкус, перед глазами плывет и темнеет. Но останавливается он лишь тогда, когда в нос ударяет запах конюшни.

Не глядя находит стойло своего коня, последнего подарка матери. Со скрипом отворяет дверь и вваливается внутрь. Призрак обеспокоенно, пугливо машет головой. Его ноздри расширены, а уши повернуты к незваному гостю.

Мальчишке все равно, что конь его плохо знает, что может ударить копытом, ломая кости. Он бросается на его белоснежную шею, обхватывая ее руками. Пальцы непослушно зарываются в жесткую, ухоженную гриву. И Влад рыдает, громко, неистово. Как никогда не смог бы в присутствии отца или брата.

Владислав разглядывал утренние пейзажи, покрытые пеленой тумана. Веда не стала размениваться на долгий, спокойный сон, обрушивая на его дверь силы своих маленьких, но очень неистовых кулачков.

Яр только и успел, что выскочить из корчмы в одной рубахе да помахать им напоследок, когда они уже ехали в сторону границы Белозерья.

Задерживаться там не было никакого смысла. Они и без того сделали больше, чем хотели, спасая Триозерье от околдованного разума Змея.

Но ни Влад, ни Веда не заводили разговор об этом, словно не знали, к чему он может привести. Печать черномага на чешуйчатой шее. Отсутствие ответа от Белых Воронов. Все это звучало нелепо, абсурдно. И Влад бы никогда не поверил, расскажи ему об этом кто-то, если бы не видел все своими глазами.

Травница вздохнула, вспоминая услышанные от бабушки рассказы о чернокнижниках. Она всегда настоятельно советовала бежать, если девушке однажды посчастливится встретить их. Она говорила, что Черномаги и Вороны — две стороны одной монеты, одни олицетворяют свет и добро, другие — тьму и зло. Только если Воронов избирал Белобог, то к Чернобогу люди обращались самостоятельно, моля одарить их своей силой.

Мысли черномагов темные, гнилые, а деяния злые и жестокие. Сотни, а то и две сотни лет назад была битва. Черномагов всегда было больше, их число не ограничено. Воронов же всего двенадцать. Поговаривают, пали бы Вороны под натиском тех, кто поклоняется Чернобогу, но произошло чудо. Сам Белобог умножил силы своих избранников, помогая одолеть врагов.

Так пишут в летописях, так говорят в доме Воронов, такие сказки рассказывают детям. Веда знала другую историю. Не Белобог тогда помог Охотникам, не он спас их от неминуемой гибели, а те, кто обладал еще большей силой.

— О чем задумалась, Ведеслава? — Влад оторвал свой взгляд от горизонта. Там уже виднелись поля, на которых работали крестьяне. Чем дальше от столицы, тем больше земель обрабатываются и используются для земледелия.

— Любопытный день вчера был. О нем и думаю, — через какое-то время ответила девушка. — Тебе знаком тот символ, что был на шее Змея?

Влад покачал головой. Он старался вспомнить, прокручивая все знания в своей голове, которые хоть немного касались черномагов и их бога. Но ничего так и не нашел. А нужной книги он с собой не прихватил.

— В Вороньем доме учат, что их больше нет. Всех уничтожили наши братья. Неокрепшие воронята с восторгом слушают о подвигах Воронов. Неужели и это — всего лишь очередная ложь? — с тяжелой ухмылкой задал вопрос охотник, с силой сжимая поводья Призрака.

— Оправдывать Воронов я не стану. Но смерть старых черномагов не означает, что сейчас не могут появиться новые, — сказала Веда, не глядя на Владислава.

— Верно, — тихо произнес парень, сразу же озвучивая то, о чем думала травница. — Но он подобрался слишком близко к столице…

Через несколько часов охотник и травница выехали на один из главных трактов Замковья. Стало намного удобнее. Лошади перестали спотыкаться о бугры и оступаться из-за нередких ям. А по обе стороны от тракта тянулись поля, на которых работали крестьяне.

Пшеница все еще зеленая, но уже довольно высокая. Колоски только начинают формироваться, неспешно покачиваясь на теплом ветру. Если смотреть издалека, кажется, будто это и не поле вовсе, а мохнатый зеленый ковер, по которому иногда проходит рябь небольших волн.

До жатвы еще далеко, нужно дать зерну налиться солнцем и окрепнуть. А пока крестьяне заботливо рыхлят почву, напитывая ее кислородом, избавляются от сорняков специальными ножами, чтобы те не отбирали у пшеницы питательную влагу.

Ведеслава протяжно вздохнула, чувствуя, как набирающее силу солнце напекает ей голову, лицо и плечи. А до полудня еще далеко.

Поблизости нет ни леса, ни хотя бы одного худого дерева, под которым можно укрыться. Где-то слева скрывается маленькая, бедная деревушка, название которой травница не запомнила, но это крюк. Лучше они отдохнут позднее.

Влад выглядит лучше. Волосы его светлые, как пшеница, и не так привлекают солнечные лучи, как темные косы Веды. Хотя щеки его неторопливо покрываются румянцем, а на лбу выступают капельки пота.

Ворон щурится, прикладывая ладонь к глазам, смотрит прямиком на яркий блин Солнца, словно просит его прекратить. Но Солнце не отвечает, и он отворачивается, оглядывает не прекращающих свою работу крестьян, а после поворачивается к молчащей девушке.

— А знаешь ли ты о Полуденницах, Веда? — растягивая губы в улыбке, спрашивает Влад, желая немного отвлечься от начинающейся жары.

— Про них все знают. Только в полдень они и являются, а до него далеко, — даже не поворачивая головы отвечает травница.

— А ты приглядись, — Владислав подъезжает ближе, практически цепляя ногу девушки своим носком, и наклоняется, продолжая шепотом, — полям конца и края не видно. Крестьяне поработают и уйдут. А мы останемся, одни среди полей, которые так любят полуденницы. Того и гляди, голову нам напекут, разозлятся, что мы их не боимся.

Веда вскидывает одну бровь, одаривая своего спутника тяжелым взглядом. Не понимает, чего он добивается своими словами.

— Напугать меня решил, Охотник? — прищуривается она, разглядывая лукавые огоньки в темных глазах.

— А что, получилось, Травница? — таким же тоном отвечает Влад.

Девушка лишь встряхивает головой, как бы показывая, что она воя лешего не испугалась, а о такой мелочи, как Полуденница, и говорить не стоит. Веда легко толкает Весну пяткой, и лошадь, всхрапнув от неожиданности, немного ускоряется, увозя свою хозяйку подальше от странного парня.