И.С.Т. (СИ) - "shizandra". Страница 25

Рома еще пофыркал, пряча усмешку в уголках губ, а потом поднялся, хлопнув его по плечу.

— Не дрейфь, никто до твоей великолепной задницы не дотронется, если сам не захочешь. Обещаю.

— Ты считаешь мою задницу великолепной?! — впал в священный ступор Сима, не зная паниковать ему уже или еще немножко погодить.

— Да твою мать, Сима, — Роман только глаза закатил и хорошенько его встряхнул. — Расслабься. А то я с собой буду табличку «сарказм» таскать. Ибо не разглядывал я твою задницу, поэтому не в курсе о ее великолепии. Но раз ты так над ней трясешься, то, наверное, и правда великолепная. Хотя ты меня интересуешь исключительно с платонической точки зрения. Кто еще мне будет кофе по утрам носить и следить, чтобы я не проспал. Но я буду долго ржать, если ты влюбишься в парня. Очень долго.

— Главное не в препода. И не в куратора. А если он на девчонку будет похож, то и ладно… можно представить что девчонка… какая в попу разница? — выдохнул Бехерович и, залпом допив степлившийся сок, резко выдохнул. — Я готов!

— К чему, чудовище? — Рома вскинул бровь, вытягивая его из-за стола. — Сейчас у нас окно, есть возможность подремать или сходить проветриться до парка. Пока тепло на улице.

— Наверное у меня тоже едет крыша, — вынес неутешительное для себя резюме Сима. — Ладно, давай в парк. Поваляться на скамейке под деревом, что может быть лучше? Ты мне почитаешь?

— Только за отдельную плату. Натурой, — ухмыльнулся Рома и пошел к выходу из столовой, по дороге вытянув из ларя брикет мороженого. Пусть и не любимое итальянское мягкое, но все равно вкусное — оно примиряло его с окружающей действительностью.

— Говнюк, — выдохнул Сима и поплелся следом. Как бы то ни было, но за три недели он привык и к Ромке, и к Шеннону, и даже к тихоне-японцу. Рано или поздно все меняется. Вопрос только во времени.

— Я тоже люблю тебя, моя прелесть, — мурлыкнул Рома и, развернув мороженое, со стоном удовольствия принялся за сладкую холодную субстанцию. О том, насколько пошло это может выглядеть со стороны — он даже не задумывался. И к лучшему.

…Стук в дверь раздался ночью. Настойчивый. Дробный. Почти истеричный. Таким стук бывает в фильмах ужасов, когда чувак, которому монстр вот-вот наваляет, пытается достучаться и получить хотя бы призрак надежды на выживание. Так стучат, если стучать больше некуда. Некому. Если вообще другого выхода нет.

Стук не прекращался. И в конечном итоге к нему прибавился еще и горячечный шепот. И вот только по сбивчивому паникующему срывающемуся шепоту стало понятно кто стоит по ту сторону двери.

— Рома… Рома, пожалуйста, открой, а? Ну пожалуйста, Ромка, я тебя очень-очень прошу, ну пусти… Рома, я этого придурка учебником огрел, он мне в штаны полез, Ром, я не могу с ним спать, слышишь? Ну пожалуйстаааа…

Рома выматерился громко, витиевато и даже красиво. Лемешев бы точно оценил. Не задуряясь на «одеться», в темноте прошлепал босыми ногами по полу и распахнул дверь.

-Тише, Аяна разбудишь, — посторонился, пропуская внутрь. Взъерошенный, сонный, помятый ангелочек. — Он хоть жив?

Чед нырнул в уютный сонный мрак комнаты и, мгновенно закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной, точно усиливая собственным телом «неприступность» бастиона.

— Да жив он, — судорожно выдохнул, устало прикрывая глаза. — Что ему станется. Не до кровищи ж я ему вломил. И черепушка крепкая. Просто вырубился и все. Надеюсь до утра. А утром пойду к Лемешеву… или сначала с этим идиотом поговорю. При свидетелях. Достал, сил моих нет.

— Оно, знаешь ли, кровь — не показатель, — Рома вздохнул, возвращаясь к своей кровати и с ногами забираясь на нее. — Ты мне скажи, чего ты больше боишься — того, что парень, того, что Тимур или в принципе «до брака»?

— А сам как думаешь? — Шеннон запер замок и прошлепал к незанятой кровати. Всей одежды — трусы и футболка. Веселое будет возвращение утром. Благо, что блок один. — Я парень. Взрослый нормальный парень. И с мозгами у меня все в порядке. И мне все-таки девушки нравятся. И вообще, я как-то не так свой первый раз представлял… А теперь я не могу запомнить ни строчки из модуля, хреново сплю, у меня постоянно болит голова и ко всему еще и галлюцинации добавились. А он проходу не дает. Ночами обнимает. Поцеловал один раз. Если я не с тобой или Симой говорю, смотрит косо, будто я его собственность. И это только месяц прошел. Я устал, Ромка.

— Понравилось хоть? Целоваться? — хмыкнул Рома. — Или ты от шока ничего не запомнил? Ладно, я понял. Только утешить ничем не могу. Тут надо у Лемешева поинтересоваться. В плане ревность — это нормально для третьего курса или Тимурчик наш на тебя просто конкретно запал. Потому что если первое, то проблема вполне решаема временем и расселением. Ну, а если второе…

Ответить Чед не успел. В дверь постучались. Мягко, деликатно, негромко так, но очень уверено. Господин Шеннон взбледнул. Кажется, он был буквально уверен в том, кто стоит там, за дверью. И ни грана не сомневался что человек по ту сторону двери явился по его, Чеда Шеннона, душу.

— Роман, вы не могли бы открыть дверь, — очень вежливо попросил господин Ширинский. — Обещаю что ничего дурного ни вам, ни Чеду не сделаю.

— Понятие «дурного» у нас с вами могут кардинально различаться, — отозвался Рома, а потом продолжил по-русски. — Парень, ну не из таких твоя зазноба. И вообще он еще не.

— Вынужден извиниться за свое поведение, и за то, что не пояснил причин означенного, — выражался Тимурчик ну очень высокопарно и возвышенно. И это само по себе было весьма странно. Хотя, как шутили преподы, каждый из третьеклашек сходит с ума по-своему. — К моему прискорбному сожалению, господин Шеннон благотворно влияет на мое психоэмоциональное состояние в период изучения метатренинга. Он стабилизирует меня до приемлемого состояния, служит своего рода якорем для моего разума. Потому я буду настоятельно просить вернуть господина Шеннона в комнату. Нежное и трепетное отношение гарантирую. Буду внимателен и заботлив.

— Звучит как гребанная реклама в тивишопе, — артикулировал из своего угла Чед.

Рома закатил глаза, слез с кровати и, прошлепав до двери, распахнул ее на полную, впуская в комнату рассеянный свет холла.

— А ты можешь проще? В это время суток лично я не в состоянии разгребать твою устную каллиграфию. И раз господин Шеннон тут за моей широкой спиной — требую уточнить что по твоему мнению нежное и трепетное отношение.

На лбу красавчика-татарина произрастал «рог» роскошного багрового цвета. По всей видимости Чед и впрямь душевно его приголубил. Тимур сделал над собой неимоверное усилие. Это было видно по заходившим под золотистой кожей желваками, по напрягшимся мышцам, по тяжелому вздоху, сорвавшемуся с губ.

— Мне нужно с ним спать, иначе у меня поедет крыша окончательно. Я ни на кого не запечатлен, мой якорь в реальности — Чед. Я не собираюсь его насиловать, — отбарабанил он.

— А в штаны мне кто лез? — осведомился из-за Ромкиной спины британец.

— Мне нужен контакт с голой кожей, — оправдывался Ширинский.

— И в другом месте ты, конечно, голую кожу не нашел. Плечо там, запястье, — Рома, окончательно проснувшийся, вскинул бровь. В потемневших глазах бесились черти. — И кто-нибудь, в конце концов, объяснит, что такое «запечатление»? Считай это гнусным шантажом.

Тимур снова выдохнул. Собственно процесс повторился. Усилие, напряжение, выдох, будто для этого разговора Тимуру раз за разом приходилось мобилизовать всю свою волю.

— Это когда ты, как паззл, совпадаешь с другим человеком. Легче работать. Легче принимать информацию. Сосредотачиваться. Обычно совпадают взаимодополняющие специальности. Оракулы с операторами. Хроники с предметниками… Я — хроник... но есть склонность к операторству, но больше хроник... – его снова начало заносить и он с силой закусил губу. Вдохнул-выдохнул, беря себя под контроль. – Чед похож на предметника… в смысле материалиста… Роман, пожалуйста, и так херово…

— А меня кто-нибудь спросил? — возмутился Шеннон.