Евреи в России и в СССР - Дикий Андрей. Страница 15

У евреев же и прошлое и будущее было связано не с Россией и русским народом, а с еврейством всего мира, его прошлым и его будущим.

Россия для них была только временный этап их тысячелетнего пребывания в изгнании, как когда-то были Римская Империя, Испания, Западная Европа. Как не стали они римлянами, греками, испанцами, немцами – так не стали они и русскими, хотя и изучили русский язык, и сами стремились принимать живейшее участие в общественной и политической жизни России. Стремление это находило всемерную поддержку среди русских культурных людей, особенно, передовой и либеральной интеллигенции.

И евреи приобщались к русской культурной жизни, как равноправные и даже желанные члены всевозможных обществ и профессиональных объединений и культурных начинаний.

Но при этом они сохраняли и свято оберегали то, что проф. Лурье называет «внутренним обликом еврея», присущим только евреям, в какую бы эпоху и в какой бы стране они ни жили и на каком бы языке ни говорили.

Этот «внутренний облик», отличающий еврея ото всех других народов, племен, рас, сами евреи не замечали или не хотели замечать, а тем менее о нем говорить и писать. А не-евреи, принявшие евреев в свою среду, самую мысль о возможности обсуждения и наличия этого «внутреннего облика» считали проявлением «юдофобии» или «антисемитизма».

Но подспудно и невысказанно уже с 80-х годов прошлого столетия начинал ощущаться известный конфликт между вошедшими в русскую культурную жизнь евреями и русской интеллигенцией, уходящей своими корнями в далекое прошлое русского народа.

Это не была «юдофобия» или агрессивный «антисемитизм» – в массе своей русская интеллигенция – культурный слой – его не знала и не одобряла. Но это было невысказанное и неформулированное признание, что десегрегационная и ассимиляционная политика не увенчалась успехом, несмотря на то, что огромный процент евреев внешне полностью стал схож с не-евреями, русскими подданными.

Заполняя собой ряды свободных профессий, куда евреи и стремились сами, не только потому, что другие профессии были для них закрыты или затруднены, но и по своему врожденному отталкиванию от чисто чиновничьей, бюрократической деятельности – они вносили с собой и свое специфическое еврейское, чуждое и малопонятное для окружающей среды.

Начали раздаваться, правда, очень робкие, голоса о «еврейском духе» в свободных профессиях, прежде всего в адвокатуре и газетном деле.

Все это создало предпосылки для пересмотра русским правительством правильности и целесообразности политики в еврейском вопросе.

Начиная с 80-х годов прошлого столетия правительство пошло по пути разного рода ограничений для лиц иудейского вероисповедания в разных областях жизни и хозяйственной и культурной деятельности, в частности, в вопросе обучения в учебных заведениях, не только государственных, но и частных.

Ограничения эти в русской общественности были встречены крайне отрицательно (кроме сравнительно небольшой части, настроенной консервативно, юдофобски), а у всех евреев вообще породили резко антиправительственные настроения и толкнули их в оппозиционные и революционные группировки и организации.

Так закончился «ассимиляционный» период истории евреев в России, который евреями был полностью использован для создания многочисленных кадров интеллигенции еврейского происхождения, неразрывно связанного с еврейской религией и признанием себя «избранным народом», что препятствовало слиянию с народом русским и его культурой.

Насколько многочисленны были эти кадры можно судить по данным о числе студентов-евреев, по окончании университетов, пополнявших эти кадры.

По данным «Книги о русском еврействе» (Нью-Йорк, 1960 год) в 1886 году на медицинском факультете Харьковского университета было 41,5 % евреев; а в Одессе на медицинском – 30,7 %, а на юридическом – 41,2 %. Окончившие университет вливались в ряды российской интеллигенции, внося в нее немало и своего, специфично еврейского, свойственного этой древней расе, сумевшей сохранить свою чистоту на протяжении тысячелетий рассеяния.

Считая это нежелательным и наблюдая неуспех своей ассимиляционной политики. Российское Правительство вводит в 1887 году так называемую «процентную норму», которая заключалась в том, что к приему в учебные заведения (средние и высшие) допускался только известный процент лиц иудейского вероисповедания, а именно – в «черте оседлости» – 10 %; вне «черты» – 5 %, в Петербурге и Москве – всего 3 %.

Это вызвало взрыв негодования у всего еврейства и окончательно толкнуло его в ряды противников режима. Резко отрицательно отнеслась к этому и либеральная общероссийская общественность.

Однако «процентная норма» существенного изменения процента евреев, получающих среднее и высшее образование, не внесла. Нашлось много путей и возможностей обходить закон. Одни переходили в лютеранство и, по букве закона, переставали считаться евреями; другие кончали учебные заведения за границей и возвращались в Россию; третьи сдавали экзамены «экстерном»; четвертые получали образование в учебных заведениях, на которые «процентная норма» не распространялась (коммерческие училища и ряд частных средних и высших учебных заведений). По данным «Книги о русском еврействе», в 1912 году в Киевском Коммерческом Институте было 1875 студентов-евреев; а в Психо-Неврологическом Институте в Петербурге, как сообщает вышеупомянутая книга, среди студентов были «тысячи евреев».

И, в конечном результате, за 30 лет существования «процентной нормы» (1887–1917 гг.) процент студентов-евреев (т. е. не перешедших в другую религию и оставшихся в иудаизме) изменился очень мало. В 1887 году средний процент для всей России был 14,5 %, а в 1917 – 12,1 %. (Цифры взяты из «Книги о русском еврействе» и сомневаться в их точности нет никаких оснований).

В эти цифры следует внести только один корректив: число студентов – евреев по племенному признаку и расе, но не иудейского вероисповедания. Таковых в 1887 году было значительно меньше, чем в 1917. Точных данных о количестве их не имеется, но общеизвестно, что их было немало.

Принявши во внимание этот корректив, без боязни сделать крупную ошибку можно сказать, что введение «процентной нормы» процент студентов-евреев в русских учебных заведениях не изменило, а только заморозило на уровне 1887 года.

Особенно остро чувствовалась «процентная норма» на Украине, где к 1917 году жило 2 500000 евреев или 41 % всех евреев – российских подданных. Но все же «процентную норму» удавалось разными путями обходить, главным образом путем создания частных учебных заведений при поддержке еврейского капитала. Кроме того, было множество чисто еврейских частных школ, находившихся в руках еврейских общин. В них получала образование еврейская молодежь, не попавшая в русские учебные заведения. Об огромной деятельности этого рода учебных заведений весьма подробно и документировано сообщается в отдельной главе «Книги о русском еврействе».

В той же книге на стр. 360 мы находим следующие строки: «еще в июне 1914 года был опубликован закон о частных учебных заведениях, не пользовавшихся правами правительственных. Закон обеспечивал народностям свободу в выборе языка для преподавания, что открывало широкие возможности для развития еврейского образования на „идиш“ и древне-еврейском языке».

Зная все вышеизложенное, теряют всякую убедительность весьма распространенные во всем мире голословные утверждения, что в дореволюционной России «евреям был закрыт доступ к образованию».

Больше 12 % евреев в высших учебных заведениях в то время, как они составляли меньше 4 % всего населения России, и, вдобавок, ничем не ограниченная возможность открывать учебные заведения с преподаванием на еврейском языке – неопровержимо доказывают, каково было истинное положение в вопросе возможности для евреев получать образование в России.

Здесь небезынтересно обратить внимание на то, что именно выходцы из России в новосозданном государстве Израиль составляют подавляющее большинство интеллигенции, министров и политических деятелей, получивших свое образование в той самой России, где «евреям был закрыт доступ к образованию». Не будь всех этих полтавских, одесских, киевских бывших гимназистов, реалистов и студентов, Израиль оказался бы перед почти полным отсутствием кадров для создания всего аппарата власти во вновь создаваемом государстве.