Скандальная графиня - Беверли Джо. Страница 3

– Все, кроме того, что принадлежит тебе по праву.

– О нет!

– Вот выпей-ка, дитя мое. Тебе необходимо заснуть.

Джорджия приняла стакан из рук матери и сделала глоток, тотчас скривившись – питье было горьким. Казалось, эта горечь слегка ее отрезвила: взяв себя в руки, она осушила стакан до дна.

«Одно хорошо, – думала мать. – Моей своенравной дочке мужества не занимать. А оно ей сейчас понадобится, ведь путь назад, в свет, будет тернист в любом случае, даже если удастся замять странные обстоятельства дуэли».

Тем временем горничная, приняв пустой стакан из рук госпожи, подала ей воды – унять горечь во рту от зелья.

Графиня считала, сто сначала Джорджии надлежит возвратиться в Эрне и пожить там тихо, соблюдая траур, покуда не стихнут злые сплетни. Потребуется, разумеется, организовать несколько визитов ближайших соседей – чтобы не возникло сплетен о юной вдове, ускользнувшей за границу с любовником. А здесь, в городе, Перри и другие уверят всех и каждого, что дуэль случилась не по вине дамы – просто двое подвыпивших молодых людей повздорили не на шутку. Даже если правда не такова, опасные слухи следует беспощадно искоренить в зародыше!

Правда, предстоит еще следствие, к вящему интересу любопытствующих. С этим также нужно будет что-то делать, дабы честное имя Перриманов осталось незапятнанным.

Мысли леди Эрнескрофт уже унеслись вперед, в будущее. Год спустя следует подыскать Джорджии нового мужа, и на этот раз он должен быть более подходящим: постарше годами, потверже характером.

Джорджия тем временем допила воду.

– Вчера вечером все было как обычно, все было так прелестно… На балу у леди Уолгрейв со мной вовсю флиртовал Бофор, а еще Лиддлоу… А Селлерби сочинил экспромт, восхитившись пряжками на моих туфельках. И вот теперь я лишилась всего. – Джорджия подняла на мать глаза, полные слез. – Как такое может быть?

Леди Эрнескрофт никогда не была нежной матерью, однако этот вопрос тронул ее до глубины души. Она обняла дочь, целуя ее спутанные кудри:

– В твоей жизни произошли крутые перемены, но ты вовсе не осталась ни с чем! У тебя есть вдовья доля наследства, при тебе все твои достоинства и, что самое важное, твои родные. Верь в свою семью! Мы позаботимся о тебе. С нами ты в безопасности.

Глава 1

29 сентября, 1764 года

Эрне, Вустершир

«Дорогая Лиззи!

Твои письма – великое для меня утешение, и мне остается просить у тебя прощения за то, что долго не отвечала. Кажется, я проспала все лето, едва замечая, как пробегают дни, как расцветают и отцветают цветы. Кажется, я на время сошла в могилу вместе с бедным Диконом.

Лишь сейчас что-то пробудило меня к жизни – может, оттого, что сейчас канун Дня святого Михаила. В этот день слуги обычно раздумывают, остаться ли им с прежними хозяевами или же приискать новых.

Уж я бы точно куда-нибудь переселилась, если бы это было в моей власти.

Воротившись в Эрне, я опасалась очутиться в своей старой спальне подле классной комнаты, которую мы делили с Уинни. Вместо этого в моем распоряжении оказалось несколько прелестных комнат. Во всем же остальном я вновь вольна ощутить себя шестнадцатилетней! Я вовсе не управляю поместьем, как это и было в пору моих шестнадцати лет, – а ведь за время супружества я привыкла управляться с тремя поместьями разом.

И у меня совсем нет денег! Наличных, я имею в виду. Мое приданое мне возвращено, но распоряжается им отец, выделяя мне лишь несколько гиней в месяц. Я и не подозревала, что нам вернут мое приданое, но теперь знаю: все возможно при добром согласии обеих сторон. Новый граф Мейберри с радостью избавил себя от обязанности платить мне мою долю ежегодно по две сотни в течение лет эдак шестидесяти – даже ценой единовременной выплаты двенадцати тысяч.

Ты поймешь, как это грустно – не иметь в распоряжении даже этих жалких грошей! Папа оплачивает мои счета, однако вправе строго контролировать мои расходы, а поскольку это делается через его казначея, можешь вообразить, насколько это меня раздражает. Так что я обзавелась лишь простенькой домашней одеждой для траура да еще кое-чем необходимым – однако теперь, когда я вновь пробудилась к жизни, мне безумно хочется заказать нечто потрясающее! Как полагаешь, что бы это могло быть? Изукрашенный самоцветами молитвенник? Инкрустированный золотом ночной горшок? Так и вижу, как ты смеешься и качаешь головой, я и сама смеюсь и плачу одновременно! Я бы велела тотчас заложить экипаж и прилетела бы к тебе, однако, зная, что ты со дня на день ожидаешь появления нового ангелочка, сдерживаю свой порыв. Я бы отыгралась на Бэбз – беда лишь, что они с Херрингом сейчас во Франции.

Ах, Версаль! Увижу ли я тебя когда-нибудь вновь?..

«Да, разумеется, – ответила бы мне ты, – как только закончится год твоего траура и ты изберешь нового супруга!» Я слышу даже твои едкие насмешки над нравами французского двора, моя маленькая деревенская мышка!

Могу ли я рассчитывать на приглашение в твою тихую деревенскую обитель на Рождество, дражайшая моя подружка? Матушка отчаянно настаивает, чтобы я оставалась в Эрне как минимум полгода, и пугает слухами про меня и Ванса… только представь, Лиззи! Да как нас вообще можно с ним представить в одной постели?! И это после того, как он умертвил моего Дикона! Единственное мое желание – пронзить негодяя насквозь его собственной шпагой!

Однако к Рождеству все слухи сами собой заглохнут, я наконец смогу покинуть Эрне – и свои горестные воспоминания заодно. Я отчетливо помню, каково это место зимой: просторные ледяные покои, а во многих комнатах – мраморные полы. Холод пробирает до костей. Кто только додумался строить дома в таком стиле у нас, в Англии?

А вот твое якобинское поместье куда лучше устроено – помнишь, как хорошо нам с Диконом было, когда мы однажды проводили Рождество у вас в Брукхейвене? Уверена, он будет с небес, улыбаясь, наблюдать, как я ласкаю твоих малюток, играю в жмурки, целуюсь с кем-нибудь – невинно! – под ветвью омелы и флиртую напропалую со всеми мужчинами разом! Хотя вряд ли кто-нибудь возжелает приударить за мной, облаченной в темно-серые и мрачно-лиловые одежды, – ведь ни тот ни другой цвет мне решительно не идет!..

Ты снова смеешься, дорогая, однако поверь: оба этих оттенка отчаянно портят мой цвет лица.

А когда я уеду от вас, то вернусь в Лондон на весь зимний сезон. И никто меня не удержит – я чахну от тоски по столице! Пока не вернусь туда, не почувствую, что вновь жива!

О-о-о, погляди: на бумагу капнула слезинка, и чернила размазались… но это вовсе не от тоски по светским увеселениям, а оттого, что я вновь представила, как ты качаешь головой, моя дражайшая подружка! Знала бы ты, как я по тебе скучаю!..

Жду не дождусь письма от тебя – и надеюсь, в нем ты расскажешь мне, как легко разрешилась от бремени и как счастлива!

Искренне твоя любящая
Джорджия М.»

6 декабря 1764 года

«Лиззи!

Ты слышала новости? Мать Дикона покинула сей бренный мир. Наверное, я должна скорбеть, но поскольку покойная беспрестанно бывала недовольна мной, пока я была замужем за ее сыном, то не вижу причин лицемерить.

Как несправедливо она обвиняла меня в том, что мы перебрались в город, а ведь это Дикон стремился вырваться из-под ее опеки, получив после совершеннолетия право распоряжаться своим состоянием. И именно мне строчила она гневные письма, жалуясь на наше сумасбродство и расточительность.

Впрочем, обо всем этом ты уже знаешь из прошлых моих писем. Но рассказывала ли я тебе, какие письма она писала мне после гибели Дикона? По-моему, еще нет. Они писаны были желчью и кровью! Я пыталась отвечать мягко – правда, я пыталась, поскольку понимала муки матери, утратившей единственное дитя, – однако в конце концов перестала даже читать эти послания! Нет, я не отсылала их назад, потому что это могло лишь ужесточить ее страдания, но читать их более была не в силах.