Русские флибустьеры - Костюченко Евгений Николаевич Краев. Страница 22

Они остановились перед каменистой грядой.

- Пришли, - сказал Беренс. - Постойте здесь. Я пройду вперед, осмотрю сверху. Потом, возможно, начнем спуск. Если потребуется. Подождите меня здесь, пожалуйста.

Он взобрался по замшелым валунам и ушел туда, где за деревьями угадывался широкий просвет.

Орлов опустился на хвойный настил. Он не чувствовал ни усталости после нелегкого пути, ни голода. А ведь у него не было во рту и маковой росинки с тех пор, как он покинул борт шхуны. Постоянно хотелось пить, но и жажда эта была какой-то слабой, не мучительной. Есть вода - хорошо, нет - потерпим. И еще ему не сиделось на месте. Хотелось двигаться. Покой казался невыносимо скучным. Он поймал себя на том, что машинально вонзает нож в землю, словно продолжая чистить лезвие от крови.

- Хороший кинжал, - сказал Илья. - Можно глянуть?

Орлов положил нож перед ним, и Остерман, не прикасаясь, долго разглядывал его, прежде чем бережно взять в руки.

- Интересный рисунок на стали. Дамаск?

- Златоуст.

- По рукояти не скажешь. Больно проста.

- Менял. Первоначальная-то была покрасивей, - сказал Орлов, пытаясь вспомнить, как выглядел этот нож тогда, четверть века назад, когда он получил его от деда. - Такая же плоская, но узорчатая. Кажется, были выгравированы какие-то охотничьи сцены.

- Сломалась?

- Не уберег. Глупо вышло. Держал на поясе, в ножнах. Ну и пуля угодила аккурат в рукоять. Если б, как всегда, спрятал за сапог~ - Он махнул рукой, усмехнувшись. - Новые накладки делали всей ротой. Кто кость нашел, кто подгонял. Умельцы нашлись.

- Думаете, нашлись бы умельцы и пулю из живота вытащить? - спросил Кирилл. - Хотя, если бы дотянули до госпиталя~ Вы, значит, воевали?

- Да.

- С турками? - завистливо спросил Остерман.

- Так точно.

- Эх, завидую вашему поколению. А мы с Кирой тогда только с мало-фонтанскими пацанами воевали. С татарчатами. А за нас греки бились. Как их? О, братья Сардакисы. Надо же, столько лет прошло, а вспомнил. А еще~

- У мало-фонтанских тоже полно греков было, - перебил его Кирилл. - Вы, Павел Григорьевич, наверно, офицер? И наверно, в чинах высоких?

- Нет, в невысоких. - Орлов поднял ладонь, останавливая Кирилла, который, казалось, готов был засыпать его вопросами. - Погоди. Мы не в казарме. Давай без церемоний. Когда ко мне по отчеству обращаются, я теряюсь. Понимаешь? Не то место. И время не то. Некогда артикулы соблюдать.

- Я артикулов не знаю, - улыбнулся Кирилл. - Отец инженером был, а у него трое братьев, и все военные. По маминой-то родне одни рыбаки, а отцовские все такие строгие. А так уж праздновали, когда война началась. Так радовались. Ну, тогда все отчего-то ликовали. Оркестры в каждом сквере. Марши. Радовались, радовались, а с войны все трое не вернулись. За Дунаем похоронены. Вот так. С тех пор у меня к военным какое-то особое почтение, что ли. Видишь, я даже покраснел. Как в гимназии. Знаешь, когда мы с Илюхой сюда попали, я еще с полгода думал о том, что у меня осенью - переэкзаменовка по алгебре. Уже чуть не всю Америку проехал, от Нью-Йорка до Техаса, а все из головы не шло: «а-квадрат плюс бэ-квадрат». И как вспомню, так краснеть начинаю, уши горят~

Орлов подумал, что за все время их недолгого, впрочем, знакомства Кирилл еще не произносил столь длинной речи.

Остерман вернул ему нож:

- А у меня был обсидиановый кинжал. Армяне подарили. Острый, острее бритвы. Жалко, потерялся. Да нет, вру, не жалко. Оружие не должно быть дорогим.

- Согласен, - кивнул Орлов. - Но обсидиановый нож - это не просто оружие. Наверно, он был еще и с украшениями, да? Что-нибудь вроде рубиновых вставочек или перламутра. Такое оружие не для боя. Оно как орден.

- Мне орден не нужен. Мне нужна вещь, которая меня защитит. Да хоть напильник под руку попадется - и вот, я живой, а мои враги - не очень.

- Что-то мы расчирикались, как воробьи на солнышке, - сказал Кирилл недовольно. - Паша, я только хотел спросить насчет войны. Можно?

- Изволь.

- Ты тоже радовался, когда шел на войну?

Орлов задумчиво почесал переносицу, как делал всегда, столкнувшись с неразрешимой проблемой. Он не помнил, как уходил на войну. Во-первых, она для него началась задолго до царского манифеста: Орлов тогда служил в разведке Генштаба и посещал вражеские тылы, составляя карты для будущих операций. Во-вторых, с той войной было связано слишком много горьких и тяжелых мыслей, но все они появились уже после того, как был заключен мир. А тогда, в самом начале кампании~

- Наверно, любой человек бывает рад, когда после долгого безделья появляется работа, - сказал он, наконец. - Тогда в армии все радовались. Солдаты уходили из казармы в поле, это само по себе радостное событие. Вместо муштры - вольная жизнь, да еще с приключениями. Офицеры радовались предстоящим повышениям и наградам.

- То есть как? - спросил Остерман. - Как можно радоваться, что кого-то из твоих товарищей убьют и ты займешь его место?

- А вот так. И потом, когда уже начались стычки, и кровь, и болезни, все равно это было лучше, чем стоять в каком-нибудь захолустье, пить дрянную водку и резаться в карты. Впрочем, я сейчас не о себе. У меня все было немного не так, как у всех.

- А как? - спросил Кирилл.

Остерман поднял вверх палец и произнес многозначительно:

- Я сразу сказал, что ты - наш человек. У тебя непременно должно быть все не как у всех. Потому что все остались там, а ты - здесь. И мы - здесь. Это что-нибудь да значит. Таких людей, как мы, я видел очень редко. Нет, не подумай, я не хвастаюсь. Особая порода - не повод для гордости. Наоборот, повод для стыда, если ты, такой особенный, а живешь, как все, и ничего особенного не сделал.

- Да оставь ты свою философию! - Кирилл шутливо повалил Илью на землю и придавил, зажав рот. - Дай человеку ответить!

- У меня была не такая война, как у всех, - продолжил Орлов, когда они угомонились. - Я не брал перевалы, не замерзал под Шипкой. Состоял при картографическом управлении.

- В штабе, значит, сидел? - спросил Илья. - Вроде писаря?

- Вроде писаря.

- Оно и видно, - насмешливо сказал Кирилл. - Значит, ты не радовался?

- Ты задаешь трудные вопросы.

- На легкие вопросы я и сам могу найти ответ. Война - непонятная вещь. Почему люди так рвутся к ней? Убивать - жалко, умирать - страшно. Столько страданий от войны, а люди снова и снова ее разжигают. И еще радуются ей. - Кирилл внимательно глянул на Орлова. - Ты уехал в Америку, потому что не хотел больше воевать?

- Нет.

«Как раз наоборот», - чуть не сказал Орлов. Он мог бы ответить, что не навоевался. Турецкая кампания оказалась для него слишком короткой - несколько рейдов за Дунай, пара-другая диверсий под Карсом, бесконечные дежурства при штабе и, наконец, ранение. В то время как другим довелось испытать настоящие муки потерь, штурмов, маршей, осады и совершить настоящие подвиги~ Ему нестерпимо хотелось поговорить. Такого никогда не было, разве что на самых первых, еще юнкерских гулянках, когда от одного глотка шампанского просыпаются невиданные ораторские таланты~

- Тогда - зачем?

- Долгая история, - сдержанно ответил он и обернулся. - Тихо! Беренс идет.

Лес кончался обрывом. Крайние деревья стояли, наклонившись над пустотой, и сухие корни свисали из щелей в скальной стене. Далеко внизу среди нагромождения камней тянулись кверху тонкие деревца.

- Как быстро здесь все зарастает, - проговорил Беренс. - Еще год, и карьер утонет под зеленью.

- Это и есть карьер? - Орлов долго вглядывался из-под ладони. - Знаете, если б я командовал расстрельным взводом, то выбрал бы другое место. Как, по-вашему, тут можно выкопать могилу для полутора сотен человек?

- Могилу? Здесь оставались такие выемки, вроде траншей. Там попадался не гранит, а камень помягче. Мы его крошили на щебень. Вот если таких траншей мы не найдем, значит, их завалили камнем. А если их завалили, значит~ - Беренс не договорил. - Как думаете, Павел Григорьевич, за этим местом наблюдают?