С чистого листа - Нивен Дженнифер. Страница 12

– А почему, когда кто-то боится, он делает гадости?

– Потому что, может быть, кому-то не нравится, кто он такой, но есть другой парень, который точно знает, кто он такой, и кажется чертовски бесстрашным. – Я гляжу на сумку. – Ну, это может оказаться страшным, и хотя и не должно, но все это может заставить первого парня думать о себе еще хуже.

– Даже если другой парень не пытается сделать кому-то хуже, он просто остается собой?

– Вот именно.

– Ну и гадость.

– Я могу что-нибудь сделать?

– Просто не будь вредным.

– Не могу ничего обещать, разве что по отношению к тебе, братишка, я никогда не буду вредным.

Мы пьем, как двое старых товарищей, и чуть позже я говорю:

– Знаешь, я ведь могу починить тебе сумку. Или смастерю новую. Прочную, как танк.

Он пожимает плечами.

– Да я и без нее обойдусь.

Произносит он это таким тоном, что мне хочется купить ему все сумки на свете или из чувства солидарности самому начать носить такую же.

– А что, если я смастерю тебе что-нибудь еще, а? Что тебе всегда хотелось. Не стесняйся. Самое заветное желание.

– Робота «Лего».

– Который сможет делать за тебя уроки?

Он качает головой.

– Не-а, с этим я уже разобрался.

Я откидываюсь на спинку стула и потираю подбородок, словно напряженно размышляю.

– Ладно, тебе, наверное, хочется такого, который выполнял бы твою работу по дому.

– Не-а.

– Может, тогда беспилотник?

– Я хочу такого, который мог бы стать моим другом.

Эти слова действуют как удар под дых. Я едва не теряюсь, но вместо этого киваю, снова потираю подбородок и допиваю сок.

– Считай, что все сделано.

После ужина мы с папой сидим на диване, и я показываю ему самое свежее видео «Девчат», снятое две недели назад на фестивале в Индианаполисе. Блестки на платьях сверкают, огни стадиона сияют, зрители в восторге. Все эти краски. Вся эта жизнь. Не уверена, что кто-то еще на земле ценит это так же, как я.

– Ты уверена в своем решении? – спрашивает он меня.

– Нет. Но на кастинг в любом случае пойду. Ты не можешь от всего меня защищать. Если я провалюсь, значит, провалюсь, но по крайней мере попытаюсь.

Я подаю ему заявление, он пробегает его глазами, тянется за лежащей на журнальном столике ручкой и ставит свою подпись. Протягивая мне заявление, он произносит:

– Знаешь, отпускать тебя снова в большой мир куда тяжелее, чем я думал.

Я в подвале, похожем на покоробленную версию мастерской Санта-Клауса, захламленную машинками, грузовичками, игрушками Мистер Картошка, детскими рациями и прочими приспособлениями для игр. Кроме выброшенных игрушек тут есть и другие вещицы: запчасти от автомобилей и мотоциклов, всякие моторы, детали от газонокосилок и бытовой техники. Все, из чего я могу сделать что-то еще. Некоторые проекты завершены, но большинство работ находятся в процессе – повсюду разбросаны детали. Именно здесь я разбираю всякие штуки и снова собираю их в новые и изумительные поделки. Так, как я хотел бы переделать себя.

Звонит телефон – это Кам.

– Я добежал до самого Сентервила, брат.

Я смеюсь бравым и мужественным смехом.

– Эта убогая деваха напугала тебя?

– Заткнись. Она бежала так быстро, что прямо жуть.

– Все нормально? Тебе нужно об этом поговорить? – отвечаю я голосом матери Кама, когда та разговаривает с его младшей сестрой, которая постоянно плачет и с размаху хлопает дверьми.

– Вот оно, старик. Золотое кольцо.

– Чего-чего?

– Она. Она и есть приз. Или по крайней мере цель. Кто сможет продержаться на той девахе, тот и выигрывает.

– Что выигрывает-то?

Но я уже знаю, что он мне скажет.

– Родео на толстухе.

Стены мастерской словно смыкаются вокруг меня.

– Масс?

– Видишь ли, я не очень проникся этой игрой.

– Что значит – не очень проникся?

То и значит, что мне не хочется продолжать этот разговор, потому что не нравится, какой оборот он принимает.

– Какая-то это тупая и бездарная игра. В том смысле, старик, что ее придумал Сет.

Когда сомневаешься, всегда вали все на Сета.

– Он ее не придумывал, а рассказал нам о ней. Это совершенно разное. К тому же она жутко прикольная. Да что с тобой такое? Эта деваха чуть меня не задавила.

– Сет – законченный идиот.

Я снова валю все на него, пытаясь придумать способ это прекратить, прежде чем подобные игры закончатся унижением всех полных девчонок в школе. Они этого не заслуживают. Девчонка, которая перемахнула через забор, как газель, и погналась за Камом по улице, тоже этого не заслуживает. Я продолжаю:

– Она этого не заслуживает.

– Черт, ты чего, спятил? Похоже, ты хочешь пригласить ее на бал. Может, прямо сейчас заказать вам лимузин?

– Я просто говорю, что в одиннадцатом классе мы куда лучше можем использовать свободное время. Ты видел девчонок из девятых классов?

Когда сомневаешься, переводи разговор на девчонок.

– С каких это пор ты дамским угодником заделался?

Я умолкаю. Сердце у меня колотится, как барабан. Говори что-нибудь, урод.

– Мы будем играть хоть с тобой, хоть без тебя, Масс.

Наконец я отвечаю:

– Как скажешь, старик. Делайте что хотите.

– Премного благодарен, так и сделаем. Поскольку получили ваше разрешение.

– Козел.

– Урод.

Это наши прозвища друг для друга. Почва между нами становится прочнее, но остальной мир качается, словно выстроен на проволоке, натянутой на высоте многих километров над землей.

1. Кама и Сета. Может, они и не самые лучшие друзья в мире, но они единственные, кого я с уверенностью смогу узнать в не совсем стандартной ситуации. Возможно, это потому, что знаю их дольше остальных, или же оттого, что их приметы так легко разглядеть в толпе. Как бы то ни было, они выделяются. Скорее всего, именно поэтому я изначально с ними и подружился. Представьте себе, что вы переехали в город, где знаете только двух человек и всегда будете знать только их, неважно, как много людей вас окружают.

2. Тщательно собранный по кирпичику мир, который я выстроил себе в стенах средней школы Мартина Ван Бюрена. Я сделался Джеком Масселином, не озлобляя людей. И хотя Джек Масселин мне не всегда нравится, он мне нужен. Без него я просто ненормальный парень из ненормальной семьи, у которого весьма сомнительное будущее. И если я хоть что-то знаю о школе, то это звучит так: если дашь людям повод, тебя сотрут в порошок. (Люк Ревис, я гляжу на тебя.)

3. Себя. Вот себя терять мне ох как не хочется.

Я лежу на кровати – не на той, где проводила круглые сутки, когда не могла выйти из дома, а на новой, которую мы купили после того, как я немного скинула вес. Достаю наушники и нахожу песню «Теперь все хорошо». Я знаю, что она из шестой серии первого сезона сериала «Сверхъестественное» – звучит в самом конце серии, когда Дин говорит Сэму, как ему жаль, что он не может жить нормальной жизнью.

Насколько могу припомнить, мне всегда хотелось нормальной жизни. Именно ее я пыталась создать в своем воображении, лежа на кровати. Когда Дин из дома напротив учился кататься на скейтборде, я училась вместе с ним, и мы часами гоняли наперегонки. Когда Дин с Сэмом играли во дворе в бейсбол, я тоже играла, а когда они соорудили на подъездной дорожке «картофельную пушку», я помогала красить ее из пульверизатора и стрелять картофелем поверх крыши. Мы вчетвером играли в шалаше на дереве, а когда старшие братья оставляли Кастиэля одного, я всегда водила его есть мороженое и рассказывала ему разные истории. Потом я возвращалась домой и ужинала за столом в столовой вместе с папой и мамой, потому что, конечно, все это было выдумкой, то есть означало, что я могу выдумать все, что мне захочется. Точно так же, как я могла сделать себя кем захочется, в том числе и девушкой с нормальными габаритами.