Третий шанс (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 18

— Если я бы проводил это «сокращение» обычным порядком, мне бы ничего не удалось — просто бы положили «под сукно» все предложения. Но на бюрократическую волокиту есть управа…

Генерал усмехнулся, он пошел в «обход», «проторенной дорогой интриг, непременного инструмента в придворной борьбе. Старому фельдмаршалу Михаилу Николаевичу, пусть и бывшему генерал-фельдцейхмейстеру, настоятельно нужны новые батареи и дивизионы, артиллерийские бригады для новых генералов. И он их дал, 'распилив» все трехдюймовые батареи «пополам», по опыту прошедшей мировой войны, когда необходимость этого осознали все воюющие стороны.

Про великого князя Николая Николаевича, который занимал пост генерал-инспектора кавалерии, и говорить не приходится — число казачьих полков и бригад в полтора раза возросло, хотя сотен как было, так и осталось. Наверное, сейчас оба великих князя за все ниточки тянут, чтобы «новшества» в одной Сибири не остались, на всю русскую армию распространить.

Это совпадало и с его интересами — он помнил, что через десять лет может начаться мировая война. И заранее принимал меры, решив подогнать вначале штатную структуру войск. Как ни странно, это коснулось и флота — он в семнадцатом году видел перевооруженные крейсера и канонерские лодки, старые миноносцы, и в один удобный момент в виде вопросов подал несколько идей наместнику. Тот их обдумал, уже как свои собственные, и принялся энергично внедрять в жизнь. Да и сам Куропаткин, в бытность командующим Северным фронтом, страшась прорыва немцев к Пскову, стал невольным организатором флотилии на Чудском озере, когда небольшие пароходы превратили в канонерские лодки. Так что полученный опыт оказался востребованным и здесь, чему можно только радовался.

— Я сделал за шесть недель все что мог, и даже больше — не допустил ошибок, нет и потерь. Не подорвался «Петропавловск», жив адмирал Макаров. Армия в целом готова, а боевые действия еще не начались. Нужно продержаться только месяц, и начнут приходить Сибирские дивизии. А там силы и сравняются, потом у нас станет больше войск….

Время от времени Алексей Николаевич начинал говорить сам с собою, ему было жутко нести в себе память, подобную «предсказаниям Кассандры», которая предвещала много плохого, а потому люди ей не верили, ведь они все надеются на хорошее. Но он избежал ее «проклятия» — просто молчал и делал все возможное и невозможное. Ведь когда знаешь, где упадешь, то обязательно озаботишься и соломой.

— Что-то сердечко стало прихватывать все чаще и чаще, никогда так не работал в жизни, до беспамятства. Теперь только бои покажут, чего стоят все мои приготовления — завтра наступает май. Японские транспорты в море, вышли из Чемульпо. Куда они пойдут — Бицзыво или Дагушань? Может быть Инкоу? Что-то я паниковать стал — настой валерианы пить надобно…

Алексей Николаевич наклонился над картой, ища в ней ответа на заданный самому себе вопрос. Теперь его не было, и прошлый опыт помочь не мог. Сроки оказались сдвинуты почти на две недели, боевые действия, кроме фронта на реке Ялу, могут пойти совсем иначе. Он сейчас придерживался завета Суворова — «идешь в бой, снимай коммуникацию». И теперь силы не распылены, а стянуты в две больших группировки. Резервов фактически нет — в Ляояне только одна бригада, и то прибывает эшелонами из Владивостока, где осталась другая половина дивизии. И это вызвало гневные крики из Петербурга, оттуда требовали оставить в Приморье войска, чтобы отразить вражеский десант, который мерещился чинам из кресел в особняках Северной Пальмире. И теперь если случится непредвиденное — единственным виновником будет он — не хватало, чтобы еще сняли наместника.

— А ведь они могут, многие раздражены «реформациями», особенно те, кто сам на фронт не рвется. Ладно, время покажет, что к чему…

Генерал тяжело поднялся с кресла, дошел до дивана и лег, положив голову на валик. И не заметил, как рухнул разумом в пучину сна, впервые за долгие недели не забылся, урывая для отдыха час или два, а именно уснул, почти как в молодости. А за окном темнело небо — заканчивался последний день апреля 1904 года…

Южная Маньчжурия гористый край, сопки и хребты и очень мало дорог. За японцами выбор места удара — за русскими только тонкая «ниточка» ЮМЖД, что связана с питательной пуповиной Транссиба. Только очень далека Россия — девять тысяч верст, месяц пути воинского эшелона…

Часть вторая

«ИГРА ПО ЧУЖИМ ПРАВИЛАМ» май 1904 г. Глава 18

— Гэйдзины слишком хорошо дерутся, достойно похвалы — мы их правильно оценили. Эта война не нужна, если бы не их наглые притязания. Мы воюем за свое будущее, они расширяют собственную империю.

Генерал-лейтенант Тамэмото Куроки, которому только что исполнилось шестьдесят лет (это не возраст для командующего армией) пристально смотрел на поле разворачивающегося сражения. Там в клубах дыма и орудийного грохота, три дивизии его 1-й армии пытались проломить оборону всего шести русских полков, что было легко определить на слух по мощи ружейного огня. Да и агенты о том сообщали — две дивизии выдвинули на главную линию обороны по девять батальонов пехоты, и начальники дивизий оставили в своем резерве еще по три батальона. За реку в самом начале сражения ушли русские аванпосты — полдюжины сводных конно-пехотных рот, и надоедливые казаки, что вились вокруг японцев как жалящие ядом осы, которых прогнать может только сильный ветер.

Однако даже двойной перевес в силах пока не давал результата — русские стойко держали оборонительные позиции и отбили уже три атаки. Удалось переправиться на противоположный берег только полкам 12-й дивизии генерал-лейтенанта Хикара Иноуэ, батальонами 23-й бригады занять значимые Хушаньские высоты. И теперь частью сил 12-й бригады нужно переправляться через Айхе, приток Ялу, и уже на противоположном берегу овладеть столь необходимым плацдармом. Вот только сделать это крайне непросто — над цепями японской пехотой постоянно вспухали белые облачка разорвавшихся шрапнелей — неподавленные русские батареи вели неторопливую стрельбу. Но можно было не сомневаться, что стоит пехоте начать переправу, как ее тут же накроют беглым огнем. Так были отражены две отчаянные атаки гвардейской дивизии генерал-лейтенанта Есимити Хасегава, в которых полегло свыше пятисот отборных солдат, показав свою верность императору — их души будут вечно жить в храме богини Аматерасу.

— Русские очень хорошо выстроили позиции — отрыты окопы полного профиля, прикрыты козырьками от шрапнельных разрывов. Их артиллерию не видно, пушки на обратных от нас скатах. У них очень умелые командиры, которые воевали с китайцами, как и мы…

Начальник штаба Фудзии Сигэта сохранял, как и положено самураю, полную невозмутимость. Да и к чему волнения и беспокойство, когда сражение начато. Но уже ясно — легкой победы не будет, и если успех все же придет, то достанется он ценой больших потерь. Река небольшое препятствие, нашли корейских проводников, те указали броды. Но вот открытое пространство до русских окопов, да еще с подъемом на сопки, означало, что вышибить «гэйдзинов» (а так презрительно японцы именовали всех европейцев) со столь удобной «гребневой» позиции будет неимоверно трудно. Перевес в силах должен быть три к одному, но сейчас у японцев едва полуторный. В то время как на стороне противника не только выгоды обороны на заранее подготовленной позиции, но и громадное превосходство в коннице, причем великолепной по своему, как оказалось, качеству.

Казаков, как всадников, так и их низкорослых лошадок, японцы вначале серьезно недооценили, впервые столкнувшись с ними в Корее, когда те добрались чуть ли не до Сеула. Но в ходе долгого похода на север к реке Ялу самураи выяснили, что силами меньше батальона лучше не передвигаться — внезапного нападения «бородачей» в синих штанах с желтыми лампасами можно было ожидать в любую минуту. Особенно на биваке или привале, в предрассветном тумане, вылетали всадники в лохматых папахах, и начиналась безжалостная рубка тех оплошавших солдат, кто потерял бдительность. А таких несчастных было немало — усталость брала свое, мешала идти по дорогам непролазная корейская грязь, в которой ноги утопали чуть ли не по колено. А потому старались идти, минуя дороги, там, где был дерн, но после прохода полка и там все превращалось в месиво.