Багровое пепелище - Тамоников Александр. Страница 5

– Какие раненые, дядя, – задорно откликнулся на его слова чубатый молодой сапер с мелкими шрамиками по всему лицу. – Это ж поезд на Сиваш, на передовую. Медички с нами поедут в госпиталя полевые, так что не табак готовь, а пряники, а потом и фронтовые сто граммов в ход пойдут. Эх, хорошо поедем, в тепле и с девушками. Так бы до самого Берлина и ехал!

На его шутку расхохотались однополчане, принялись выкрикивать прибаутки, подначивать парня, который так мечтал о встрече с медсестрами из санэшелона. А смущенный Ощепков пробормотал:

– И правда, чего это я. Кто же на фронт раненых везет, их ведь обратно, – он сощурил глаза от крепкого дыма. – Растерялся чего-то, первый раз на передовую. – Мужчина снова обратился к Шубину: – А вы, товарищ капитан? Трофей в виде зажигалки есть, молодой, в высоком звании, думаю, не раз на передовой бывали?

Шубин смутился его откровенному любопытству, он, как разведчик, привык держаться особняком от военных даже во время вот таких вот обычных разговоров. Сказывалась многолетняя привычка соблюдать секретность, как правило, о вылазке рассказывать кому-либо запрещалось, в курсе мог быть командный состав, да и тот не весь. Все-таки разведка на территории врага или рекогносцировка на границе фронта – не массовая атака, участвуют в ней два-три человека, и все происходит в тишине, без выстрелов и шума. Но, кажется, сержант Ощепков к скрытности не привык, он совершенно бесхитростно выдал:

– А у меня пересылка на сивашский рубеж, считайте, до самого конца с эшелоном еду. А вас куда отправляют? – и вдруг смутился: – Простите, болтаю как мальчишка от волнения. Не привык я еще к армейским правилам. Раньше инструктором в учебном лагере работал, занятия для ребят вел. Но там как-то, знаете, все же знакомые, забываешь немного про звания и устав. Ничего, привыкну, извините, товарищ капитан, – он отвернулся, приняв молчание Шубина за немое осуждение такого неармейского поведения.

Глеб дружелюбно сказал:

– Я тоже в этом же направлении еду и до самого конца. И давайте без званий, можно просто Глеб. Я вас младше все-таки. На передовой бывал. На войне везде нелегко. Так что вы… ну, пользуйтесь, пока тихо, атак нет. Отоспаться можно, письма написать. На станции наверняка почтовый пункт работает, потом уже… – Он выразительно развел руки в стороны. Никто не знает, что их ждет в зоне военных действий на границе двух территорий. Каждый день ситуация меняется, а отсчет ведется атаками и контратаками, а не часами, отвоеванными у фашистов километрами и занятыми военными пунктами.

Василий принялся рыться в своем вещмешке, вытянул оттуда остро заточенный грифельный карандаш и толстый блокнот:

– Вот вы мне огнива, а я вам принадлежности для письма. Берите, берите, у меня запас есть, – он протянул карандаш и блокнот новому знакомцу. И Глеб не удержался, все письма матери в пару скупых строчек он писал на обрывках или четвертинках листов, экономил бумагу и огрызок химического карандаша. А тут такая роскошь, он уложил блокнот себе на колени:

– Можно я несколько писем напишу? Я на половинки листочек разделю, даже на четверть, чтобы с листа четыре вышло. Там буквально пару строчек.

Ощепков махнул рукой:

– Берите, берите сколько надо. Пишите невесте, маме, детям. Они же так ждут этих писем. У меня вот трое сыновей, три жены, три тещи, родители под Самарой сейчас. Все ждут, как сажусь писать, так это на несколько часов.

– Как это три жены?! – не удержался от удивления Шубин.

Сержант сдвинул теплую ушанку на затылок, так что его с проседью пряди ухватил свежий ветер:

– Три раза женат был, каюсь. Но я не обманщик, не ходок, не думайте. Женился всегда по любви, сыновей вот нарожали. Влюбчив, это все от цыганских кровей во мне, мама мне говорила, что ее предки от кишиневских цыган, – словоохотливый Василий принялся рассказывать о своей жизни. – Первый раз женился в семнадцать лет, сын родился ровно через девять месяцев после свадьбы. Я такой человек – увидел, влюбился, женился. Со всеми женами так было, потому и вышло, что у меня три жены.

– А почему разводились? С одной не жили? – снова не удержался разведчик от личного вопроса.

Но Ощепков нисколько не обиделся, наоборот, улыбнулся, в черных глазах вспыхнула задорная искра:

– Вы вот, Глеб, женаты?

Капитан покачал головой отрицательно, не дала ему война шанса устроить свою личную жизнь, а как началась его служба во фронтовой разведке, то и встречи с женским полом стали совсем редкими.

Василий улыбнулся, отчего под светлой с проседью щетиной проступили ямочки:

– Эх, Глеб, я так и подумал. Были бы женаты, то такой вопрос бы не возник. Женщины, они такие… столько в них всего, посмотрит она, просто посмотрит, а ты уже и жизни своей без нее не мыслишь. Так вот и получалось, сердцу не прикажешь. Разводился и женился. Ну, впрочем, со всеми отношения хорошие, сыновья выросли, служат все, кроме младшего. Женам вот письма пишу, чтобы не беспокоились, – живой, здоровый. Вторая жена по соседству живет, второй брак у нее, еще вот две девочки – близняшки.

Шубин слушал собеседника с удивлением, что так бывает, и радостью, его вдруг будто окунули совсем в другой мир. Обычный, без войны, где люди создают семьи, влюбляются, воспитывают детей. Василий подробно рассказывал все перипетии своей семейной жизни, казалось, он испытывает облегчение, возвращаясь в мыслях к своей мирной жизни. Война, страшная и кровавая, с каждым метром становилась все ближе. Все гуще были колонны из грузовиков, подводы, груженные ящиками, военная техника, которую тащили лошади. Ручейки людей с разных дорог стекались к станции, превращались в человеческое море, которое шевелилось, гудело: серо-зеленая форма, красные кресты на фуражках и солдатских шапках; бряцание винтовок и грохот больших огневых установок; крики командиров, фырканье тепловоза.

Они прибыли на место назначения, грузовик замкнул колонну из транспорта и потом встал у пропускного пункта, где офицер и двое караульных проверяли документы у личного состава, въезжающего на территорию железнодорожной станции.

Глава 2

Неспешный рассказ сержанта прервал окрик:

– Проверка документов!

Военные вылезли из кузова, предъявили дежурному офицеру солдатские книжки. Он разделил их на две группы. Ту, где оказался взрывник со шрамами, сержант Ощепков и капитан Шубин, направил к третьему вагону:

– Сразу после вагона с крестом – ваш, на Сиваш – седьмой номер.

Первым в приоткрытую дверь проник шустрый минер. Он с удовольствием хлопнул по буржуйке, стоявшей посередине теплушки, труба которой уходила через крышу вагона в небо, бросил вещмешок на лавку и выкрикнул:

– Покарауль, дядя, я дров добуду, пока не тронулись. Поедем, как цари! – и ловко спрыгнул назад на асфальт платформы.

Сержант проводил его тревожным взглядом – не опоздал бы, потом прошелся по вагону и выбрал себе место на деревянной лавке, что шли по бокам обшитого досками вагона. Указал на окно-щель под потолком, забитое рейками:

– Тут посвежее будет, я жару не люблю. Закаляюсь уже много лет, обливаюсь водой. Вы к печке садитесь поближе, чтобы пожарче было. – На протянутый Шубиным блокнот помотал головой: – Отдадите, как напишете письма. Это я вас заболтал, всю дорогу тарахтел как сорока.

Следом за ними в теплушку забрались еще несколько военных и принялись обустраиваться для дальней дороги – выбирали места на узких лавках, укладывали вещмешки, знакомились с попутчиками. Уже через пару минут появилось раскрасневшееся от бега лицо взрывника:

– Айда, ребята, там дрова можно насобирать. Давай со мной все, натаскаем с запасом.

Сержант остался караулить вещи, а все остальные гурьбой двинулись за минером к кривобокой будке, где, видимо, раньше располагался стрелочник. Сейчас домик перекосился и доски торчали из стен и крыши в разные стороны – в него попал снаряд, превратив здание в руины. Здесь уже орудовали другие военные, разбирая завалы на доски и поленья, которыми можно будет отапливать теплушки сформированного состава. Парни тоже включились в работу: выдирали и ломали доски, вытаскивали из горы щебня дранку. С руками, полными охапок щепок и дров, они вернулись в вагон, где уже нетерпеливо высматривал их на платформе сержант: