Метод супружества (ЛП) - Малком Энн. Страница 28

— Что? — спрашиваю я, сдерживая свой тон, отступая от него.

Лицо Кипа остается холодным, ничего не выражающим.

— Ты это спланировала? — он яростно указывает на мой плоский живот.

Настолько, что я едва ли не вздрагиваю.

— Ты, блять, издеваешься надо мной? — спрашиваю я.

— Нет, я, блять, не издеваюсь, — рычит он. — Тебе нужно было выйти замуж, чтобы получить Грин-карту — прекрасно. Нам нужно жить вместе для приличия — мне насрать. Потом я трахаю тебя, потому что нас влекло друг к другу — и это тоже хорошо, — он шагает вперед.

Рефлекторно я отступаю, и чертовски ненавижу себя за это.

— Ты говорила, что мне не нужно надевать презерватив, — продолжает он тем же спокойным тоном. — Я никогда не соглашался на подобное, но не думал, что у тебя есть причина лгать, и был слишком увлечен этой гребаной киской, так что поверил. Так глупо. Так чертовски глупо, — он хлопает себя по лбу тыльной стороной ладони. Сильно.

Мое тело хотело содрогнуться от страха, чувства перенеслись на годы назад, когда мужчина действительно пугал меня, когда причинял боль, но я вздернула подбородок, чтобы дать ему понять обратное. Или пусть он думает так.

— И какая, скажи на милость, по-твоему, у меня причина забеременеть намеренно? — спрашиваю я, раздражаясь больше. Это помогает подавить страх.

— Ты думаешь, я хочу заманить тебя в ловушку? — продолжаю. — Тебя? Строителя, который слишком много бухает, живет практически в нищете, у которого, к счастью, нет венерических заболеваний, и чье единственное достоинство в том, что он может отлизывать как чемпион? — я прижимаю тыльную сторону ладони к собственному лбу. — Да, именно так. Я разрушаю свое тело, меняю свое будущее и гарантирую, что мои тридцать с небольшим будут заполнены грязными подгузниками и орущим младенцем, и у меня не будет ни секунды, чтобы сходить в туалет. Да, я сделала это, черт возьми, нарочно!

Теперь я уже кричу.

Полегчало.

Мне стало еще приятнее видеть, что я пробила небольшую брешь в жуткой броне крутого Кипа. Опять полегчало.

Но даже с трещинами он все равно злой.

Он долго молчит. Как будто взвешивает мои слова, проверяя их на правдивость.

— Я не собираюсь становиться отцом, — бормочет он.

— Ну, тебе следовало подумать об этом до того, как ты вдул в меня сотни зарядов, — отвечаю. Не совсем прилично, но, твою мать, я не какая-нибудь дебютантка.

— Ты сказала, что не можешь забеременеть! Ты, блять, солгала! — он взревел мне в лицо. Да, взревел. Как дракон или что-то такое.

Разъяренный мужчина много раз кричал на меня. Но никогда так не рычал. Не с таким гневом.

Кип кажется… расстроенным. Его глаза широко раскрыты, щеки раскраснелись, а тело дрожит от ярости. Его кулаки сжаты по бокам, и он выглядит так, словно едва сдерживается, чтобы… не ударить меня?

Нет.

Я много чего думала о Кипе с тех пор, как познакомилась с ним, а потом вышла за него замуж, и большинство из этого было негативным. Но я никогда бы не подумала, что он поднимет руку на женщину. Полагала, что это неопровержимая теория. Но, похоже, прямо сейчас она рушится.

Я застываю на месте. Снова становлюсь девушкой, вышедшей замуж за монстра, молча подчиняющейся, ждущей его решения, не сопротивляясь.

Кип долго смотрит на меня этим диким, наводящим ужас взглядом, не двигая ни единым мускулом, тяжело дыша.

— К черту все это, — бормочет он, прежде чем развернуться и уйти.

Дверь за ним захлопывается.

Затем я вздрагиваю.

Кип

Я не удивляюсь, когда мой лучший друг садится рядом со мной на барный стул.

Фиона скорее всего сказала Норе еще до того, как рассказала мне. Цыпочки вытворяют подобное дерьмо. Следовательно, Нора рассказала Роуэну. И, вероятно, после эпизода в пляжном домике, Фиона связалась по телефону с Норой, пересказала все это и выставила меня таким куском дерьма, каким я и являюсь.

Либо Фиона была у Норы, либо Нора была у нас.

Черт, у нас.

Во всяком случае, это мое место. Этот дом, черт возьми, принадлежит мне.

Я пью здесь с тех пор, как уехал оттуда. Гребаное клише. Мужчина теряет самообладание после того, как узнает, что его ненастоящая жена беременна, и отправляется бухать.

Ну, насчет фальшивой жены — это не клише, но все остальное — да.

Я кричал на нее. Я чувствовал себя настолько неконтролируемым, что боялся того, что мог сделать. Не ей. Я никогда не ударю ее. Но хотел разнести дом на части своими чертовыми руками.

Фиона уставилась на меня так, словно я собирался разорвать ее на части. Как будто она этого ждала. Как будто она испытывала это раньше. Я никогда, блять, не забуду страх в ее глазах.

— Еще, — говорю я, пододвигая свой стакан.

Я пью «Джеймсон»¹³.

Не то, что я пью обычно.

Во всяком случае, не в ближайшее время. Мы с «Джеймсоном» какое-то время были лучшими друзьями, когда я напивался до бесчувствия, пытаясь набраться смелости пустить себе пулю.

— Так и знал, что ты здесь появишься, — говорю Роуэну, не глядя на него. — Твоя жена, наверное, послала тебя избить меня или еще что-нибудь.

Мне не понравилось, как это прозвучало. Уродливо. Горько.

Но, к сожалению, именно такой я, черт возьми, и есть. Под шутками, улыбками скрывается маска, которую я совершенствовал годами.

— Похоже, ты сильно себя изводишь, — отвечает Роуэн спокойным и собранным голосом, как всегда, черт возьми.

Ну, сейчас, будучи женатым и отцом. Я вспоминаю, как мы вошли в пекарню в тот день, когда у Норы был синяк под глазом. Да, тогда в моем лучшем друге не было ничего спокойного и собранного.

И не в момент, когда он подъехал к парковке и увидел, как какой-то придурок подошел к Норе и собрался ее ударить.

Да, этот ублюдок не спокоен и собран, когда речь заходила о том, что его жена в опасности. Интересно, учитывая, что он самый уравновешенный человек, которого я встречал в бою. Что-то в его жене сбивало его с толку.

Почти так же, как что-то в Фионе ломало меня.

Но нет.

Черт возьми, нет.

Я уже был сломлен, уже ни хрена не соображал задолго до того, как встретил ее.

Я хватаю свежий стакан «Джеймсона», который протянул мне бармен.

— Можешь приберечь свои ободряющие речи, — говорю я Роуэну, по-прежнему не глядя на него. — О том, что твоя жизнь — гсказка или что-то в этом роде теперь, когда ты женат, влюблен и у тебя есть ребенок. Я понял. Это здорово, и я чертовски рад за тебя, но это не одно и то же, и у меня ничего не получится, если ты даже попытаешься сказать, что это так.

Никому не пожелаю того дерьма, через которое мне пришлось пройти. Я чертовски рад, что мой лучший друг сидит рядом со мной, совершенно неспособный сопереживать моему прошлому. Но я чертовски ненавижу то, что он здесь, чтобы попытаться наставить меня на путь истинный или что еще.

— К сожалению, это одно и то же, — говорит Роуэн.

Я смотрю на него. На моего друга со спокойным взглядом, того, кто помог мне пережить самые темные ночи, спасал мою жизнь больше раз, чем я мог сосчитать, и видел меня в самом худшем виде. Прямо сейчас я хочу убить этого ублюдка.

— Это, черт возьми, не одно и то же, — процеживаю я сквозь зубы. — И пошел ты на хуй, даже за то, что сказал это.

Я все еще сжимаю свой пустой стакан, опасно близкий к тому, чтобы разбить его о голову лучшего друга. Он тоже это знает, но не двигается.

Он не уходит, черт возьми.

— Ты должен сказать ей, — говорит Роуэн. — Насчет Габби и Эвелин.

Их имена пронзают меня, как снаряды, раздробляя кости, плоть, органы.

— Мне не нужно говорить ей ни хрена, — киплю. — Она моя жена, а не твоя, черт возьми. Ты не имеешь права диктовать, что мне ей говорить.

— Да, она твоя жена, — соглашается Роуэн. — И она беременна. Я даже представить себе не могу, через что тебе пришлось пройти раньше. Но я скажу тебе прямо сейчас, что, если ты не вступишься за свою жену и ребенка, ты не тот человек, за которого я тебя принимал. Что еще более важно, ты не тот человек, за которого они тебя принимали.