Дом для Пенси (СИ) - Лерой Анна "Hisuiiro". Страница 7

Проснуться, оттого что тебя вертят как куклу и осматривают с ног до головы, не самое лучшее пробуждение. Пенси пытается прекратить этот балаган, но руинник остается неумолим и не дает ей толком пошевелиться, пока не удовлетворяет свой интерес.

— И зачем это было? — Пенси разбужена, сбита с толку и недовольна. Хотя самочувствие на удивление прекрасно, а о холоде она не вспоминает, хотя сидит без одежды практически на голой земле — под ней только куртка. Впрочем, земля теплая, даже горячая.

— Я вчера слегка перестарался, — на этих словах руинник трясет головой, подается вперед и шумно вдыхает воздух у ее уха. В этот миг Пенси пробивает дрожь — и неизвестно, чего больше в ней — желания поскорее одеться и закончить нескромный разговор или же еще раз коснуться горячей светящейся кожи.

Она впервые чувствует такое желание. Пара прошлых попыток разделить постель с другими охотниками на перевале не принесли никакого особенного удовольствия. Ей хотелось удовлетворить свой интерес — вышло посредственно. Но что-то же находили в совместных ночах мужчины и женщины, чтобы продолжать искать пару в очередной вечер. Наверное, это то, что с ней происходит сейчас. Неудачные ночи уж точно нельзя было сравнить с тем, что вытворяло пару часов назад сидящее перед ней чудовище.

Видимо, что-то такое, выдающее ее мысли, мелькает в глазах или отражается на лице, из-за чего руинник растягивает свой широкий рот в нечеловеческой улыбке и медленно берет ее за руку.

— Как ты сказала твое имя, человеческая женщина?

— А я и не говорила. Пенси.

— А я Халис.

— Ты говорил.

— Напоминаю, чтобы ты знала, что кричать, когда станет невыносимо хорошо.

— А у руинников мужчины все такие разговорчивые? Или ты действительно что-то еще умеешь, кроме как болтать?

Внутри Пенси бурлит веселье и томится желание. Флирт никогда не был ее сильной стороной. Однако в этот момент, что бы она ни произнесла, какую бы глупость ни сморозила, слова не имеют значения. Только желание, которое за ними стоит, действительно чего-то стоит. И ей по-настоящему нравится завлекать и завлекаться. Не мешает и то, что партнер по играм оказался дивностью. Руинник, сам того не ведая, раздробил ее целостное сознание и смешал размеренный ритм дыхания. Даже часы внутри Пенси затронуло: они то пускаются вперед бешеным темпом, то замирают, растягивая секунды.

Истинное сумасбродство — предаваться утехам в руинах посреди Черного леса, рядом со смертельной опасностью и в объятьях древнего чудовища. В какой момент она сошла с ума? Явно гораздо раньше того момента, когда сама потянулась губами к искаженному ухмылкой рту.

Стоит ли говорить, что выбраться наружу за видерсом они решаются только через несколько дней. И то только после того, как Пенси доедает последнюю полоску сушеного мяса из той поклажи, что упала в ров вместе с ней. Обмороженное мясо немного остужает ее разум. Ей становится совестно, что, получив такое ответственное задание, она забыла о нем и занимается непотребствами с чудовищем посреди руин и ледяного роя…

— Мне надо идти, — произносит она. Фраза звучит тяжело и замирает в пространстве, от нее кажется, что воздух вокруг стал холоднее.

— Закончилась еда? У меня где-то здесь был схрон, — руинник, удивительно веселый и довольный, начинает ворочать камни. Пенси на мгновение позволяет себе представить, что тайник полон еды, она в кольце горячих рук, мысли блуждают где-то далеко и время внутри нее тянется невероятно медленно, потому что такие моменты стоят того, чтобы все вокруг замирало. Но это всего лишь мгновение.

— Нет, Халис, мне действительно, — Пенси делает лишний вдох, — нужно идти.

— Хорошо, — руинник соглашается без возмущений, он не уговаривает ее и не спрашивает причин. Почему-то Пенси это вовсе не радует. Но если бы он стал упрашивать, согласилась бы она остаться на еще один день? Ответа на этот вопрос у нее нет.

Оказывается, из пропасти выбраться достаточно легко — она просто обхватывает Халиса со спины, вцепляется ему в плечи, а руинник каким-то таинственным способом поднимается вверх, хватаясь пальцами за земляные стены рва. Пенси всё ждет, когда же воздух станет холоднее, когда присутствие ледяного роя будет заметным. Но температура не понижается. Наверху, конечно, отнюдь не жарко, но погода явно теплее, чем ей положено быть посреди зимы и в чаще Черного леса.

— Рой ушел? — спрашивает она у Халиса.

Тот в ответ трясет головой, рассыпая по плечам пряди цвета спелой южной вишни. Пенси даже вздрагивает от удивления. Вот так бывает: они провели вместе три ночи, но она не видела руинника в дневном свете. Под сумрачными серыми облаками сразу видно, что перед ней не человек: темная с красным оттенком кожа, острый подбородок, слишком высокие скулы. Его одежда, скорее похожая на отрез плотной жемчужной ткани, дивным образом не спадает с плеча. Босые ноги оставляют на обледеневшем камне мокрые следы. Значит, ей вовсе не привиделось, что руинник удивительным образом горячее, чем обычный человек.

Пенси наклоняет голову в одну сторону, потом в другую. Если в своей фантазии она дополнит окружение жизнью и красками, то на фоне изящного здания с витражными окнами, в свете солнечных лучей и под сенью гибких ветвей видерса Халис смотрится естественно, как обычный прохожий. Наверное, так оно и было сотни сотен лет назад. На секунду ее охвтывает желание спросить об истории руинника, о его корнях и народе. Порыв проходит очень быстро. Ведь неспроста Черный лес так неприветлив, и истерлись в пыль заброшенные города. Ничем хорошим этот рассказ не закончится, она уверена, поэтому лишь сильнее сжимает губы и молчит.

— Вот он, видерс, человеческая женщина по имени Пенси, — отвлекает ее Халис, широким жестом указывая на торчащие из разрушенного здания плотные массивные ветви.

— И как же я его унесу? — руинник лишь смеется, услышав тихо заданный себе под нос и не нуждающийся в ответе вопрос. Понятное дело, что охотники до нее не полено приносили, а значит, кроме ветвей, толщиной в саму Пенси, есть и более мелкие.

— Пойдем, — он тянет ее за собой.

— А как же рой? — спохватывается Пенси.

— М-м-м, скажем так, я перестарался, — Халис шевелит в воздухе длинными гибкими пальцами, будто пытается нанизать слова как бусины на нить. Может, так он собирает фразу воедино из слов того языка, который не является ему родным? Ведь это странно — предположить, что руинники разговаривают на языке людей. Если, конечно, люди сами не переняли его у сородичей Халиса многие и многие столетия назад. Ведь все они под этим небом живут.

— Ты перестарался? — эхом повторяет Пенси, едва поспевая за длинными шагами руинника.

— Не только я, ты тоже в этом участвовала, если помнишь, — на этих словах он скрывается между двумя огромными золотистыми ветвями. Пенси вспоминает о том, что можно делать вдвоем с руинником, и даже немного краснеет. А может, щеки просто кусает по-весеннему легкий мороз.

Вблизи видерс напоминает скорее гигантский куст, чем дерево, так сильно и низко он разросся. Не сразу и сообразишь, с какой стороны подойти. Перед тем как нырнуть в проем вслед за руинником, Пенси еще раз оборачивается в поисках снежных вихрей, но ни один не попадается ей на глаза. Да и температура действительно слишком высокая для снеголюбов и тем более для роя. Пенси не только не кутается в шарф и капюшон, но еще и расстегивает верхнюю пуговицу на воротнике куртки.

Она осторожно пробирается сквозь перепутанный лабиринт ветвей. Видерс пахнет жизнью: солью, солнечным жаром, вязкой сладкой смолой и резкими нотами освежающей горькой хвои. Золотисто-молочного цвета дерево под пальцами гладкое и нежное. Большие ветви совсем голые, а вот на скрытых тоненьких прозрачных веточках в самом центре этого древесного кокона белеют крошечные листочки.

— Красота, правда, человек? — руинник сидит на полу перед молодой порослью и просто любуется. Тишина здесь такая, что Пенси не может подобрать слова, и чтобы разрушить ее монолит, Пенси остается только слушать. — Каждый раз прихожу сюда — и каждый раз сердце забывает, как биться, а время останавливается. Будто не было Элерского угасания и ширхи, будто всё еще горят голубые башни Каноа, а гавань Лейли открыта для любого желающего каждый восьмой праздничный день. Будто сома все еще течет во всех водных потоках — наземных, подземных и в жилах живущих на тверди… будто я пришел к видерсу, чтобы сплести из его ветвей колыбель своему ребенку. Но нет. Я возьму и в этот раз только листья, чтобы забыться…