Шесть серых гусей - Кулонж Анри. Страница 9

— Помнишь Хаверкрофт? Нашу старую каргу, достойную пера Диккенса?

— Все еще дерет непомерную плату с жильцов? Но самым ужасным, пожалуй, был ее расстроенный клавесин…

— А чертовы обогреватели! Эти монетки, которые приходилось в них пихать каждые два часа, чтобы не умереть от холода! Как, спрашивается, мы смогли там выдержать столько лет… Во всяком случае, хор Тринити-колледжа лишился своей самой бездарной аккомпаниаторши.

— Она умерла?

— Я писал тебе об этом в одном из тех писем, что вернулись обратно…

Ларри немного помолчал. Они шли по улице Партенопе, и грохот автомашин, на высокой скорости мчавшихся по набережной, заглушал звук их голосов.

— Расскажи мне о себе, — попросил Ларри. — Семь лет назад ты мечтал строить, как Фрэнк Ллойд Райт 28.

Пол пожал плечами.

— И все ради того, чтобы кончить в архитектурной мастерской, специализирующейся на имитациях! Да-да, представь себе, я проектировал усадьбы в стиле Тюдоров для богатых клиентов из Бостона… Но благодаря этой работе установил связь с Гарвардской группой, поэтому я и здесь.

— Что это такое? Тайное общество?

— Почти, — ответил Пол таинственно. Ларри внимательно посмотрел на друга.

— Надо же, они, судя по всему, поручили тебе какое-то важное дело. Однако мне кажется, что нам с тобой придется работать в стороне от фронта и наступающих армий. Впрочем, меня это не удивляет: мы никогда не были блестящими полководцами!

Пол покачал головой.

— Все равно, если я скажу тебе, чем занимаюсь, ты мне не поверишь.

— Попробую угадать. Тайный агент? Организатор досуга офицеров генерального штаба? Посол среди неверных? Архитектор нового аэропорта? Главный садовник дворца в Казерте 29? Помнится, мисс Хаверкрофт всегда просила тебя обрезать ее розы!

Пол рассмеялся.

— Могу лишь сказать, что мы могли бы и теперь помогать друг другу, как во времена «священного антихаверкрофтовского союза»!

Они подошли к площади Витториа. Несмотря на тяжелые времена, широкая площадь, обсаженная пальмами, выглядела роскошно в нежном свете сумерек, напоминая своей пышностью о Ривьере и итальянских озерах.

— Посмотри на мой дворец, — сказал Ларри. — Он не так красив, как твой — ведь, как известно, американцы всегда выбирают себе самые лучшие здания, — но выглядит весьма благородно, не находишь?

— Конечно, — согласился Пол.

— Это палаццо Сатриано. Я занимаю мансарду, в которой когда-то жила одна из горничных.

Несмотря на ветхий фасад с зеленоватыми подтеками, напоминающими маскировочную сетку, длинное здание и в самом деле имело довольно внушительный вид. Пройдя под сводами вестибюля мимо безразличных ко всему дневальных, друзья, перепрыгивая через две ступеньки, взлетели по величественной лестнице, потертый ковер которой так не вязался со старомодной пышностью перил и люстр. Лари открыл одну из дверей в конце длинного темного коридора четвертого этажа и посторонился, пропуская друга вперед.

Маленькая комнатушка была обставлена весьма скромно: письменный стол с полевым телефоном, складной стол, заваленный папками, и два складных кресла. Рядом с телефоном в рамочке — портрет молодого человека во фраке и белой рубашке с расстегнутым воротом, что придавало ему немного женственный вид. Пол нагнулся посмотреть. Надпись под портретом гласила: «Перси Биши Шелли, 1792-1822».

Он резко повернулся к Ларри.

— Бог мой, вы что, никогда не расстаетесь?! — воскликнул он с досадой. — Право слово, все это начинает меня тревожить: Шелли здесь, Шелли там… А твое навязчивое желание найти следы его пребывания в Неаполе даже в ущерб работе… Может, тебя кто-то околдовал, навел порчу?

— Бывают моменты, когда я сам так думаю, — ответил Ларри задумчиво. — Представь себе, еще на прошлой неделе портрет украшала роза… Цветы в знак признательности и уважения, но, кажется, это не нравится Хокинсу. По его поведению и нескольким брошенным вскользь замечаниям я понял, что он считает меня… как бы это выразиться… законченным педерастом. Что не могло улучшить наших отношений.

— Я мог бы ему рассказать о твоем бурном романе с официанточкой из «Королевского оружия» и развеять все сомнения, — рассмеялся Пол. — Но все-таки, Ларри, твое, так сказать… затянувшееся влечение к Шелли… Это опасно, доктор? Другими словами: что ты в нем нашел?

Ларри развел руками:

— Ну что тебе сказать, кроме того, что это был один из величайших наших поэтов? Храбрец, скептик, идеалист… Соблазнитель… Ты, наверное, скажешь, что я слишком его расхваливаю! Но я сейчас могу думать лишь о том, что коляска, в которой он сидел вместе со своим гаремом, должно быть, десятки раз проезжала под моими окнами… И он, наверное, любовался теми же деревьями, верхушки которых я вижу за окном…

— Со своим гаремом?

— Под одной крышей с ним жили жена Мэри, в двадцатилетнем возрасте уже написавшая свой знаменитый роман «Франкенштейн»…

— Я видел фильм и до сих пор помню сцену на горящей мельнице.

— …И его свояченица Клер Клермон, которая, прежде чем стать любовницей Шелли, была любовницей Байрона, от которого родила дочь, и, наконец, одна весьма загадочная женщина, особо меня заинтересовавшая: таинственная и, надо думать, весьма соблазнительная гувернантка Элиза Фоджи.

— Еще одна его любовница, я полагаю?

— Вот именно, когда пишешь серьезную биографию, как это пытаюсь делать я, нельзя «полагать». Я действительно так думаю, но у меня нет доказательств.

Пол наклонился к портрету:

— Надо же, какое здоровье у такого хрупкого с виду человека! Три возлюбленные одновременно! А тебе известно, кто мать младенца, о котором ты мне рассказывал?

Ларри посмотрел на друга:

— Я очень хотел бы это выяснить. В прошлый свой приезд я побывал в муниципалитете и ознакомился с записями актов гражданского состояния. Младенца назвали Еленой, а в графе «родители» значилось имя Мэри и ее супруга. Но я прекрасно помню, что в имени женщины была допущена орфографическая ошибка.

— Настоящей матерью девочки была гувернантка, я просто чувствую это, — заметил Пол. — Перед отъездом в Северную Африку я посмотрел «Ребекку» 30 и с тех пор не доверяю гувернанткам.

— Ее беременность не могла остаться незамеченной!

— Знаешь, со всеми теми юбками, которые тогда носили…

Дребезжание телефона прервало их разговор.

— Военная контрразведка, Триста одиннадцатый отдел, лейтенант Хьюит, — ответил Ларри. — Ах, это вы! Да… да. Послушайте, пусть играют то, что умеют, я специалист по Шелли, а не по Бетховену, и это не оркестр Би-би-си! Кроме того, мне кажется, что Бетховен здесь ни к чему: Хокинс скажет, что это вражеская музыка. Волынки вместо Бетховена? Ради Бога, если вам так хочется. Джаз? Почему бы и нет, если, конечно, вы найдете подходящие инструменты и… Послушайте, Джордж, от моего мнения мало что зависит, а от моего слуха и того меньше с тех пор, как в Тунисе я случайно оказался рядом с артиллерийской батареей… У меня шум в ушах. Для майора важно, чтобы концерт состоялся в назначенный день, а назначенный день, Джордж, это шестнадцатое декабря.

Он повесил трубку. Пол смотрел на него, ничего не понимая.

— Ты что, теперь еще и капельмейстер?

— Всего сразу не расскажешь! Представь себе, Хокинс, который ночей не спит, придумывая, какую бы еще работенку на меня взвалить, поручил мне организовать гала-концерт по случаю открытия знаменитого театра «Сан-Карло». Как я понял, за организацию концерта отвечают британцы, но программу готовят все союзники. Не представляю, как мы будем выпутываться. Мне кажется, это будет самый необычный концерт за всю историю театра.

— На что ты жалуешься? Это хотя бы немного отвлечет тебя от торговцев на черном рынке и проделок твоего поэта! В конце концов, ты же пел в хоре Тринити-колледжа.