Львиное сердце - Акимова Анна. Страница 6
И в то же время она была рада, почти счастлива. Ее как будто выпустили на волю из клетки! Сейчас она сядет в автобус и поедет домой. А этот буржуинский «рай» с его хамоватыми обитателями пусть катится к черту. Ноги ее больше здесь не будет!
Она достала кошелек, вынула из него две бумажки и догнала ушагавшего вперед Баженова.
– Леша, возьми, это за такси, моя доля!
Баженов обернулся.
– Че-го? – спросил он. Его лицо, уже успевшее принять нормальную окраску, опять начало багроветь. Он увидел протянутые деньги и заорал: – Пошла ты со своими деньгами знаешь куда? Вот почему вы все такие, а? С вами вообще можно иметь дело? Договариваться о чем-то нормально? Чтобы не получать от ворот поворот?
– С кем это, с нами? – поинтересовалась Инга.
– С женщинами! – рявкнул Баженов.
– Понятно, – кивнула она и продекламировала: – Я женщина, и этим уж виновна во всех твоих несчастьях навсегда!
– Шекспир? – мрачно спросил Баженов.
Инга хихикнула:
– Боб Нечитайло, мой друг детства.
Она действительно процитировала, слегка изменив, пафосную фразу, которую Боб Нечитайло время от времени произносил в адрес своей матери Ангелиши:
– Ты мать моя, и этим уж виновна во всех моих несчастьях навсегда!
При этом та обычно интересовалась:
– А в счастьях?
– Тоже, – коротко отвечал Боб и чмокал Ангелишу в щечку.
Баженов повернулся и зашагал прочь. Инга, улыбаясь, не спеша, тронулась следом. Надо будет сказать Бобу, что его приняли за Шекспира. Он, конечно, не подаст виду, но будет польщен, уж она-то его знает!
Ей было весело. Моральные страдания Баженова совсем ее не трогали. Подумаешь, продинамили мажорика! Он, поди, раскатал губу, представлял себя в сауне с красоткой Натали, а кайф-то обломался! Ничего, переживет, не все коту масленица! А деньги, которые он не взял, она завтра отдаст инвалиду, который играет у них в подземном переходе на баяне…
Чтобы попасть на остановку автобуса, нужно было вернуться на основное шоссе, и Инга с Баженовым шли по обочине, словно скованные одной цепью, но на солидном расстоянии друг от друга. Настроение у нее улучшалось с каждым шагом. Она даже начала насвистывать веселый мотивчик и пинать носками туфель попавший ей под ноги камешек.
Она так увлеклась этим занятием, что чуть не налетела на Баженова, который почему-то неподвижно торчал на обочине дороги и напряженно прислушивался к чему-то.
– Ой, извини! – воскликнула Инга.
Баженов вдруг приложил палец к губам:
– Тихо! Слушай!
Сначала Инга ничего не услышала, но потом до нее стали доноситься странные звуки: как будто в лесу, недалеко от дороги, поскуливала и подвывала маленькая собачка.
Инга и Баженов переглянулись, не сговариваясь, свернули с дороги и двинулись на звуки. По мере того как они приближались к их источнику, становилось понятно, что их издает не собака. Плакал человек, женщина… Вперемежку со всхлипываниями доносились бормотания, вскрики, стоны. Баженов и Инга прибавили шагу, почти побежали. Стало можно разобрать слова.
– Лилечка, Лилечка, – плакала женщина. – Доченька, Лилечка!
Между деревьями показалась маленькая полянка, сплошь усыпанная ярко-оранжевыми цветами, которые здесь, в Сибири, называют жарками или огоньками. Посреди полянки, скорчившись, то ли сидела, то ли стояла на коленях человеческая фигура. Инга и Баженов подошли поближе.
Это была маленькая старушка, седая, высохшая, как мумия. Она подняла мокрое от слез, сморщенное, желтое лицо, блекло-голубые глаза глянули на них с испугом и надеждой:
– Вы нашли Лилечку?
Голос у нее был детски-кукольный, такой, какой исходит из нутра «говорящих» игрушек. И во всем ее облике было что-то странное.
Инга взглянула на Баженова. Тот озадаченно разглядывал старушку с высоты своего роста, потом согнул длинные ноги и присел перед ней на корточки.
– Лилечка – это… кто? – спросил он.
– Доченька… – пролепетала старушка. – Ей три года и один месяц. Она не может долго быть одна! Ей надо кушать, спать… Ее надо сажать на горшочек!
– Угу… гм… на горшочек… – забормотал Баженов. – Ну ясно… – И, повернувшись к Инге, пояснил: – Привет Альцгеймеру!
– Почему ты так думаешь? – вполголоса спросила Инга.
– У нее не может быть трехлетней дочки, – так же вполголоса ответил он.
Ну да, действительно, могла бы и сама понять. Старушке, поди, сто лет в обед… Скорее всего глубокий Альцгеймер. Вышла, наверное, из дому и потерялась. Где живет – не помнит, как зовут – не знает…
Инга тоже присела на корточки перед старушкой.
– Как вас зовут? – осторожно спросила она, почти не надеясь на ответ.
– Лена, – кротким детским голоском ответила старушка.
Лена. Уже легче. Может, еще что-нибудь помнит?
– А где вы живете, Лена?
Блекло-васильковые глаза опять наполнились слезами. Голова в седых букольках мелко затряслась.
– Там Лилечки нет. Ей пора кушать. Она любит творожок с джемом, а клубнику ей нельзя, диатез… Вы нашли ее? Нашли Лилечку?
Инга растерянно взглянула на Баженова. Тот хмуро разглядывал старушку, а почувствовав взгляд Инги, повернулся к ней:
– Она живет в «Сосновом раю», больше негде. Далеко уйти не могла, а здесь жилья поблизости больше нет.
Инга еще раз оглядела старушку. Ну да, скорее всего Баженов прав. На скиталицу-бомжиху бабуля не похожа – ухоженная, чистенькая, одета в светло-серые летние брючки и просторную полосатую блузу навыпуск, сейчас такие очень модны. Седые волосы аккуратно подстрижены и подвиты. Да, скорее всего это обитательница одного из пафосных коттеджей…
Баженов между тем встал, шагнул к старушке и, подхватив ее под локти, решительно поднял на ноги.
– Пойдемте-ка домой, Лена! Мы вас проводим…
– А Лилечка? Как же Лилечка?
– Лилечка уже дома, – уверенно заявил Баженов. – Творожок лопает!
Он сказал это так убедительно, что старушка поверила. Ее маленькое, морщинистое личико просияло, и она заторопилась, спотыкаясь о кочки и путаясь в траве. Баженов, поддерживая под локти, почти вынес ее к дороге.
У Инги сердце сжималось от жалости. Ну зачем он так сказал! Ведь несчастная бабулька поверила! Нельзя обманывать доверчивых, это самый большой грех!
Они медленно брели по дороге. Старушка меленько семенила, подслеповато глядя себе под ноги, Инга и Баженов поддерживали ее с двух сторон. К счастью, до поселка было недалеко, и скоро они уже шагали по узорчатой плитке тротуара. Баженов над головой старушки глазами показал Инге на Наташкин дом, от ворот которого они недавно получили поворот, и она поняла его без слов. Инга отпустила локоть старушки и быстро пошла вперед.
За оградой Наташкиного дома женщина в соломенной шляпе по-прежнему копалась в цветнике.
– Извините, пожалуйста! – громко крикнула Инга и помахала рукой.
Женщина выпрямилась, досадливо поморщилась, увидев ее, и неохотно подошла к воротам.
– Простите, – повторила Инга. – Мы на автобусную остановку шли и вот увидели женщину, она скорее всего живет в вашем поселке. Посмотрите, пожалуйста, вы ее знаете? Вон она идет!
– Чего-о? – Женшина из-за решетки взглянула туда, куда показывала Инга, и недовольная гримаса на ее лице сменилась взволнованным удивлением. – Ах ты ж, боже мой! – закричала она. – Это ж мамаша соседа нашего! – И женщина махнула рукой на соседний особняк, окруженный высоким плотным забором. – Они ее с раннего утра ищут, только в другую сторону ломанулись. Она обычно туда убегает!
Инга оглянулась на особняк и подумала, что его обитатели в отличие от Наташкиного семейства не очень хотят впускать чужие взгляды в свое жизненное пространство. Из-за высоченного забора была видна лишь красная крыша да раскидистые кроны тополей, очевидно рассаженных по всему периметру участка…
Тетка в шляпе, между тем вытащив из кармана телефон, тоненьким, льстивым голосом говорила в трубку:
– Максим Максимыч, это Настя. Ага, от Земляникиных. Максим Максимыч, Елену Аркадьевну привели… нашли, ага… Нет, чужие какие-то, двое… Парень и девчонка, молоденькие, ага… Они к Наталье Борисовне в гости приехали и не застали… На автобус пошли и вашу маму нашли… С той стороны, от дороги… Ага, ага…