Р.А.Б. - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 28

– Следовательно, нужно предложить двадцать – двадцать пять.

– Ты сдурел?

– А ты в нашем положении поторговаться хочешь? Десятку из конвертов, по двушке скинемся. Скинемся же?

Все молча закивали, хотя для меня, например, учитывая последние бездумные траты, две тысячи долларов были серьезной суммой.

– Вот и отлично. Договариваться пойду я! – Загорецкий хлопнул в ладоши.

– А почему ты? – Нестеров аж перегнулся через стол.

– Думаешь, я «скрысить» пытаюсь?

– Ничего я не думаю. Просто почему ты?

– А давайте все впятером пойдем!

Загорецкий присвистнул:

– Он нас прямиком в эсбэ и отправит.

– А я считаю, что нужно по-другому зайти, – неожиданно проявился Старостин. – Давайте и правда все пойдем, типа на Львова жаловаться, а там между делом кто-то из нас ему тихо и предложит. Пригласим его на обед, к примеру.

– Вариант неплохой. Если Львов останется нашим начальником, – кивнул Загорецкий, – он нам этот обед всю оставшуюся жизнь помнить будет.

– Я думаю, больше бояться станет. Заодно с Воперовичем познакомимся поближе. – Вариант идти коллективом казался мне наиболее безопасным со всех точек зрения.

– Я лично «против», но как скажете. – Загорецкий закурил и отвернулся.

– А я «за», – отрубил Нестеров.

Мы со Старостиным и Керимовым молча кивнули. Коллективный разум и коллективная безответственность снова победили.

– Мы будем похожи на представителей купечества, выносящих татарам ключи от города, – хмыкнул Загорецкий.

– Воперович не татарин, а еврей, – поправил Нестеров.

– Дурак ты, Леша, – грустно заметил Загорецкий. – Мало того что шуток не понимаешь, так еще и историю не учил…

10

Алкогольный угар, позднее появление дома, состояние нервяка и страха превратили мою семейную жизнь в полигон для пейнтбола. Первую половину недели, вечерами, я скрывался от жены в окопах ванной, туалета или кухни, вторую – когда противник подходил вплотную к моим позициям – отчаянно отстреливался. Скандалы практически не утихали, так как нервы у меня были обострены до предела. Если раньше Лена/Маша из реалити-шоу могла произносить любую чушь, которую немного погодя жена пересказывала мне и которую я выслушивал вполне благодушно, то теперь каждая такая фразочка с экрана служила пусковой кнопкой. Сразу после одобрительного смеха супруги ей популярно объяснялось, как быстро бы она прошла кастинг на участие в подобном шоу благодаря своей клинической тупости и благоприобретенному сифилису мозга, по степени запущенности в разы превосходящему случай Ленина. Жена, в свою очередь, использовала тактику выжженной земли, перешвыряв в меня за две недели почти весь наличествующий набор икеевских чашек и тарелок. К концу месяца мы перешли к окопной войне, изредка прерываемой короткими стычками врукопашную. Еще полгода назад наши скандалы непременно заканчивались «постельным перемирием», теперь же я чувствовал, что градус наших отношений безнадежно опустился. А тут еще этот чертов аудит…

Сначала я мог заниматься сексом только под воздействием алкоголя. Потом – только под аккомпанемент порнофильмов, потом – только пьяным и только под порно. Вскоре мы перестали спать вообще. Мы превратились в оживший рекламный плакат «Романтические выходные в Сочи». Средней внешности жена, средней внешности муж, белоснежные банные халаты, ослепительные улыбки, он обнимает ее «с чувством доверительной нежности», она чуть склонила голову, сзади огромное окно с видом на море, птиц и резвящихся на пляже детей. Улыбки шире, глаза искристее, работаем, работаем – стоп! Снято. Расходимся в разные стороны. В конечном счете, чтобы все-таки не разойтись, нам ничего не оставалось, как обратиться к практике «оживления чувств».

Кому пришла в голову эта глупая затея – поехать на уикенд в одну из подмосковных гостиниц (двухкомнатный номер, кабельное телевидение, трехразовое питание, бассейн, сауна, бар, работающий до утра, напитки в номер – круглосуточно), я не помню. Скорее всего подруге, жена просто озвучила. В общем, в одну прекрасную (не уверен), пятницу мы обнаружили себя сидящими на огромной двуспальной кровати с бокалами шампанского в руках, глуповатыми улыбками на лицах, и немного увядшими розами в вазе на журнальном столике. Вы будете смеяться, но все это было похоже на первый сексуальный опыт. Не в смысле эмоций, а в смысле неуверенности. Мне было совершенно неясно, с чего начинать это «оживление чувств». Любовнице в такой момент можно просто запустить руку под платье, предварительно глянув на часы, проститутке – сказать «пошли». Только любимой женщине, как правило, нечего говорить: бьющие через край эмоции не оставляют места для слов.

Нынешняя ситуация была абсолютно для меня неестественна и даже унизительна. Я почувствовал себя несуразным кобелем, которого впервые привели на случку, и эта пришедшая в голову аналогия показалась мне до того комичной, что я засмеялся в голос. С минуту жена глядела на меня широко раскрытыми, непонимающими глазами, а потом мой нервный смех передался и ей. Мы смотрели телевизор, слушали музыку, высовывались в окно. Мы валялись в ванне. Нам приносили шампанское до трех утра. Я был чрезвычайно щедр на чаевые. Я разбил пепельницу, и чертыхаясь, голый (мы зачем-то успели раздеться), ползал на карачках, собирая осколки. Я порезал ногу. Кровь била фонтаном, и оставшееся до рассвета время супруга сновала по гостинице в поисках йода, бинтов и чего-то еще. В общем, часам к пяти мы уснули, совершенно пьяные и довольные, что обошлось без летального исхода. Впервые за последний год в нашей супружеской жизни появился хоть какой-то позитивный экшн.

Утреннее солнце осветило гостиничный номер, пробив неплотно задвинутые шторы. Лучи легли на пустые бутылки, бокалы с недопитым шампанским, окурки, мокрые полотенца. Следы крови. Они были всюду – на простынях, прикроватном коврике, скомканных полотенцах, даже на фильтрах некоторых окурков. Такое впечатление, будто здесь кого-то зарезали. В самом деле, несколько часов назад здесь убили еще одну «ячейку общества»: вскрыли ей вены или нанесли множественные ножевые ранения, несовместимые с жизнью, – какая разница?

Я смотрел на все это безобразие одним приоткрытым, мутным с похмелья глазом. На часах было полдевятого. Просыпаться в эту мерзость не было никакого желания. И я снова уснул, провалился в потрескивающие сны ни о чем. Растекся по влажной простыне, чтобы вновь открыть глаза уже к обеду.

Остаток субботы мы гуляли по парку, смотрели на дерущихся ворон, стреляли в тире, где жена выиграла дурацкого плюшевого попугая, сказав при этом, что он похож на меня. Потом читали в номере журналы, потом похмелялись в баре белым вином, потом жене стало плохо, и мы вернулись в номер. Я все смотрел на часы, прикидывая время до отъезда. Оставалось двадцать четыре часа. Во время сна (часов восемь) мы не увидимся – значит, шестнадцать. Посмотрели «Фабрику звезд» – пятнадцать. Обсудили вечеринку у подруги – четырнадцать. Время – скотская вещь. Это только у влюбленных тринадцать часов спрессованы в двадцать минут. У людей женатых выходные могут тянуться полугодиями, а отпуска – вообще годами. В восемь вечера мы пошли ужинать. Национальный проект «Оживление чувств» в рамках отдельно взятой семьи Исаевых провалился. Все как и в жизни – бюджет потрачен, проект не реализован. Чувства – ни живы, ни мертвы. По лбу супруги ежеминутно пробегали угрожающие тени. Оставалось одиннадцать часов. Мы заказали красное вино, пасту, закуски.

Жена завела разговор о ремонте. Начать надо с гостиной («мы там больше всего времени проводим»). Она что-то говорила про мебель «по каталогам», про «Катькину квартиру», про диван, «который едет три месяца», а я разглядывал окружающих и кивал, стараясь попадать в такт ее интонации, не понимая, откуда едет диван и почему едет, он же не машина.

За столом напротив сидел набыченного вида коротко стриженный сорокалетний мужик, из тех, кто уже «нормально так заработал». Широкие плечи, стертые черты лица, белая, расстегнутая до пупа рубашка. Золотая цепь на шее, видимо, в память о 90-х. В качестве доказательства статуса – на столе ключи от машины. Дети, в количестве двух, синхронно поедали суп. Старшему лет четырнадцать, младшему – шесть. Обсуждали футбол. Отец басовито угукал. Мать, которая в свои тридцать пять выглядела на пятьдесят, с бледным лицом и абсолютно пустыми глазами, смотрела в противоположную сторону. Они не общались уже года три, а не спали лет пять, если не больше. Они были похожи на соседей; кто-то подсунул им детей, которых теперь придется воспитывать. К ним подошел официант. Дети попросили колы, отец – водки. На женщину никто не реагировал. Кажется, она спросила воды, но официант не расслышал.