Завтра в тот же час - Страуб Эмма. Страница 11

Элис придвинула к себе коробку.

– Можно открыть?

– Да-да, открывай! – сказала Сэм. – А мне нужен очень большой бокал, но только один, максимум два, чтобы я могла закиснуть и успеть откиснуть до возвращения домой. – Она осмотрелась в поисках официанта и помахала первому попавшемуся на глаза.

Элис стянула ленточку с коробки и подняла крышку. Внутри бушевал смерч из папиросной бумаги, а в его центре аккуратно лежала тиара. Бриллианты в ней были ненастоящие, но на вес она была тяжелая, не то что всякая свадебная фигня. «Это не все», – сказала Сэм, и Элис, водрузив тиару на голову, вытащила из коробки ком бумаги. На дне лежала фотография в рамке. Элис осторожно вытащила ее. На снимке были Элис и Сэм: обе в тиарах, платьях-комбинациях и с темной помадой на губах. У Сэм в руке бутылка пива, а Элис затягивается сигаретой. Обе смотрят в камеру, взгляды острые, как лезвия.

– Какой гранж.

– Я тебя умоляю, это не гранж, – сказала Сэм. – Нам было по шестнадцать, и мы были сногсшибательны. Это же с твоего дня рождения, помнишь?

Вечеринка была на Помандер-уок. Учитывая, что Элис знала в лицо всех своих соседей, предприятие было рискованное, но, как и в случае со всеми авантюрами, в которые она тогда пускалась, Элис была абсолютно неспособна предугадать никаких последствий. Она проследила, чтобы все шторы были задернуты, и пригласила лишь пятнадцать человек, и даже когда заявилось вдвое больше, это было терпимо, до тех пор пока в доме было тихо. Леонард проводил ночь в отеле в даунтауне, на конвенции по научной фантастике и фэнтези, которую он посещал каждый год, и должен был вернуться только следующим вечером. Вечеринку Элис помнила урывками – белье «Кельвин Кляйн», которое на ней было, запах пустых пивных банок, которые заполонили все свободные поверхности, бутылочные крышки, все без исключения доверху заполненные длинными гусеницами сигаретного пепла. Их с Сэм в ту ночь обеих вырвало, но уже после того, как сделали этот снимок. Вечеринка была признана удачной. Для Элис вечер кончился слезами и разбитым сердцем. Давно это было.

– Мне очень нравится, – сказала Элис, и подарок ей правда понравился, несмотря на то что нагнал на нее непомерную тоску.

Официант принес огромный бокал вина для Сэм и еще один для Элис. Они заказали больше закусок, чем могли съесть: хрустящий нут и цветную капусту, хлеб и сыр, овощные оладьи с ветчиной, крошечные шоты гаспачо. «Я плачу́, – сказала Сэм. – Я хочу есть еду, от которой мои дети попрятались бы под стол». Они ели осьминога, оливки и тосты с анчоусами. Сэм спросила о Леонарде, и Элис рассказала. Дело было не в том, что она боялась его смерти: он умирал, и она это знала, – но она не знала, когда это случится, или как она будет себя чувствовать, когда это случится, и боялась, что испытает облегчение; боялась, что не будет в достаточной мере убита горем, чтобы не ходить на работу; боялась, что она больше никого себе не найдет, потому что будет слишком убита горем, чтобы ходить на свидания, а ведь ей уже сорок, и сорок – это совсем не то же самое, что тридцать девять, но тут у Сэм зазвонил телефон, и зазвонил еще раз: Лерой скатился с дивана, ударился головой и, наверное, нуждался в швах, Джош не мог сказать точно. Сэм за все заплатила, поцеловала Элис в обе щеки, потом в лоб и исчезла в дверях, даже не успев до конца просунуть руки в рукава пальто. Стол все еще ломился от еды, так что Элис съела, сколько смогла, а потом попросила упаковать остатки в контейнер, чтобы забрать домой.

Глава 13

До того как лечь в больницу, Леонард звонил Элис несколько раз в неделю. Они болтали о том, что посмотрели на Нетфликсе, о книгах, которые читали в тот момент, или о том, что ели на обед. Повар из Леонарда был никудышный: он был способен разве что вскипятить воду для пасты, сделать хот-доги или приготовить замороженную овощную смесь. Элис, подобно многим ньюйоркцам, училась готовить путем набора телефонного номера: «Оллиз», если нужно что-то китайское, «Джексон Хоул» для бургеров, «Ранчо» для мексиканской еды, «Карминс» для пасты с фрикадельками, в закусочную ради бекона, яичницы и сэндвичей с сыром. Иногда они говорили о матери Элис: верила ли она в инопланетян (верила), была ли сама инопланетянкой (не исключено). Леонарду нравилось слушать ее рассказы о детях в школе. Не то чтобы Элис с отцом никогда не разговаривали по душам – разговаривали, и куда успешнее, чем многие другие разговаривали со своими родителями, – но в основном их разговоры весело прыгали по поверхности, как идеально плоские камни.

Леонарда несколько месяцев мучили боли. Когда он наконец согласился лечь в больницу, дежурная медсестра облегчила его агонию, соединив его катетер с мешком какого-то убойного вещества, и тогда, за несколько минут до того, как оно подействовало и Леонард уснул, Элис с отцом по-настоящему начали разговаривать.

– Ты помнишь Саймона Раша? – спросил Леонард. Это было, когда он лежал в комнате с видом на величественный Гудзон и мост Джорджа Вашингтона. Элис наблюдала, как по воде туда-сюда снуют катера, мелькали даже водные мотоциклы. Откуда люди в Нью-Йорке брали водные мотоциклы?

– Того самого, который твой лучший друг? Конечно, помню. – Элис с легкостью воскресила в памяти его образ, когда он стоял на пороге Помандера, и вспомнила, как иногда проходила мимо них с отцом на углу Девяносто шестой и Вест-Энд-авеню: они стояли и курили, а она с друзьями взбиралась вверх по улице из Риверсайд-парка.

– У него травка была такая же. Для меня обычно слишком забористая, но иногда, да-а… Иногда мы с ним так укуривались. Сидели потом у него дома на Семьдесят девятой и слушали Forever Changes [7] на виниле, через самые крутые колонки, которые вообще можно купить за деньги. – Леонард указал на нее пальцем. – У тебя она есть? На телефоне. Можешь включить?

Леонард так и не купил себе смартфон – не видел смысла. Но ему нравилось, что Элис могла в любой момент включить то, что ему хотелось послушать, словно это была какая-то магия. Она несколько раз ткнула в экран, и из крошечных динамиков зазвучала музыка. Гитара любит движение. Леонард поднял тонкую руку и мягко прищелкнул пальцами.

– Удивительно, как ты всегда была такой идеальной, Элис. Я постоянно занимался своими делами, а на тебя всегда можно было положиться. Ты была как бульдог. В смысле твердо стояла на ногах.

– Спасибо, – рассмеялась Элис.

– А что? Так говорить нельзя? Когда ты была маленькой, я хорошо справлялся. О‑о, мы могли играть, сочинять истории, нам было нужно только воображение, но когда у тебя начался переходный возраст, мне нужно было привлечь кого-то, кто знает, что делает. Отдать тебя в девчачью школу-пансионат или подселить тебя к Сэм и ее семье. Но ты была таким замечательным ребенком. Казалось, что у тебя и так все в порядке.

– Ты позволял мне курить в моей комнате. – У ее комнаты была общая стена с отцовой спальней и общая пожарная лестница.

– Но ты ведь не курила? Просто баловалась?

– Пап, я выкуривала по пачке в день. В четырнадцать. – Элис закатила глаза. Да они же вместе курили за кухонным столом с одной пепельницей.

Леонард засмеялся.

– Правда? Но ты никогда не вляпывалась в неприятности. И ты, и Сэм, и Томми, и все ваши друзья – вы были такими хорошими, такими веселыми детьми.

– Когда я училась в старшей школе, ты относился ко мне как ко взрослой. Поэтому я и думала, что я взрослая. Но не прямо взрослая-взрослая. Я скорее думала о себе, как о Кейт Мосс или Леонардо Ди Каприо. Представляла себя одной из тех звезд, что постоянно тусовались в ночных клубах. Думаю, в этом и состояла моя цель.

Леонард кивнул, его глаза уже начали потихоньку закрываться.

– В следующий раз мы установим больше правил. Для нас обоих.

Это правда, она всегда была в порядке. В таком порядке, что никому даже в голову не приходило узнать, что происходит у нее внутри. Были проблемные дети: Хизер, которую отправили в реабилитационный центр, потому что она кололась в вену между пальцами на ноге, как в «Дневниках баскетболиста»; или Жасмин, которая съедала в день только сто калорий и в итоге на четыре месяца угодила в реанимацию, где ее кормили через трубку. Элис была не такая. Элис была веселая, Элис была нормальная. Они с отцом были похожи на дуэт комиков, и она всегда смеялась громче его. Если бы были правила, комендантский час или родитель, который, найдя у нее травку, посадил бы ее под домашний арест, вместо того чтобы просто забрать находку, она бы, возможно, поступила в Йель. Она бы, возможно, набрала достаточно высокий балл, чтобы просто озвучить это намерение, не вызвав смех у представителей университета.