Мемориал пустот (СИ) - Черный Роман. Страница 3
Мужик снова замахнулся в темноте прихожей, и я с коротким размахом ударил его в висок. Голова на тонкой шее улетела вбок, вся наша неловкая возня заняла едва ли несколько секунд. «Чёрт, не помер бы», — подумал я запоздало, делая шаг к распростёртому на линолеуме телу, но шаг получился какой-то неловкий, левая нога подкосилась, сильно закружилась голова. «От вони, наверное. Да ещё адреналин». Взглянув вниз, я увидел, что вся рубашка и полы моей светло-серой куртки почернели, насквозь напитавшись кровью.
Ноги не держали. Оседая на землю, ещё успел удивиться: «сукин сын и правда меня зарезал». Щека коснулась липкого пола, и внутренне я содрогнулся от чувства брезгливости. Обидно, глупо умирать вот так. Боли по-прежнему не было. Прямо перед собой мутнеющим взглядом я увидел чёрный пропил в двери, ведущей в бабкину комнату. В нём возникло и быстро приблизилось бледное пятно лица. Что-то с любопытством смотрело на меня оттуда, из темноты, трупной вони и звуков бредящего репродуктора.
«Здравствуйте, дяденька», — сказало лицо. Оно сказало: «Как вас зовут?»
Сознание возвращалось рывками. Первым, на что я обратил внимание, был запах — благословенный запах чистоты и лекарств, запах больницы. Ещё пахло цветами, стоявшими на тумбочке возле кровати — это явно постарались коллеги. Сосед по палате, толстый мужичок с густой щёткой седых усов, кликнул врача и вышел, разминая в пальцах сигарету. Я давно бросил, но в тот момент ужасно захотелось курить.
Деловитая полная женщина в белом халате проверила капельницу и, недовольно поджимая и без того тонкие губы, рассказала, что я пропустил. Оказывается, меня доставили пять часов назад с кровопотерей и тремя ранами от заточенного надфиля в животе — по счастью, неглубокими. Просто повезло.
Выходило так, что избитый мной урка очухался до прихода полиции, забрал мой телефон, деньги и пустился в бега. Полицию же вызвали соседи, заглянувшие в распахнутую дверь и обнаружившие там, как они полагали, труп. Женщину доставили было в отдел, но потом передали врачам, чтобы прокапать глюкозой, так как толку от её показаний в таком состоянии не было. Пока я слушал рассказ докторши и вяло разглядывал потолок, мне постоянно казалось, будто я забыл что-то очень важное. Как вдруг…
— А ребёнок? Что с ребёнком?
— Каким ребёнком?
Бледное лицо с глубоко запавшими глазами, выглядывающее в вырезанную в двери кормушку.
— Там была маленькая девочка, её что, не нашли? В квартире есть третья комната!
— Я… Я не знаю…
Морщась от рези в швах под повязкой, я вытянул из вены катетер, отбросил простынь и сел на кровати, тут же схватившись за бок. Из глаз брызнули слёзы. Захотелось спросить, уж не забыли ли они достать из меня надфиль.
— Где моя одежда? Надо туда вернуться.
— Что? Постойте, вы с ума сошли? Вам нельзя сейчас вставать, полежите дня три, хотя бы!
— Вы не понимаете, она умрёт там за три дня!
— Что здесь происходит? — в палату вошёл человек в форме капитана полиции.
— Да вот, подарочек ваш обратно рвётся, не лежится ему!
— Вы на машине? Хорошо. В квартире осталась маленькая девочка, её нужно срочно забрать.
Капитан несколько долгих секунд глядел мне в глаза, затем повернулся к женщине и попросил принести мою одежду. Когда врач, фыркнув, вышла, он подошел ближе и протянул мою свинчатку.
— Спрячьте куда-нибудь и никому не показывайте. Была у вас в руке, когда патруль приехал на вызов. В протокол ребята вносить не стали, скажите спасибо.
— Спасибо.
Он сложил руки на груди, покачался с пятки на носок, взглянул на букет в разрезанной пополам бутылке с водой.
— Успели хоть разок его достать?
— Успел, — я вздохнул, не снимая руки с пухлой повязки. — Зря я туда один полез, конечно.
— Зря, — он даже не думал спорить. — Вы у нас человек новый. Из Санкт-Петербурга вроде? Там у вас, наверное, такого не бывает.
— Бывало… всякое.
Капитан бросил непроницаемый взгляд на тумбочку, в которую я убрал свинчатку.
— Н-да, видимо, так.
Некоторое время мы молчали. Врач вернулась со стопкой одежды, кроссовками и бланком отказа от госпитализации. Рубашку разрезали прямо на мне, так что испорченную куртку пришлось надеть на голое тело.
— Одевайтесь, — сказал капитан, выходя из палаты, — Машина у крыльца.
— Понятые, войдите.
— Фу-у, Господи Иисусе Христе, то-то ко мне тараканы размером с кошку из вентиляции лезут! Давайте побыстрее, а то мне уж плохо сделалось.
— Потерпевший, показывайте.
Я протолкался мимо сгрудившихся в прихожей понятых, набранных из соседей. Трельяж оказался плотно придвинут к стене. Чтобы найти за ним дверь, требовалось искать её специально.
— Вот же… сука. Посторонитесь, пожалуйста.
Деревянные ножки проскрипели по полу, а парочка моих швов, похоже, разошлась. Заглянувшая за трельяж первой любопытная соседка ахнула. Капитан потянул за скобу, отчего забитая гвоздями дверь заскрипела, но не поддалась.
— Ну-ка, Мишаня, давай, — кивнул он здоровому парню в форме ППС с коротко стриженной головой.
— Может, ломик принести? — предложил с лестничной клетки мужик в тельняшке не по размеру.
— Обойдёмся.
Мишаня схватился за ручку, упёрся ногой в косяк, и дверь, взвизгнув вылезающими из дерева гвоздями, распахнулась.
Хоровой стон раздался в квартире. Сгрудившиеся в прихожей люди в ужасе принялись все разом пробираться к выходу, началась давка. Наплевав на смрад заброшенной скотобойни, я поднырнул под чей-то локоть и первым вошёл в комнату. Окна здесь были заклеены почти полностью, пыль плясала в редких лучах закатного солнца, чудом проникших внутрь. Сквозь оглушающую трупную вонь понемногу пробивались и другие запахи: фекалий, немытого тела. Старости, смерти.
Когда глаза немного привыкли к темноте, возле стены проступил продавленный диван, по которому расползлось и частично впиталось в обивку что-то тёмное, закутанное в шали и тряпки, протекающее густым ихором. Над диваном на стене висела радиоточка, но сейчас она молчала. В дальнем углу комнаты от мусора был расчищен пятачок пола метр на метр, там лежал тонкий измурзанный матрасик, стоял никелированный горшок с крышкой и были аккуратно, с любовью разложены в ряд какие-то предметы. Сокровища. Я разглядел голову от барби, плюшевого слона, из-за вылезшей набивки больше похожего на тряпку, колпачок от красного фломастера, тщательно разглаженную обёртку «сникерса»…
В дверь заглянул капитан, затем прошёл к окну и принялся гадливо отрывать от стекла газеты и мешки. Стало чуть светлее. Открыть форточку он не смог — ручек не было.
— Твою дивизию, — пробормотал он. — Это что ж такое…
— Это бабушка, — ответил я, не оборачиваясь, продолжая рассматривать захламлённое помещение. — Хозяйка квартиры.
— Они её тут что, замурова…
— Тш-ш, тихо! Слышите?
В наступившей тишине стало слышно, как причитает и матерится кто-то на лестнице, как проезжают за окном редкие машины, переминается в прихожей не решающийся ни войти, ни убежать Мишаня. И как тихонько скрипнула дверца покосившегося платяного шкафа, громоздящегося в одном из углов комнаты. Я осторожно шагнул вперёд.
— Привет, малышка. Меня зовут дядя Костя, помнишь, ты спрашивала?
Ответа не последовало, но дверца скрипнула снова, приоткрывшись ещё на пару сантиметров.
— А тебя как зовут?
Поднятая нами пыль медленно оседала на пол. Под чьим-то весом хрустнуло битое стекло.
— Настя…
Я вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь, хотя и знал, что без толку: через минуту весь отдел соберётся возле замочной скважины, изо всех сил напрягая слух. И плевать.
— А, герой, — Анастасия Павловна тепло улыбнулась. На её суровом лице с опущенными уголками губ улыбка всегда смотрелась немного чужеродно. — Получше тебе? Хорошо, завтра комиссия соберётся, свидетелем будешь.