Я — твоё солнце - Павленко Мари. Страница 12

Ламповые вечера у меня в крови.

Напрашивается вопрос: стоит ли злиться на Элоизу за то, что не пригласила меня к Эрванну?

Да. Она могла хотя бы предложить. Спросить, чем я займусь, пока пол-лицея будет тусить у этого идиота. Клетки моего мозга единогласно решили присудить Элоизе звание Принцессы эгоизма — на её короне бриллиантовый средний палец сверкает ярче звёзд.

Мама с папой пошли в кино — суббота. Он предлагает ей крошки со стола, а она благодарно их принимает. Не понимаю я их отношений.

Я взглянула на экран телефона.

Ни.

Одного.

Сообщения.

От.

Элоизы.

Зеркало в моей комнате и в четверть не такое большое, как у неё, но его хватает, чтобы отобразить катастрофу: меня в тесных джинсах и мой живот, торчащий, как грыжа. Другие джинсы в стирке, к тому же я запустила машинку днём, даже не подумав. Семь часов вечера. Я, конечно, каждые пять минут проверяю развешанные на батарее штаны, но быстрее они от этого не сохнут. Ну не пойду же я к Джамалю в спортивном костюме! А о юбке и речи быть не может — не хочу двусмысленности. Они просто друзья. Не надо никого соблазнять.

Ни-ко-го

В итоге я решилась на юбку и плотные колготки. Уже на пороге я заметила новые записки в прихожей.

Тот же номер.

Тот же красный фломастер.

Посчитав на пальцах, я перепроверила: теперь их десять.

Достав телефон, я создала новый контакт: «таинственный номер».

В понедельник позвоню.

Хлопнув дверью, я увидела маму, тяжело дышавшую после подъёма по лестнице. На ней было узорчатое оранжевое пальто — коллекционная вещичка, привезённая много лет назад из путешествия в Перу.

— Как кино? — Я искала тень печали на её лице.

— Длинное. Я бы этот фильм не выбрала, но твой отец очень хотел его посмотреть.

— И где он, мой отец?

— В редакции. У него собрание.

— Ну конечно! — злобно воскликнула я, даже не подумав, как это глупо.

Вставив наполовину ключ в замочную скважину, мама повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего-ничего, — затараторила я, помчав шись вниз по лестнице. — Хорошего вечера!

Ступенька, две, три…

— Дебора!

Я замерла. Не хочу слышать, что она скажет.

— У твоего папы сложный период. Пресса сегодня несёт убытки, это всё очень сложно. Будь с ним помягче, хорошо?

Я могла бы покончить с этой ложью, этой надеждой, чтобы мама наконец-то всё разрушила, построила заново — ей нужно только открыть глаза. «У твоего папы сложный период»! Она до жути наивна. Я должна это сделать. Сейчас!

Но я взглянула на неё: на морщины в уголках глаз, на расширенные от растущей тревоги зрачки, на тусклую кожу, на две крошечные складки у рта…

И не смогла.

Я не могу причинить ей ещё больше боли.

И вместо того, чтобы открыть правду, я кивнула, вернулась, поцеловала её в щёку, потому что она так в этом нуждалась, пусть и не любит телячьи нежности, потому что это был единственный способ скрыть моё предательство.

А затем отправилась к Джамалю.

Почему дома богачей всегда такие огромные? Либо дело в неуместном мужском противостоянии (мой дом больше твоего), либо большие пространства — привилегия безбедной жизни. Других объяснений не вижу.

Лестничная клетка широкая, как в музее, а у консьержки чуть ли не целая квартира. Лифт размером с мою ванную, а на пятом этаже вообще всего одна двустворчатая дверь, из-за которой показалась голова Джамаля. Дверь он, однако, приоткрыл едва-едва.

— Быстрее, заходи!

Я проскользнула в квартиру, и Джамаль запер дверь на два оборота.

Не успела я осмотреть огромную прихожую с зеркалами в позолоте, старинной мебелью, вазами, шикарными букетами и тремя коридорами, расходящимися, словно звёздные лучи, как Джамаль схватил меня за руку и силой потащил вдоль коридора, украшенного старыми, потрескавшимися картинами, вычурными столиками и, главное, хрустальными люстрами. Немного растерявшись от такого приёма (его ладонь в моей, ну блин… нет, нет, нет), я последовала за ним, надеясь, что у такого поведения есть достойное объяснение.

Плотный ковёр приглушал наши шаги, мы миновали вереницу закрытых дверей, будуар в стиле рококо, украшенный картинами и тикающими старинными часами, и вышли в гигантскую гостиную. Любуясь кабинетным роялем, на котором не было ни одной партитуры, я отпустила руку Джамаля. Думаю, этим четырём диванам, шкафам с книгами по искусству, скульптурам, вазам и безделушкам просто цены нет.

В центре гостиной, взобравшись с ногами на стул, неподвижно стоял бледный Виктор.

— Смотри, куда наступаешь! — воскликнул он, едва заметив меня.

Говорил он сквозь зубы.

— Если бы тут было опасно, я бы вас не пустил! — возразил ему Джамаль.

Я наконец-то его рассмотрела.

— Тогда почему у тебя весь лоб от пота мокрый?

— Возьми стул и встань рядом с Виктором!

От плохого предчувствия у меня пробежал холодок по спине.

— А вы, случайно, не издеваетесь надо мной?

— Нет, — ответил Джамаль, — мы не такие грубияны.

— В таком случае что вы задумали?

Виктор сжал челюсти так сильно, что изменился в лице. Чем дольше я на него смотрела, тем более синим оно мне казалось.

— Возьми стул! — настаивал Джамаль, подталкивая меня в спину.

— Во-первых, не трогай меня. Во-вторых, у меня был очень фиговый день, и я не в том настроении, чтобы изображать тут аниматора и не двигаться три часа в костюме Йоды, развлекая туристов!

Виктор сжал губы, сдерживая смех. Или же что-то мешало ему засмеяться.

Эти двое меня бесят.

— Короче, Джамаль, выкладывай, иначе я вернусь домой!

Джамаль переминался с ноги на ногу. По-прежнему стискивая зубы, Виктор уговаривал его:

— Ну расскажи, только я уверен, она тут не останется.

Джамаль обречённо вздохнул и повернулся ко мне:

— Я выпустил Гертруду, она любит погулять, и потерял её. Красивая юбка, кстати; тебе надо почаще так одеваться.

— ЧТО?! Здесь разгуливает тарантул?! САМ ПО СЕБЕ?

Из меня мигом вылилось три литра пота.

Я только представила это чудовище: восемь круглых глаз, волосатый силуэт, длинные лапы, — и всё вокруг поплыло перед глазами. Она может прятаться под любым комодом, наблюдать за нами, готовиться к нападению, а потом вонзить свои ядовитые клыки прямо в горло и закатать в мерзкий кокон — прямо как во «Властелине колец». Или же спрыгнуть откуда-нибудь с потолка прямо мне на голову, и я почувствую в волосах её огромные мохнатые лапы…

Я бросилась в коридор в поисках выхода.

— Не глупи! — заорал Джамаль, побежав за мной вслед. — У неё нет клыков!

Я подбежала к двери и изо всех сил подёргала за ручку, но ОН НАС ЗАПЕР, БОЖЕ!

Джамаль бросился ко мне и схватил за запястья.

— Дебора!

Черпая силы в собственном отчаянии — а отчаяния на тот момент хватало, — я вырывалась. Из меня полилась какая-то инопланетная ярость.

— Отпусти меня, ОТПУСТИ МЕНЯ, БОЛЬНОЙ ПРИДУРОК!

Бац — и я треснула его локтем в горло.

— Дебора! Успокойся! Мне больно!

Я на секунду замерла, а потом заколотила наугад кулаками и ногами и завопила:

— Как вы меня все задолбали! ВСЕ!

— Дебора, она не опасна.

— Я по горло сыта вашими выходками! Отец, мама, Элоиза, эта дура Таня, твой чёртов тарантул! КУЧКА ИДИОТОВ!

Я дала коленом Джамалю между ног, и тот сразу обмяк, но не ослабил хватку. Его красное лицо окрасилось в фиолетовый.

Я тут же успокоилась. В любом случае из его рук вырваться невозможно.

Согнувшись вдвое, скривив губы, отчего показалось, что одной не хватает, Джамаль открыл глаз, и я прочитала в его взгляде боль, уважение, гнев и немного веселья — странный коктейль.

Я пощупала его хилые бицепсы:

— В качалку ходишь?

Он выразительно посмотрел на меня, выпрямился как смог и улыбнулся.