Пройти по Краю Мира - Тан Эми. Страница 35

Держа дневник, она почувствовала, как ослабли руки и ноги и куда-то делась уверенность в себе. Можно было подумать, что в этом дневнике содержались точные предсказания будущего, всего, что ждет ее в жизни. Ей снова было шестнадцать лет. Она расстегнула замок и прочитала то, что было написано на оборотной стороне обложки огромными двухдюймовыми буквами.

Но ее мать прочла это, и еще то, что было написано на предпоследней странице дневника. И приняла эти слова так близко к сердцу, что это чуть не убило их обеих.

За неделю до того, как Рут написала роковые слова, они с матерью достигли небывалых вершин в истязании друг друга. Они были как два путника, ставшие жертвами страшной бури, измученные болью и винившие друг друга в буйстве стихий. Накануне их самой сильной ссоры Рут курила в спальне, высунувшись в окно. Дверь была закрыта, и как только она услышала шаги матери, тут же выбросила сигарету в окно, прыгнула на кровать и сделала вид, что читает. Лу Лин, как обычно, вошла без стука, а когда Рут подняла на нее невинный взгляд, сразу принялась кричать:

— Ты курить!

— Нет, не курила!

— Все еще курить, — заявила Лу Лин и решительным шагом подошла к окну. Сигарета упала на отлив снаружи окна и выдала свое местонахождение тянущейся вверх струйкой дыма.

— Я американка! — закричала Рут. — У меня есть право на личное пространство и на стремление к своему счастью, а не ублажение тебя!

— Не право! Все неправильно!

— Оставь меня в покое!

— Зачем у меня такая дочь, как ты?! Зачем я жить? Зачем не умереть давно? — Лу Лин всхлипывала и пыхтела, а Рут казалось, что она похожа на бешеную собаку. — Ты хочешь я умереть?

Рут трясло, но она постаралась как можно безразличнее пожать плечами:

— Да мне все равно!

Мать несколько раз открыла рот, пытаясь сделать вдох, и вышла из комнаты. Рут встала и с треском захлопнула дверь.

Позже, всхлипывая из-за праведного гнева, она стала писать в дневнике, прекрасно зная, что мать прочтет эти слова: «Я ее ненавижу! Она — худшая мать, которая может быть у человека. Она меня не любит. Она меня не слушает. Она совсем меня не понимает! Она только и делает, что придирается ко мне, злится и заставляет меня чувствовать себя ничтожеством.

Рут знала, что писать этого не стоило и что это было рискованно. Когда дело было сделано, оно показалось ей злым и недостойным. Постепенно гнев сменился чувством вины, и она с напускной храбростью отбросила дневник прочь. То, что она написала позже, было еще хуже. Эти страшные слова потом, но слишком поздно, были вычеркнуты. Теперь Рут смотрела на строки, густо зачеркнутые чернилами, и вспоминала, что именно там было и что прочитала ее мать: «Ты все время говоришь, что покончишь с собой, так почему ты все никак этого не сделаешь? Какая жалость! Сделай же это, сделай, сделай! Давай, убей себя! Драгоценная Тетушка хочет, чтобы ты это сделала, и я тоже этого хочу!»

Тогда она была потрясена тем, что смогла написать такое и что в ней есть эти страшные чувства. Даже сейчас, вспомнив об этом, она с трудом справлялась с шоком. Она плакала, пока это писала, потому что ее переполняли злость, страх и странная свобода признаться себе в том, что она хотела причинить матери ту же боль, которую та причиняла ей самой. А потом она спрятала дневник в дальний угол ящика с нижним бельем, в то место, где найти его достаточно просто. Она уложила тетрадь так, чтобы ее обложку было видно из-под розовых в цветочек трусиков, — так Рут сможет узнать наверняка, копалась ли мать в ее вещах.

На следующий день Рут не торопилась домой из школы. Она решила прогуляться по пляжу, после зашла в аптеку посмотреть на косметику, потом позвонила Вэнди из телефона-автомата. К тому времени как она вернется домой, мать уже наверняка все прочитает. Она ждала огромного скандала, лишения ужина, криков, угроз и воплей о том, что Рут хочет ее смерти, чтобы переехать жить к тетушке Гал. Лу Лин непременно должна была дождаться Рут, чтобы выбить у нее признание в том, почему она написала эти полные ненависти слова.

Но потом Рут представила себе другую картину: вот мать читает ее дневник и начинает колотить себя в грудь, чтобы спрятать глубоко внутри свою боль, кусает губы, чтобы не расплакаться. А когда Рут вернется домой, мать будет делать вид, что не замечает ее. Она приготовит ужин, сядет, съест его в полном молчании, а Рут не поддастся и не станет спрашивать, может ли она тоже поесть. Да она готова есть хлопья из коробки целый день, если на то пошло! Они могут играть в эти игры целыми днями: мать будет истязать дочь молчанием, а дочь — полностью игнорировать мать. Рут будет держаться, убеждая себя в том, что она сильна и не чувствует боли, пока все происходящее не потеряет смысл. Или все может произойти так, как происходило обычно: дочь ломалась, плакала и просила прощения.

У Рут больше не оставалось времени, чтобы придумать другие возможные варианты развития событий, потому что она подошла к дому. Она успокаивала себя, думая, что сам этот процесс ничуть не лучше того, через что ей предстояло пройти. «Просто покончи с этим, и все», — сказала она себе. Она поднялась по ступеням, открыла дверь, и в тот же момент к ней подбежала мать и сказала прерывающимся от волнения голосом:

— Наконец-то ты пришла!

Вот только в следующий момент Рут поняла, что это была не мать, а тетушка Гал.

— С твоей матерью случилось несчастье, — сказала она и схватила ее за руку, чтобы вывести обратно на улицу. — Скорей, скорей, мы едем в больницу!

— Несчастье? — Рут не могла двинуться с места. Ее тело казалось безжизненным, пустым и каким-то тяжелым. — В каком смысле? Какое несчастье?

— Она выпала из окна. Зачем она так далеко из него высунулась, я не знаю, но она упала прямо на бетон. Женщина с первого этажа вызвала скорую. У нее переломано все тело и что-то случилось с головой, вот только не знаю что, но дело очень плохо, как говорят доктора. Я только надеюсь, что мозг не пострадал.

Рут застонала, потом сложилась пополам, и у нее началась истерика. Она сама пожелала этого, это все произошло из-за нее. Она плакала до тех пор, пока у нее не началась сухая рвота, и она чуть не потеряла сознание от гипервентиляции. Добравшись до больницы, тетушка Гал была вынуждена отвести Рут в отделение неотложной помощи. Там медсестра попыталась заставить ее дышать в бумажный пакет, который Рут выбила у нее из рук, а потом Рут сделали укол. И тогда она стала невесомой, и все заботы разом ушли из ее разума. Ей показалось, что на нее опустилось темное теплое одеяло, которое накрыло ее с головой. И в этой пустоте она слышала голос матери, говорившей докторам, что ее дочь успокоилась, потому что теперь они обе мертвы.

Как оказалось, Лу Лин отделалась переломом плеча, трещиной в ребре и сотрясением мозга. Когда ее выписали из больницы, тетушка Гал пару дней провела у них дома, чтобы помочь с приготовлением еды и подготовкой дома к тому, чтобы Лу Лин могла управиться с ним самостоятельно. Она заново учила ее мыться и одеваться. Рут оставалась в сторонке.

— Можно я помогу? — тихим голосом спрашивала она.

И тетушка Гал поручала ей приготовить рис, помыть ванну или застелить кровать матери свежим бельем.

Все последующие дни Рут мучилась вопросом о том, сказала ли мать тетушке Гал о том, что прочитала в дневнике Рут и почему она выпрыгнула из окна. Она всматривалась в тетушкино лицо, чтобы понять, что именно она знает, анализировала каждое сказанное ею слово. Но в ее словах не чувствовалось ни гнева, ни разочарования, ни показной жалости. Лу Лин вела себя не менее странно. Она не была ни злой, ни обиженной, вместо этого в ней чувствовались какая-то грусть и надломленность. А еще казалось, что в ней чего-то не хватает, вот только чего? Любви? Беспокойства? Ее глаза были лишены блеска, как будто ей было все равно, кто с ней или что было перед ней. Казалось, что ей все было одинаково безразлично. Что это могло значить? Почему она больше не хотела ругаться?