Карпинский - Кумок Яков Невахович. Страница 55

«Предлагаем всем местным, железнодорожным, военным и иным представителям властей Советской России оказывать т.В.И.Срезневскому и другим служащим Академии, едущим вместе с т.Срезневским, всяческое содействие в погрузке и охране этих рукописей, а также в пути следования... Ни в г.Саратове, ни в пути следования, ни в Петрограде на ж.-д. дороге этот груз не подлежит ни вскрытию, ни конфискации, ни реквизиции и никакой иной проверке, а должен быть доставлен непосредственно в Рукописное отделение Академии наук в Петрограде».

Не удовольствовавшись всем этим, Владимир Ильич попросил Дзержинского проконтролировать движение поезда. Словом, когда поезд прибыл в Москву, то Срезневский, как пишет Бонч-Бруевич, «был в восторге от четкой организации дела», поспешил в Кремль и «трогательно благодарил Владимира Ильича за его внимание к перевозке этих важных культурных ценностей». Теперь они заняли свое место на стеллажах в хранилище, и библиотечное хозяйство можно было бы считать налаженным... если бы удалось договориться о книгообмене с заграницей (без чего ученые считали себя оторванными от животворных споров, от обмена мыслями и идеями) и протопить читальные залы.

«Стеклов занят дровами» — такую фразу можно часто встретить в письмах Ольденбурга.

Владимир Андреевич добивался от Петросовета выделить для академии делянку на берегу Ладожского озера.

Но кому рубить? Дров надо много. Владимир Андреевич подсчитал, что для сносного отопления всех академических зданий нужно 2 тысячи кубов.

Когда он на совещании в Петросовете назвал эту цифру, на него замахали руками и зашикали. С ума сошел! Это где же столько взять? Владимир Андреевич был математиком, и у него все было подсчитано. Столько-то кубических метров воздуха, столько-то печей, минимальная температура, при которой можно работать, то есть водить пером по бумаге, время от времени дуя на пальцы, такая-то и прочее и прочее. Цифры не опровергнешь. Сошлись на 1600 кубах. Стеклов считал ее «голодной нормой».

Однако деваться некуда. Отправился искать «дровянников», как он их называл. Нашел. Те тоже оказались доки по части математики. Водили заскорузлыми пальцами в воздухе, шевелили губами, сморкались, щурились, наконец, вывели:

— Сто тридцать четыре миллиарда!

— Помилосердствуйте, братцы! — взвизгнул, схватившись за сердце, Владимир Андреевич. — Да весь наш бюджет десять миллиардов!

— Мы ентова не понимаем... не обучены. А порешим этак. Четверть сразу клади, четверть, как начнем возить, остальное — против дров.

Почти невозможно представить, но высокие договаривающиеся стороны не только сговорились, но скрепили свое согласие на бумаге. Делянку свели, бревна сложили на берегу. В одну ненастную ночь разыгралась буря и разметала бревна... Впрочем, прервемся и не станем нагромождать подробностей. Мы хотим лишь, чтобы читатель понял, что та великая борьба за академию, которую вели «старцы», была наполнена ежедневными мелкими изматывающими делами, а они требовали нервов, времени, здоровья. В самых экстренных критических ситуациях шли на крайнюю меру — обращались непосредственно к Ленину. Особенно тяжелой выдалась зима 1919/20 года — весна запоздала, топить надо было и в мае, а на складе ни полешка. Попытка разжиться хоть возом-двумя дров не дала результата. И тогда «три старца» отбили телеграмму в Совнарком.

«11 мая 1920. Председателю Совета Народных Комиссаров Владимиру Ильичу Ленину. Кремль, Москва. Запасов дров Российской Академии осталось не более как на две недели, все попытки Академии достать дрова кончаются неудачей. Драгоценнейшим научным коллекциям и немногим уцелевшим еще ученым грозит гибель, так как не будет возможности ни протопить отсыревшие помещения ученых и учреждений Академии, ни даже готовить пищу ученым и служащим. Необходимо ничтожное количество дров, хотя бы триста (300) кубов. Просим о чрезвычайном срочном распоряжении. Вице-президент Стеклов. Президент Карпинский. Непременный секретарь Ольденбург».

Телеграмма возымела действие: из Совнаркома получено было распоряжение обеспечить топливом. Но незамедлительно надо было приступить к хлопотам о дровах на зиму 1920/21 года — наученные горьким опытом, ученые знали, что если летом не позаботиться, то осенью не наверстаешь, а зимой будешь мерзнуть. Между тем Стеклову надо было ехать в Кисловодск — это предписание врачей, — коллеги не позволили его нарушить. Владимир Андреевич уехал крайне встревоженный; к счастью, вопрос благополучно разрешился и без него. Карпинский сразу же дал ему телеграмму:

«16 июня 1920 г. Вопрос о дровах, поставляемых Акцентрам, урегулирован. Карпинский».

Ныне эта телеграмма в одну строчку украшает сборник «Ленин и Академия наук». И по праву! Какая еще академия может похвастать такой депешой, посланной президентом вице-президенту?

После долгих споров благополучно разрешился также вопрос и с закупкой книг за границей. 14 июня 1921 года был принят специальный декрет Совнаркома. Учреждена Комиссия по закупке и распределению заграничной литературы (сокращенно Коминолит, привыкнуть к аббревиатурам старики академики никак не могли и вечно потешались над этим Коминолитом, именуя его «каменнолитным», «камнелитом» и так далее). В зарубежных странах создавались агентства и конторы, которые, получая заявки от ученых, должны были закупать и посылать им требуемую литературу. Таким образом, довольно скоро академия вошла в курс обсуждаемых мировых научных проблем.

Много помогал ученым Горький.

Собирал пожертвования, книги, лекарства, следил, чтобы провизия, топливо и медицинские средства распределялись среди нуждающихся, привлекал доброхотов и энергичных людей. Была устроена столовая, организована ячейка добровольных сестер милосердия, которые обходили квартиры тех ученых, которые находились в преклонном возрасте и ничем сами себе не могли помочь.

И все же возможности Горького и его помощников были ограниченными.

Он поехал в Москву, в Кремль.

Свидетелем его разговора с Владимиром Ильичем был В.Д.Бонч-Бруевич.

Алексей Максимович не скрывал ничего.

«Он перечислил десятки фамилий людей, которых уже нет, которые в этих ужасных условиях, сложившихся в Петрограде, погибли, умерли, перечислил всех тех, кто накануне того, чтобы умереть. Говорил о тех, кого еще можно спасти, подкормивши, позаботившись о них, и Владимир Ильич выслушал все это с большим вниманием и напряжением. Он сказал Алексею Максимовичу, что надо сделать решительно все, чтобы помочь этим специалистам литераторам и ученым пережить лихолетье нашего времени и что он надеется, что Алексей Максимович, став во главе этого дела, сумеет со своими друзьями организовать все, как будет нужно, причем эту помощь, постоянную и упорную, он твердо обеспечивает своей поддержкой. И тут же Владимир Ильич сделал мне распоряжение сообщить об этом председателю Исполкома в Петроград...»

Так возникла Комиссия улучшения быта ученых — КУБУ — аббревиатура, к которой академики привыкли гораздо быстрей, чем к Коминолиту, вероятно, потому что десятки раз на дню повторяли:

— Не забыть сообщить в КУБУ... заглянуть в КУБУ... провернуть через КУБУ...

Возникли соответственно ЦентроКУБУ (или ЦеКУБУ) и ПетроКУБУ.

Алексей Максимович и возглавил ПетроКУБУ; деятельно помогала ему в работе М.Ф.Андреева. В комиссию вошли от академии С.Ф.Ольденбург, А.Е.Ферсман, начальник Военно-медицинской академии В.И.Тонков, партийные работники А.И.Пинкевич, Э.И.Лилина, 3.Т.Гринберг и другие.

Работа этой комиссии, не имевшей прямого отношения ни к проблемам культуры, ни науки, ни литературы, сыграла существенную роль в истории культуры, науки и литературы и заслуживает признательного отношения и внимательного изучения.

Был составлен обстоятельный план, за городом отыскали участок, засадили картошкой. Копали, окучивали ученые и их дети и, конечно, «кубисты», как в шутку стали называть членов КУБУ. Договорились с милицией о разрешении менять вещи на продукты — дабы не получилось как с той незадачливой женой академика. Собирали по домам простыни, хрусталь, штиблеты, шубы, золотые кольца, занавесы, перчатки, сложив в чемоданы и переписав, отправлялись в деревни. Оттуда привозили пшено, репу, чеснок, масло, тыкву — что удавалось выменять. Раздавали по списку. Немощных, заболевших брали на учет, к каждому прикрепляли «кубиста», тот привозил доктора и провизию, добывал лекарства.