Всё и сразу - Миссироли Марко. Страница 7
На виа ди Меццо «рено» жмется к обочине. Он вылезает из машины, входит в бар «Серджо» и, отстояв очередь в кассу, возвращается с пачкой сигарет в левой руке. Сегодня на нем рубашка апаш.
Он снова садится в машину и заводит мотор, на сей раз направляясь в сторону порта, где забитые пляжными ведерками магазинчики окончательно поглотили газетные киоски; потом параллельно набережной, мимо игротеки «Центральный парк» и отеля «Эмбасси», поравнявшись с которым вдруг ускоряется и гонит до самой площади на пересечении с виале Триполи, название которого в детстве казалось мне африканским.
Паркуюсь следом за ним возле церкви. Он выходит и, пройдя немного пешком, оказывается возле здания без окон, на которое мы много лет назад засматривались, газуя на своих скутерах: раньше там устраивали приходские ярмарки, а в начале 2000-х переделали под артхаусный кинотеатр. Сегодня афиш здесь нет, неоновая вывеска с названием «Атлантида» потухла. Он здоровается с дежурящей у дверей седовласой дамой, и, перекинувшись с ней парой фраз, входит внутрь.
Немного обождав, выхожу из машины. Из кинотеатра слышны музыка, усиленные микрофонами голоса. Седовласая дама делает шаг мне навстречу. Поздоровавшись, я интересуюсь, какое сегодня кино, а она сообщает, что начиная с июня кино не показывают, зал забронирован для участников мероприятия.
– И что это за мероприятие?
– Собрание Клуба железнодорожников.
Из подвала доносится музыка: фолк, или кантри, или что-то в том же роде, – голоса из колонок то умолкают, то звучат снова.
– Спасибо, – говорю я и иду прочь.
– А вы не железнодорожник? Может, бывший?
Качаю головой:
– Так, просто спросил. – И, попрощавшись, обхожу «Атлантиду» с тыла. Окошки здесь крохотные, темные, свет льется только из трех самых маленьких, на уровне асфальта. Оттуда и несется музыка: внизу большой зал, полный танцующих. У многих в руках шляпы. Ковбойские шляпы, это в Романье-то!
Куколка: момент перед крупной ставкой. Закрытая поза, кончики пальцев давят на фишки, мысли улетучиваются. Забываешь, кто ты.
Не помню, чтобы дома была ковбойская шляпа. Или была?
Может, у нее, а не у него? Это ведь она затащила его на танцпол, хотя со временем ему даже понравилось: черная, заправленная в брюки рубашка, блестящие туфли… Он обеспечивал ей каскé [14], даже когда тот был не особенно нужен, и прыжок Ширеа [15] в качестве завершения танца. Я стыдился на них смотреть: привкус чувственности, смелые движения рук…
На обратном пути нарочно даю крюк, ищу по радио какую-нибудь песню, но в итоге просто выключаю. Разворачиваюсь, снова качу параллельно набережной, паркуюсь перед «Эмбасси»: раньше здесь была дискотека, теперь – ресторан. Чуть дальше – «Центральный парк», где нас, тогда безусых юнцов, ждал игровой зал: россыпь огоньков на экранах, заставки «Двойного дракона» и «Уличного бойца», лязганье касс.
Войдя, сразу меняю пятьдесят евро на монеты и топаю в зону игровых автоматов. Здесь все по-прежнему, не считая пинбола, что раньше стоял у входа, а теперь исчез.
Выигрываю двенадцать евро. Потом двадцать один. Потом проигрываю.
Выскакиваю на улицу и, сняв в банкомате еще полтинник, иду к кассе. Какая-то девушка меняет шесть евро на жетоны, автомат сплевывает их в лоток номер два. Мелодичное позвякивание. Ликующая трель. Целая куча радости. Я тоже хочу жетонов, заказываю сразу на двадцатку. Забираю сдачу и жду: позвякивания, трели, кучу радости – всего того, что раздается из механизма, отхаркивающего жетоны в лоток номер один. Сорок штук, плюс еще пять бесплатно. В одну руку не помешаются, подставляю вторую. Сгребаю их в горсть, сжимаю, чувствую, как они царапают мне ладонь, поскрипывают друг о друга, жгут кожу. Сыграть на них или нет: нет, не стоит, лучше просто подержать в руках, ощутив жар металла, выйти на улицу и по дороге к машине что есть силы сжимать кулаки, потом рассовать все по карманам. Набить их доверху.
А после искать номер Бруни в адресной книге, в старых сообщениях, даже если точно знаешь, что его там больше нет.
Мне тринадцать, и я, просунув палец в нижний отсек родительской кофемолки, выуживаю оттуда десять тысяч лир. Трачу их экономно: на «Дилана Дога» [16], журнал о скейтбордах, кусок пиццы вразвес по субботам, карточки «Панини». Растягиваю как могу, коплю сдачу, распределяю сокровища согласно пирамиде потребностей. Нужно быть готовым, вдруг подвернется случай прокатиться с кем-нибудь из друзей на водном велосипеде, купить толстовку «Бест Компани», сходить на дискотеку воскресным вечером или придется оплатить зонтик на пляже… В какой-то момент мы обнаруживаем в центре, под вывеской «Везувий», зал игровых автоматов и меняем на жетоны по три тысячи лир за раз, иногда даже по пять – так выходит больше бесплатных.
Кофемолка стоит в кухне, на самом верху, полкой ниже – тетрадь со списком покупок и записная книжка с рецептами. Чтобы забраться туда, приходится лезть на стул. Мелкие купюры лежат сверху. Вскоре стул мне уже не нужен, и я просто привстаю на цыпочки, выскребая со дна пятьдесят тысяч лир. Поначалу таскаю раз в четыре недели плюс карманные деньги на месяц. Потом раз в три. Потом раз в две. Зал в центре, автоматы в баре «Серджо», блэкджек на заправке.
Как-то он мне говорит:
– Ну и ручищи ты отрастил.
Я молчу. Проходит два дня, я лезу в кофемолку и понимаю, что деньги по-прежнему там. Стою, зацепив пальцем согнутую банкноту, наконец вытаскиваю, а руки дрожат.
– Теперь буду давать тебе сотню в месяц, – объявляет он мне в четверг. А она, порывшись в сумке, обычно сует мне тайком еще тысяч десять-двадцать.
После игротеки еду домой. Машину бросаю на виа Менгони и, войдя в открытые ворота, взлетаю через ступеньку к входной двери, только сорок пять жетонов в карманах звенят. Замираю, обеими руками придерживая добычу. Сорок пять жетонов. Растопыриваю пальцы, стискиваю в кулак, растопыриваю и снова сжимаю. Взмокшая кожа на стыках фаланг, этих хрустящих швов плоти: неизменный сигнал.
В кухне включаю свет над мойкой, откупориваю пиво, сажусь за стол. Перетасовав колоду для брисколы, раскладываю пирамидой: тринадцать карт, последнюю – на вершину. Понимаю, что забыл снять, начинаю заново.
– А у меня сработает? – спросил я однажды, пока она гадала на успех своей выставки в «Гранд-отеле».
– Главное, ноги не скрещивай.
Леле влюбляется в каждую встречную, всякий раз пуская на ветер свою актерскую карьеру:
– Полцарства за любую!
– Да ты же сам от них уходишь!
– Просто слезаю с лошади, пока она меня не сбросила.
В детстве мы часто ходили в бар «Лаура» на пляже № 5, где тратили карманные деньги и выдумывали всякие глупости. Он тогда таскался с сумкой через плечо, в которой лежал банан. Вечно шутил, что денег нет, и пока мы жрали «максибоны» [17], радостно заголял свою «чикиту». А теперь мы, решив выпить, заказываем в портовом баре «Сувенир» шейкерато [18] и садимся на самом краю тени.
Сегодня он строит из себя дальновидного парня и заранее выкладывает на стол сигарету, которую закурит, когда допьет кофе. Со мной особые церемонии не нужны, и все-таки этот инспектор Деррик романьольского разлива не упускает возможности смерить меня взглядом: вид мой его, понимаешь, не убеждает.
– В чем не убеждает?
– Сам знаешь.
– Да не особо.
– Та старая история…
– Ой, да хватит уже.
Он вцепляется мне в руку:
– Значит, это из-за отца у тебя такое лицо?
– Какое?
– Сандро? – но руку не отпускает.