Чем звезды обязаны ночи - Юон Анн-Гаэль. Страница 13

Доктор Мели́. Когда он ушел на пенсию, Гвен решила, что ее мир рухнул. Но, очевидно, врач принял историю этой парочки так же близко к сердцу, как и я, потому что предложил наблюдать девочку уже из Страны Басков, куда перебрался на покой. Исполненная благодарности, Гвен согласилась. Вот уже три года старик каждый месяц осведомляется, как у них дела. Проверяет медицинские заключения, связывается с врачами, договаривается о приеме. Гвен даже подозревает, что он оплачивает из собственного кармана некоторые исследования.

– Знаешь, есть еще хорошие люди на этом свете, – заключает она.

Наши взгляды обращаются к малышке. Сидя по-турецки, с мягко колышущимися на ветру хвостиками, та разглядывает стрекозу, вцепившуюся в камышинку. Девочка совершенно неподвижна. Потом медленным, очень медленным движением она подносит палец к насекомому, принуждая перебраться к ней на руку.

Она разговаривает со стрекозой. И я готова поклясться, что стрекоза ей отвечает.

– Нин обожает насекомых, – объясняет мне Гвен. – Ее сердце бьется медленнее, чем у нас, может, поэтому ей удается подобраться к ним так близко.

Молчание. У наших ног бежит река. Рядом с камнями шныряют водомерки, то и дело подпрыгивая.

Три месяца назад состояние Нин ухудшилось. Обследование ничего хорошего не показало: легочная артерия отказывала.

– Тогда мы уехали. Прямиком в Страну Басков. Там, в Бретани, нас ничего не держало. Во всяком случае, ничего важного для Нин.

В глазах Гвен темная пелена.

– А твоя семья? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Какая семья? Нам с Нин никто не нужен.

Ее лицо вдруг делается жестким. Челюсти крепко сжаты – как и кулаки. Доктору Мели она сказала, что одна подруга готова принять их у себя. Что, конечно же, было полным враньем. Она не хочет висеть на шее у старика. Во всяком случае, затруднять его еще больше, чем теперь. Поэтому они бросили свой скарб в дешевой гостинице и несколько раз в неделю ездят в клинику в По, где, по счастью, есть детское кардиоотделение. Доктор делает все возможное, чтобы спасти девочку.

Сколько же ей осталось? Я не осмеливаюсь спросить.

Глядя на них, таких одиноких на берегу реки, я напоминаю себе, что существуют и другие жизни, кроме моей собственной. «Роми», проблемы на кухне, Суазик – все это вдруг кажется таким далеким.

Пора возвращаться, мне еще предстоит готовить ужин. Я думаю о Розе. О малышке, которой я была, когда она меня приютила. О крошке Нин, из-за которой у меня самой разрывается сердце. О трогательной Гвен. О своей разбитой вдребезги жизни.

Я встаю и улыбаюсь им.

– Вы любите макароны?

Бальтазар

У маркизы она чувствовала себя как дома. Но ничего не рассказывала о том, что связывало ее с Верой. Правду я узнал намного позже. Слишком поздно. Она была скрытной, ее постоянные фантазии придавали ей неотразимое очарование и не помогали мне ни в чем разобраться. Она твердила, что не любит говорить о прошлом. Что перед нами лежит будущее, и предстоит столько всего пережить вместе! Кстати, а не посмотреть ли нам кино? Последний фильм Чаплина, например?

В один из июльских вечеров стояла такая жара, что мы устроились на свежем воздухе. Люпен натянул белую простыню между двумя вишневыми деревьями, разложил на земле пледы и подушки. Вскоре парк осветил гигантский проектор. Уморительное и удивительно точное шутовство американского комика сопровождалось рокотом океана. Идеальные, волшебные декорации. В тот вечер на Роми было легкое платье из хлопка, обнажающее руки и подчеркивающее талию, столь тонкую, что я мог бы обхватить ее двумя ладонями. Высокий воротник с завязкой-бантиком придавал ей вид пай-девочки. Светлый парик, из-под которого выбивалось несколько непослушных локонов, добавлял образу особой мягкости. Только тонкая сигарета в пальчиках с ярко накрашенными ногтями свидетельствовала, что моя возлюбленная уже давно не ангел. Весь фильм она была странно молчалива. Шарло был забавен, каждая его гримаса вызывала у меня смех. Однако, поцеловав ее, когда пошли финальные титры, я почувствовал, что щеки у нее влажные. Я решил, что она просто очень чувствительная. Как я был тогда молод и наивен! Я не смог понять, что она буквально шла по краю пропасти. И была готова кануть в бездну, таящуюся в ней самой.

Почему мне так запомнилась та ночь? Может, потому, что она стала последней на закате нашей истории. Я не почувствовал надвигающегося конца. Не придавал значения знакам, слишком поглощенный тем, чтобы понравиться ей, изо всех сил доказать, что достоин ее ума и образованности. И статуса тоже.

Она была моим пристанищем, моим убежищем. Едва я покидал ее, как начинал считать секунды до новой встречи. Разлука разрывала мне сердце. Брат стал называть меня Малой, как нашего деревенского дурачка, на которого я, мол, походил с тех пор, как встретил Роми. Но мне было наплевать. Вдали от нее я угасал. Я ждал ее посланий с лихорадочным, почти болезненным нетерпением. Без нее я чахнул. Но чтобы встретиться с ней, я должен был следовать строгому правилу: дождаться ее приглашения. Потому что иногда Роми вдруг становилась «недоступной». Она говорила это просто, безо всякого кокетства. Она была неотразима, красива до умопомрачения, но у нее случались сумрачные дни. Однако, несмотря на ее предостережения, однажды вечером, в отчаянии от того, что от нее нет никаких известий, я отважился явиться на виллу. Отмахнувшись от внутреннего голоса, умолявшего меня проявить благоразумие, мы с отцовским «рено» поползли вверх на холм. Вот и массивные ворота виллы. Пальмы. Очертания особняка цвета слоновой кости. Апельсиновые деревья в цвету. Все погружено во тьму. Ни единого огонька. Не было даже Марселя в сторожке. И ни одной зебры в поле зрения. Ворота заперты. Вилла опустела.

Паника. Неужели мне все приснилось? Роми, конечно же, не жила здесь постоянно. Но куда она уехала? И вернется ли? К охватившему меня страху добавился еще один: Роми не все мне сказала. Если хорошенько подумать, она вообще мало что о себе поведала. Я почувствовал себя дураком, глупее всех деревенских мальцов Страны Басков и Беарна. По пути домой мой стыд перерос в злость. Она еще побегает за мной, чтобы я вернулся!

14

– Свинг, поздоровайся, – велит старая дама.

Обезьянка повизгивает, перескакивая с одной занавески на другую с зажатым в лапке пластмассовым горном. Нин смотрит на зверька огромными глазами. Роза подходит к ней, и капуцин прыгает на плечо хозяйке, крайне заинтригованный.

– Он говорит, что не знает, как тебя зовут.

– Нин, – лепечет малышка.

Такой тоненький голосок. Такая маленькая девочка. Роза очарована.

Гвен представляется, благодарит за приглашение на ужин. Она немного насторожена. Пережитые удары судьбы пока никак не отражаются на ее лице, как у других посетительниц этой гостиной. Хотя она немало страдала.

– Дамы, этим вечером за нашим столом знаменитость! – восклицает одна из близняшек.

В доме царит шум, как в пчелином улье. Я исчезаю на кухне. Языки тут же развязываются, я слышу, как гостьи хихикают и нетерпеливо перетаптываются.

Всего человек десять. Разумеется, одни женщины. Роза – старейшина, самой молодой гостье только что исполнилось двадцать. У каждой своя история, свои раны, свои надежды. Моргана, Жоржетта, Майя, Салима. И близняшки, Августина и Леония. Некоторые здесь давным-давно, другие появились только в этом году. Одни рассказывают о себе все, другие не распространяются о причинах своего приезда. Роза не ведет записей, не задает вопросов и не просит ничего в обмен на свою помощь. Иногда женщины устраивают посиделки, чтобы отпраздновать день рождения, прибытие новой девушки или хорошую новость. По словам Розы, вечеринки теперь не такие разгульные, как в прошлом, но, насколько я могу судить, атмосфера царит чудесная. Сплоченные и решительные, эти женщины искренне счастливы, что собрались вместе. Традиция требует, чтобы ужины сопровождались затейливыми нарядами, боа, шляпами, платьями с перьями и, конечно же, шампанским. Шампанское всегда было непременным атрибутом. Как дань ушедшим временам в доме мадемуазелей. Пусть с тех пор и дом, и празднества утратили былое великолепие, но прежний дух все еще витает в воздухе.