Чем звезды обязаны ночи - Юон Анн-Гаэль. Страница 28

Маж останавливается перед узким амбаром. На фасаде нарисована улитка. Под ней надпись полустертыми буквами: «Улиточная ферма». Позади – заросшая дикими травами лужайка, окруженная низкой изгородью. Длинную грядку пересекают три деревянные перекладины, на которые положены доски. Самодельная конструкция, образующая вереницу маленьких деревянных отсеков. А на этих импровизированных домиках – раковины. Тысячи слипшихся улиток.

– Все они братцы и сестрицы мсье Гри, – говорит фермер, прикуривая самокрутку.

Малышка застывает, онемев. Чего она ожидала? Ее не верящий взгляд скользит по деревянным клетушкам.

Пейо следит за ее реакцией. В его глазах взволнованное нетерпение. Меня потрясает выражение его лица. Я осознаю, как сильно он привязался к девочке за эти несколько недель.

Видя, что сама она не осмеливается, он мягко берет ее за руку и ведет к лужайке. Вместе они перебираются через изгородь, аккуратно стараясь ее не задеть. Пейо поглаживает пальцем одну из раковин. Нин следует его примеру.

– Страна улиток… – шепчет она, совершенно очарованная.

Мсье Маж запускает руку в чан, достает оттуда горсть опилок, которыми посыпает улиток.

– Пора обедать… – бормочет он.

Нин наблюдает за каждым его движением. Мир для нее прост: ты живешь, умираешь, попадаешь на небо и становишься улиткой. Эти маленькие создания – ангелы, упавшие с облаков. А лужайка мсье Мажа – закулисье рая.

Медленно, очень медленно она наклоняется к ним. Вокруг нас разливается дальний перезвон овечьих колокольчиков. Мычание коров. Свист ветра в ветвях. И трепыхание бантиков на хвостиках Нин.

Я не смею шевельнуться, не решаюсь даже войти внутрь из страха по неосторожности раздавить улитку. А Мажа, кажется, подобные соображения не волнуют: его башмаки вроде как инстинктивно минуют питомцев. Ритмичное потрескивание электрической загородки свидетельствует, что любая попытка побега будет столь же самонадеянной, сколь и тщетной. Я улыбаюсь, представив себе, как эти сверхмедлительные создания могут попробовать дать деру. Старый крестьянин, очевидно, прочел мои мысли.

– Не думайте, что это лишнее… Стоит одной из них подать сигнал, и дело пропало, их же здесь двести тысяч. Двадцать пять сантиметров в минуту выдают самые шустрые, но если нужно переловить всех, то придется ох как побегать!

Говоря это, он делает шаг назад, сопровождая слова взмахом руки. Хруст. Под башмаком оказалась жертва. Интересно, улитки немые? Кричат ли они от боли, когда на них наступают? Предупреждают ли других о своей беде, прежде чем впасть в медленную агонию, задыхаясь в своей раздавленной раковине?

– Конечно, мне прям ножом по сердцу, ежели я кого из них раздавлю, – говорит Маж. – Но я не привязываюсь к ним так же, как, скажем, к кроликам. Вообще-то они мне больше нравятся в моей тарелке.

Пейо хмурит брови, веля ему замолчать. Страж легенд о Санта-Клаусе и о Зубной фее, он охраняет фантазии малышки. Но Нин ничего не замечает, уйдя в созерцание коричневых отсветов на раковинах греющихся под солнцем улиток.

Маж берет одну из них и рассматривает, прикрыв один глаз.

– Вот такие гро-гри, они самые лучшие. У них мясо вкуснее. Здесь все дело в опилках, на которых они спят. Нельзя брать что попало, иначе вкус изменится, и тогда…

Пейо бросает взгляд на меня.

Нин достает из кармана страницу, вырванную из книги, которую я ей подарила. На ней изображения десятков разноцветных улиток. Счастливая картинка, обещанный рай. Ничто не потеряно, если можно смотреть на мир ее глазами.

– Симпатичная у тебя картинка, – говорит Маж.

– Это демуазели.

– У меня таких нет, здесь только гро-гри – «большие серые». Демуазелей не едят, они…

– Маж! – прерывает его Пейо.

Нин разочарована. Несколько капель дождя падают на ее личико. Она снова складывает страницу, чтобы не порвать ее.

– Пора ехать, – роняю я.

Пейо берет малышку на руки, чтобы перенести через изгородь, и мы пускаемся в обратный путь. Когда мы добираемся до середины поля, луч солнца пробивается сквозь тучи, образуя в завесе дождя великолепную радугу. Мы в стране чудес. Мы очутились в сказке.

– Вон там! – внезапно кричит Нин.

От неожиданности мы все поднимаем головы. Над нами возвышается дуб. А на ветвях этого дуба – сотни разноцветных раковин в перламутровых разводах.

– Демуазели! – восклицает Нин.

– Быть того не может, – отвечает Маж, и тут же: – Господи, поверить не могу!

Старый крестьянин в жизни не видел демуазелей на своей земле. И в окрестностях тоже. Слово специалиста по разведению улиток. Однако сейчас прямо у него перед глазами на этом дереве спряталось больше демуазелей, чем вишен – на вишневом.

Нин улыбается. Дождь прекратился. Она мягко берет мою руку и руку Пейо.

– Не шевелитесь… – велит она своим звонким голоском.

И осторожно опускает в наши сведенные ладони разноцветную улитку.

Бальтазар

Времени на поиски у меня ушло немного. Вот и каменный дом на обочине длинной дороги, ведущей к мосту, что нависает над спокойным потоком. Вокруг лес. На фасаде лишь одно окно, доступное взгляду прохожего. Я приставил ладони к внешним уголкам глаз и вжался лбом в стекло. Комната оказалась пустой – похоже, в ней никто не жил. Территорию окружала высокая стена, скрывающая от посторонних все, что за ней происходило. Только кроны высоких деревьев, видневшиеся вдалеке, давали представление о необъятных размерах расстилающегося за домом парка.

Вот я у двери. Вижу звонок. Таблички с именем нет. А вдруг я ошибся адресом? Или еще хуже: адрес верный, но маркиза пошлет меня куда подальше. Я все тянул время, держа палец у кнопки звонка, как вдруг ощутил прикосновение металла к виску. Ствол! На меня наставили оружие! Даже во время моих покерных авантюр со мной такого ни разу не случалось. Были угрозы, кулаки, но оружие – никогда. Твою мать!

– Ты что здесь делаешь?

Я узнал голос Марселя, сторожа виллы. Я-то думал, что мы стали приятелями за те два месяца, что он открывал мне ворота при каждом посещении, но, похоже, я заблуждался.

– Не стреляйте! – завопил я. – Марсель, это же я, Бальтазар!

– Откуда у тебя этот адрес? – шипит он еще более угрожающе.

Я не стукач, вот еще! Но он сильнее вдавил дуло мне в кожу, повторив уже громче:

– Откуда у тебя этот адрес?

– Садовник! Мне его дал садовник!

– Убирайся! Убирайся, и чтобы я тебя больше никогда здесь не видел, понял?

С этими словами он подтолкнул меня к машине. Я все еще не решался опустить руки, чтобы открыть дверцу. Но в конце концов осмелился, весь дрожа. Тронулся с места, машина заглохла. В конце концов я все же убрался восвояси. По лбу у меня стекал холодный пот. Руки скользили по поверхности руля.

Я продержался неделю. И вернулся. Несмотря на страх, который внушал мне Марсель. Ради Роми я был готов на все. Но на этот раз я не стал останавливаться. Я лишь ездил туда-сюда перед домом в своем подлатанном «рено». И притормаживал, когда оказывался рядом. На что я надеялся? Случайно ее встретить? Но что я мог ей сказать? Как часто случалось, у меня не было и тени плана.

С дороги, терявшейся в лесу, я мог разглядеть ворота. Я сидел там в машине в разное время дня и ночи, как горе-детектив в засаде. Рассказывая сегодня об этом, я осознаю, в каком тогда был отчаянии – и насколько наивен. Однако нюх меня не подвел: в одно прекрасное утро от дома с синими ставнями отъехала машина. Автомобиль с откидным верхом, за которым я и последовал. С бьющимся сердцем.

Я держался на расстоянии, опасаясь, как бы меня снова не засекли. Машина свернула на извилистую дорогу, ведущую к Молеону. В салоне был только один человек, мужчина маленького роста, насколько я мог судить. Он остановил машину перед каким-то ангаром. И оказался миниатюрной женщиной – брюнеткой с короткой стрижкой. А в ангаре располагалась мастерская по пошиву эспадрилий.

Я зашел внутрь, якобы чтобы спросить дорогу. Внутри трудилась дюжина швей в окружении гор тканей, джута и лент. Из проигрывателя неслись звуки чарльстона. На стене нарисованы синие ласточки. Все вместе выглядело очаровательно. Тепло. Очень по-женски.