Дон Алехандро и его башня (СИ) - Видум Инди. Страница 9

Она лежала, призывно раскинув ноги в стороны, и настолько была похожа на курицу перед разделкой, что я чуть не заржал. Курицу худую и плохо общипанную — об эпиляции эта дама даже не подозревала. Я испугался, что не смогу ответить на ее порыв, потому что в платье она выглядела куда привлекательней, чем без него. Но организм сказал: «Хочу» и доказал это действием, и дальше я уже перестал думать о несовершенстве данного женского тела.

Глава 5

В постели донна оказалась неожиданно скучной. Все ее жаркие взгляды, прикосновения ненароком и зовущие к поцелуям губы при проверке оказались полным пшиком. Признавала она только одну позу — миссионерскую, никаких отклонений от сложившегося канона не допускала, а на предложение попробовать что-то новое округлила в ужасе глаза и неожиданно заявила:

— Это неугодно Всевышнему.

— То есть то, чем мы сейчас занимаемся, — угодно? — опешил я. — А небольшие изменения в этом занятии вызовут его гнев?

— Ах, Алехандро, как вы не понимаете… — Она водила пальчиком по моей груди. Эмоций это вызывало ноль. И я невольно задумался, а не следствие ли это чар Оливареса. Ну не может же такого быть, чтобы женщина рядом вызывала так мало положительных чувств? — Всевышний на то, чем мы с вами занимались в постели, смотрит снисходительно, оно не вредит ни браку, ни нравственности. Более того, оно позволяет посмотреть на супруга с другой стороны, простить ему мелкие слабости и сделать более желанным. Чувство вины оживляет супружескую любовь.

Говорила она вдохновенно, но никакой вины в отношении «милого Грегорио» не испытывала. «Хороший левак укрепляет брак». Самое смешное, что примерно это мне Сильвия и втолковывала, убеждая, что все остальные позы предназначены только для мужа. Мол, Всевышний так заповедал, а остальное — разврат и извращения, чего церковь не одобряет.

— А разврату предаются только женщины легкого поведения, — закончила она, глядя на меня с видом «Ну что, наконец-то понял?»

— А мы с вами сейчас чем занимались только что?

— Мы? Радовали друг друга телесно. Это Всевышнему угодно.

И тут я понял, что окончательно запутался. Почему порядочную женщину от непорядочной отвечает только поза, в которой она дает мужчинам? Странные у моей партнерши представления о порядочности, но возможно, они — норма для этого мира. Раньше я не особо интересовался. И сейчас желания просвещаться у данной особы не было. Было одно лишь глубокое разочарование из-за бездарно потраченного времени, которое не хотелось тратить еще больше.

Донна выглядела достаточно телесно обрадованной, чтобы я мог убраться из этого гостеприимного дома до появления в лаборатории алькальда, взгляды которого на порядочность могут отличаться от взглядов его супруги. Не зря же что Оливарес, что Хосефа не считали данную особу образцом добродетели.

— Благодарю вас, Сильвия, и за телесную радость, и за познавательную лекцию, — кисло сказал я и принялся одеваться.

«Всегда к вашим услугам» она почему-то не ответила, но улыбнулась многообещающе и зашарила рукой у кровати, пытаясь нащупать платье. Платье я ей подал, после чего она, абсолютно меня не стесняясь, принялась одеваться. Платье было совмещено с каким-то хитрым корсетом, который утянул ее до прежних соблазнительных форм, но теперь они на меня такого впечатления не производили, потому что содержимое было уже известным.

Расстались мы немного недовольными друг другом. Она — потому что, по ее словам, я хотел от нее недопустимого для приличной донны, я — потому что мое хотение не исполнилось. Шарик скользнул на мое плечо, когда я проходил мимо, и поинтересовался:

— Ну как? Годная самка?

— Ей есть к чему стремиться, — уклончиво ответил я. — Но стремиться она не хочет. Закоснела в уверенности, что права только она.

— Опытная, должна много знать.

— Иногда главное не знания, а стремления развиваться.

— Подождите, дон Алехандро, — окликнула меня Сильвия, когда я уже взялся за дверь. — Вы забыли зелье.

— Зелье?

— Зелье, которое вы у меня готовили, — прошипела она мне в ухо. — Незачем остальным знать, чем еще мы тут занимались.

— Действительно, они же не видели, как мы это делали, — согласился я. — Подумают еще чего-нибудь неприличное.

Бутылочку, что она мне вручила, я вертел в руках, не зная, как поступить правильней: засунуть в карман или демонстративно донести в руках до лошади. Решив остановиться на втором варианте, я при открытых дверях еще раз многословно поблагодарил за оказанную помощь хозяйку дома, попросил передать благодарность ее глубокорогатому супругу и пошел к выходу, сопровождаемый уверениями, что меня в этом доме всегда примут и помогут, если опять возникнет необходимость.

На обратной дороге Шарик вертелся на моем плече, пока наконец не спросил:

— Ты чего такой надутый, как будто не с камией побывал, а у нее в желудке?

— Пришел к выводу, что иногда лучше сублимировать лишнюю энергию в занятия, — признал я, — чем в таких вот Сильвий. Как говорится, лучше голодать, чем что попало есть. А это точно было что попало. Все равно что кукла резиновая.

— Зато теперь не будешь страдать от навязчивых идей, — поддержал меня Шарик. — Все в плюс. Главное, чтобы ей самой не настолько понравилось, чтобы она тебя зачастила приглашать.

— Это-то не проблема. Сошлюсь на занятость от Оливареса. А сам буду заниматься светом в башне. Ты знаешь, как работает свет в замке Бельмонте?

— Думаю, примерно как у дона Леона, — предположил Шарик и вывалил на меня список подходящих чар, реагирующих на движение или голос.

Забавно, в одних мирах развиваются технологии, в других — чародейство, но и то и другое для большинства населения — китайская грамота. Чтобы пользоваться, не обязательно понимать, как это работает. Мне же, напротив, нужно было сначала разобраться, потому что кроме меня никто этого не сделает. Даже в доме алькальда наблюдалось свечное освещение, а что говорить про остальных жителей Дахены? Провинция, самый печальный вариант.

Оливарес, сидящий на плетеном кресле во дворе, при моем появлении только насмешливо хмыкнул. Наверное, мой вид сказал сам за себя, словесных дополнений не понадобилось. Но когда я направился к чародейскому огородику, чтобы подкормить Жирнянку дохлой мышью, которую ради меня от сердца оторвал Шарик, проклятийник неожиданно ожил и поинтересовался:

— Ты это куда?

— Прикармливать хищное растение.

— Эту дрянь сколько ни корми, все равно цапнуть норовит, — поморщился он.

— Тут вы неправы, дон Уго, Жирнянка всегда радуется моему появлению и никогда не кусается. И листиками так восторженно трепещет.

— Восторженно? Этими толстенными ломтями? Насмешил, — сказал он без тени улыбки. — Ладно иди подлизывайся к своей Жирнянке. Забором потом займешься.

— В каком смысле? — насторожился я.

Забор начали складывать присланные алькальдом работники, и меня в их действиях устраивало абсолютно все. И даже если что-то не устраивало бы, то я с радостью закрыл бы на это глаза, потому что сам я не заборостроитель ни в каком месте и учить профессионалов не собираюсь.

— В прямом. Там теперь нужна рука чародея, — пояснил Оливарес. — Чтобы все между собой связать в единую систему.

Вот где справедливость? Я устал как собака. Сначала прыгал на лошади, потом на донне, потом опять на лошади. Я, может, хотел бы рядом с учителем устроиться в еще одном кресле с бокалом вина и тарелкой с закусками и завести высокоинтеллектуальную беседу об отличии чародейских школ Запада и Востока. И вместо этого мне теперь нужно прыгать вокруг забора? Как будто Оливарес с этим не справится. Но высказать свое возмущение я не успел, потому что Шарик сказал:

— Он прав, Хандро. Чародей все стены должен укреплять лично. Тогда только толк будет. Только тогда на них правильно лягут чары.

— А на завтра это отложить никак?

— А если забор развалится? Его же без раствора кладут.

— Халтурщики, — проворчал я.