Время жить (трилогия) (СИ) - Тарнавская Мила. Страница 290

– Я всего лишь скромный бизнесмен, – миллиардер Пикас Форк, владелец гигантской промышленно-торговой империи из нескольких десятков компаний разного профиля, слегка наклонил голову. – Но, осмелюсь предположить, это обстоятельство было вызвано не только тем, что вам не нравится число тринадцать?

– Отчасти, – кивнул Кирстен. – Я всегда считал вас самым опасным противником и одновременно потенциальным союзником. Ваша частная спецслужба эффективнее всех горданских государственных структур этого профиля, вместе взятых. Я знал, что вы знаете, как минимум, частично, о моих планах, а вы знали, что я это знаю. Если бы вы присоединились к Стайсу, я бы постарался уничтожить вас в первую очередь, но вы предпочли остаться нейтральным. Теперь вы необходимы мне. Я нуждаюсь в вашей помощи, чтобы принять наследство ваших скончавшихся коллег.

– Союз на равных, – медленно произнес Форк.

– Согласен. Мое дело – политика, а вы займетесь экономикой. Ваши компании производят одежду, телевизоры, детские игрушки – все то, что нужно людям и пользуется спросом. У вас нет большой необходимости наживаться за счет государства, и вы заинтересованы в росте благосостояния его граждан. В этом мы с вами сходимся. Я назначу вас министром промышленности, коммерции и торговли и попрошу, чтобы вы курировали программу обустройства восточных беженцев.

– В свое время вы слегка поторопились, предложив "тридцатке" слишком выгодные условия, – как бы невзначай заметил Форк.

– Не спорю, это была моя ошибка. Но мы постараемся извлечь пользу и из нее. Мне всегда хотелось проверить, так ли банки "тридцатки" неприступны для проникновения извне, как о них говорят. Раз уж вы будете работать вместе с ними…

– Достаточно, – мягко оборвал президента Форк. – Я уже услышал все, что хотел услышать. Я буду с вами работать, Кирстен. Но, подумать только, что бы сказал мой покойный папа, если бы узнал, что мне придется стать министром?…

– Ну что же, – Лёрид Кирстен обвел взглядом всех своих соратников. – Задачи поставлены, цели заданы – теперь к делу! Вперед, господа! И как можно больше агрессивности и напора! Тогда нам никто не сможет противостоять!

– Но кто-то же должен этому противостоять! – Майдер Билон повернулся к Орне Маруэно, комкая в руках ни в чем не повинный газетный лист. – Теперь, получается, вся власть в стране оказалась в руках Кирстена!

– Это будет тяжело, Майдер, – Орна печально покачала головой. – Ты же видишь, все произошло вполне законно, в силу веских причин и чрезвычайных обстоятельств. И парламент, действительно, тормозил оказание помощи беженцам.

– Что ты хочешь этим сказать, Орна?

– Я хочу сказать, что большинство людей сейчас просто не увидят причин для протеста. А когда они поймут, уже будет, наверное, слишком поздно.

– Но ведь ваше Движение будет бороться?

– Будет. Но смотри, Майдер, ты ведь сказал "ваше Движение", а если ты выбираешь чью-то сторону, тебе надо будет пройти этот путь до конца.

– Не понимаю, Орна. Ты меня отговариваешь?

– Да, Майдер. Тебе, может быть, все это еще кажется игрой, но она уже давно идет всерьез. "Утренняя звезда", очевидно, скоро будет закрыта, а многих из нас, возможно, ждут аресты и тюрьмы.

– Нет! У нас это невозможно!

– Мне тоже хочется в это верить, но на всякий случай мы готовимся к самому худшему. Подумай, Майдер, ты ведь еще можешь вернуться к своей прежней жизни.

– Уже не могу. Иначе я перестану уважать себя. Не знаю, Орна, может быть, в последнее время мне слишком везло, но я продолжаю верить в свою удачу. И разве Движению не пригодится неплохо пишущий журналист, который умеет оказываться в нужном месте в нужное время и задавать правильные вопросы? Или ты боишься, что я составлю тебе конкуренцию?

– У нас профессия журналиста считается очень вредной и потому дефицитной, – улыбнулась Орна. – Тид Грумман не боится честной конкуренции.

– Вот и хорошо! Стану какой-нибудь Риной Траверс и буду писать… О чем там у вас пишут?

– Ты такой смешной, Майдер! Обо всем у нас пишут! Как в любой нормальной газете. Вот дам тебе телефон главного редактора "Утренней звезды", он тебе сам расскажет. Ты ведь собираешься возвращаться в Реперайтер?

– Собираюсь, – вздохнул Билон. – Но я был бы не против как-нибудь выбраться сюда, в Зейгалап. Если работа позволит.

– У нас тут работы мало, – махнула рукой Орна. – Вот я на будущий год закончу университет, сама в Реперайтер поеду!

– Это хорошо! – обрадовался Билон. – А пока я тебе буду звонить. Из уличных автоматов.

– Звони, – кивнула Орна. – И береги себя. Но все-таки, еще раз подумай. У нас и в самом деле очень тяжело, и если ты хочешь сотрудничать с нами только из-за того, чтобы быть поближе ко мне, лучше не начинай. Я не стану думать о тебе хуже, честное слово.

– Понимаешь, Орна, – Майдер Билон взял ее за руки. – У меня уже был случай убедиться, насколько у вас тяжело. На шоссе, не доезжая Зейгалапа. Но я не отступлю. Знаешь, эти парни с той стороны с самого начала сделали одну очень серьезную ошибку.

– Какую?

– Они решили опираться только на ложь и силу…

Глава 68. Ржавчина

– Странно, что это такое? Этого раньше не было, – произнес Кука на своем ломаном баргандском, разглядывая небольшие темно-рыжие пятна на тыльной стороне ладоней. – Я не хочу иметь ржавые руки!

На его слова никто не обратил особого внимания, лишь случайно проходивший рядом Драйден Эргемар машинально взглянул на ржавого цвета пятнышки, похожие на чернильные кляксы, да Стана, подруга Куки, прижалась к нему и сжала его руки своими узкими ладошками. Баргандским Стана не владела, как не знала и никаких других языков, кроме своего родного картайского, но эта парочка уже давно понимала друг друга без слов.

Когда двадцать четыре человека вынуждены три недели ютиться в аквариуме из прозрачного пластика, им волей неволей приходиться учиться понимать друг друга. А в случае необходимости, и окружать себя невидимым барьером, позволяющим отгородиться от всех остальных внутри тесной клетки, где невозможно уединиться ни на секунду – даже если забыть о наблюдающих сверху камерах и пришельцах, постоянно находящихся за прозрачной стеной.

Вот и сейчас трое или четверо вовсю заняты какой-то работой. Входят, выходят, говорят о чем-то между собой – пластиковая завеса не пропускает звуки – возятся с пробирками и что-то делают у странно выглядящих аппаратов, установленных на столах вдоль стен… К этому все уже давно все привыкли и перестали обращать на пришельцев внимание, один только упорный Дилер Даксель, по-прежнему стремящийся разобраться и понять, был готов наблюдать за ними целые дни напролет. Пожалуй, интереснее было бы следить за лесным муравейником; там, если приглядеться, можно найти больше логики и смысла.

Впрочем, чего только не сделаешь от скуки? В маленьком аквариуме совершенно нечем заняться. Запасы новых историй истощились даже у таких великолепных рассказчиков как Дилер Даксель и Эстин Млиско, а с большинством товарищей по несчастью нельзя перекинуться больше чем парой слов из-за незнания языков друг друга. В такой ситуации даже непонятные исследования и процедуры, которые проводят со здешними обитателями пришельцы, выглядят если не как развлечение, то как желанное разнообразие.

Увы, но сегодня не будет и этого. Нынешний день у пришельцев выходной – одна из немногих вех, по которым можно ориентироваться в этом мире, ограниченном стенами, где время измеряется сном, раздачами пищи и периодическими угасаниями бело-лиловых светильников под потолком. Мире, где слова "вчера" и "завтра" теряют смысл, где постепенно сбиваются с хода даже внутренние часы, и где все становится непрочным, зыбким и неопределенным.

Оказывается, и время можно подчинить – если отнять у человека возможность его измерять. И как говорит Даксель, при желании пришельцы теперь могут манипулировать ими, заставляя их ускорять или замедлять жизненный цикл, сокращать их личные сутки до шестнадцати часов или растягивать до двадцати пяти, а то и вовсе лишить их временных ориентиров, окончательно выбив из под ног последние остатки здравого смысла, за который все они еще цепляются как за гнилую соломинку.